Становление идеологии просвещения Рождение «гражданского общества»

В период 1740-1780-х годов следует признать факты коперниканских переворотов в философии и метафизике, в политэкономии, в эстетике и искусствознании, в этнографии, в биологии, в науке о земле, в науке об электричестве и в химии, но, что более важно в нашем рассмотрении, факты генезиса новых парадигмальных идей, идей эпохи. Среди них идея примата народного права над правом божественным с крайними выводами не только о возможности, но и необходимости и желательности политической и социальной революции, а ведь еще в тридцатых годах XVIII века лорд Болингброк, фактически признавая приоритет народного права, еще не решается сделать крайних выводов о мнимости права божественного и фактически обожествляет народное право.

Другая великая идея – идея прогресса как естественного закона истории человечества с предопределенным или возможным (в зависимости от вариантов) развитием человечества по пути от низших форм к высшим. Правда, как, например, у Гердера, прогрессистская идея еще уравновешивается провиденциальной идеей.

Третья великая идея – идея единой человеческой природы, но единой не отношением к библейским символам, а к моральным, этическим, философским и естественнонаучным формулам, из которых именно в этот период был само-сконструирован «человек рациональный», одной из двух практических моделей которого стал «человек экономический» А. Смита, а идеалом – «человек естественный» Руссо.

Четвертая идея новой мировоззренческой и миросозерцательной парадигмы – это идея гражданского общества, как прежде всего «не государства», как общества граждан, которое одновременно и выше государства, тем самым как бы парит над ним, и в то же время составляет его основу. Эта идея завершила собой долгую эволюцию становления понятия гражданского общества, начатую в XV столетии и открыла собой новое развитие феномена социального как такового, ставшего одним из основных интеллектуальных субстанций XIX-XX веков. По словам Н. Копосова, «первым шагом на пути становления современного понятия общества стало выделение из семантического комплекса политии понятия государства. Начало этому было положено в XV веке вместе с попытками эмансипации политики от религии и морали. Наряду с этим, понятие государства развивалось благодаря постепенному вычленению публичного права, из того смешения публично- и частноправовых понятий, которое представляло собой право средневековья. Именно на скрещении этих двух логик возникла в XVI-XVII вв. проблема государственного интереса, которая стала центральной темой новых теорий абсолютной монархии, разрабатывающих идеи общественного блага, публичного права, суверенитета – важнейшие составляющие элементы нашего понятия государства» (19).

Следует обратить внимание на то, что идея как мысль, как логическая конструкция, как модель, как остроумная догадка может иметь самостоятельную историю развития, имеющую не одну тысячу лет. А идея в своей полновесности конкретного, как идея, решающая проблемы эпохи, то есть как парадигма, есть сложное сочетание интуитивного образа и логических моделей, то есть то, что в предыдущей части книги мы разобрали как «идеальный тип» Макса Вебера.

Поэтому и идея «естественного права» и «гражданского общества», понятая в качестве чисто логической идеи, как модель имеет местом своего рождения еще Древнюю Грецию и собственную историю – в Средневековье. Дильтей, описывая интеллектуальное развитие Средневековья, отмечал, что еще «в конце XIII – начале XIV века юридическая конструкция, построенная на представлении о единичных волях и договоре между ними, начинает получать систематическое оформление» (20). Он подчеркивает, что идея естественного права, в отличие от теократического, «выводит единство политической воли и права государства из воль отдельных индивидов, объединенных в ту или иную организацию» (21) и что эта мысль пришла из Древней Греции, но в конце XIII – начале XIV столетий получила дальнейшее развитие в идеях общественного договора, суверенитета народа, ограничения позитивного права естественным. В конце XV – начале XVI столетий идея «гражданского общества» и «естественного права» все более отслаивается от устаревающей политической парадигматики в дихотомии «Империя – Церковь» и начинает встраивается в политическую парадигматику новой дихотомии «общеевропейской христианской культуры – национального государства».

В XVII веке «идея государства как некоторой независимой сущности, идея «автономии политического» стала интеллектуальной реальностью, но «вычленение идеи государства из семантического комплекса политии далеко не сразу, однако, привело к консолидации оставшихся элементов в понятии общества. То, что мы называем обществом, в XVII в. по традиции воспринималось как нечто, состоящее из сословий и корпораций, то есть юридически оформленных общностей, входящих в структуру политии – королевства (regnum, royaume)». И, наконец, «решающий этап формирования идеи общества приходится уже на XVIII в. Именно тогда эта идея получила и новое лингвистическое выражение в слове societe. Слово это, известное во французском языке с XII в., до середины XVIII в. оставалось сравнительно мало употребимым и значило совсем иное, чем сейчас. Его два основных значения сводились соответственно либо к понятому в самом общем смысле общению между людьми, либо, напротив, к совершенно конкретным деловым связям – например, купеческим союзам» (22).

«Автором» «гражданского общества» принято считать Руссо, но «гражданское общество» Руссо – нечто предельно далекое от «общества в собственном смысле», как его понимала социальная история 1960-х гг., то есть от специфической реальности социальной стратификации. И тем не менее к концу XVIII в. ряд существенных элементов современной концепции социального был налицо… При том особое значение имел успех не столько существительного «общество», сколько прилагательного «социальное». Именно он прежде всего свидетельствует о распространившемся ощущении того, что у общества есть особый онтологический статус, некая особая сущность» (23).

Четкое отделение понятия гражданского общества от понятия государства дал Гегель в «Философии права». Гегелю обязана мысль начала XIX столетия новым оживлением идеи государства. По оценке В. Виндельбанда, «на него, как на шваба, несомненно, оказал воздействие идеальный греческий мир Шиллера, под влиянием которого он увидел в государстве высшее осуществление народного духа и, таким образом, «действительность нравственной идеи»… Как Шлейермахер призывал образованных людей к религии, так Гегель звал их к служению государству» (24).

Но вот что важно, гегелевская идея общества охватывает гегелевскую идею государства и снизу и сверху. «От понимания античного государства он пришел к пониманию государства современного. Античное государство, которое должно означать полное выражение всех видов культурной деятельности, тотальное осуществление объективного духа, не оставляет места (как учит прежде всего платоновский идеал) для свободной игры индивидуального духа. Эта связанность невыносима для современного индивида, который стал свободным в своей внутренней жизни, в развитии своей личности… И поэтому гегелевская диалектика, как это уже было намечено в «Феноменологии духа», построила над тем совершенным сообществом эмпирической жизни, высшую форму которой должно представлять государство, свободное царство абсолютного духа, который должен был открыться в искусстве, религии и науке». Таким образом у Гегеля «вечные ценности внутреннего мира были сохранены в своем своеобразии не внешним образом наряду с государственно сформированной внешней жизнью, а как возвышающееся над ней движущие силы» (25).