Глава 2. Истоки комментаторской практики Оригена

Ричард Хансен, посвятивший анализу толкований Оригена специальный труд, делает следующее интересное замечание: «Читая работы Оригена достаточно долго, мы не можем не осознать, что он постоянно держит в уме несколько иных, часто соперничающих школ толкования текста»³². А если мы возьмем «Комментарий на Иоанна», то даже короткое знакомство с текстом подтвердит правильность этого тезиса. Действительно, практически любое толкование здесь сопровождается упоминанием о других возможных вариантах, более того, контуры этого толкования становятся ясными порою лишь в сопоставлении с приводимыми вариантами. Поскольку Ориген чрезвычайно редко называет имена своих оппонентов или соответствующих школ и, напротив, часто формулирует лишь гипотетические возражения, которые он приписывает условному противнику³³, мы далеко не всегда можем с точностью определить адресатов его критики. Исключение составляют только два случая: крайний буквализм, который он ассоциирует с иудейской традицией, и крайний аллегоризм гностиков, а именно Гераклеона. Нетрудно заметить, что оба случая представляют собой два полюса возможной интерпретации Писания.

Потребность в толковании возникает лишь тогда, когда есть опасность непонимания текста или неверного его понимания. Если текст признается священным, так что не может быть и речи о случайной авторской погрешности или недосмотре, то причиной непонимания может быть, с одной стороны, недостаточная подготовка читателя или плохое состояние рукописи³⁴, с другой – наличие в тексте скрытого смысла, никак не сводимого к буквальному, или прямому значению написанного. В обоих случаях непонимание вызвано отсутствием какой-то важной составляющей смысла, но если в первом случае это отсутствие является непреднамеренным, т.е. со стороны автора не предполагается никакого сознательного шага к утаиванию «глубокого» под «поверхностным», то во втором подобное утаивание понимается как особый авторский приём, задающий специфику толкуемого фрагмента. Соответственно, от толкователя требуются различные подходы, или различные техники интерпретации: от историко-филологических методов анализа до сложных приемов построения анагогии³⁵. Цель первых – прояснить т.н. «историческое» содержание написанного, вторых – «духовное». Термин «историческое» взят не случайно, поскольку сам Ориген чаще всего именует своих гипотетических или реальных противников именно «историками» и, как это видно из его критики их подхода, понимает под «историей» буквальное значение текста, нарратив³⁶. Однако было бы ошибкой видеть в этой критике признак пренебрежительного отношения Оригена к библейской истории как таковой. Это будет ясно любому, кто прочтёт следующие его слова: «И каким бы возвышенным и высоким не было наше созерцание истины, но благодаря Его божественному наставничеству мы никогда не забудем того, что произошло с нашим телом»³⁷. Следовательно, критикуя буквалистский подход, Ориген выступает не против исторического содержания Писания, но против такого понимания, согласно которому «историческое» есть единственный законный смысл священного текста. Желая дискредитировать буквализм, он снова и снова приводит в своих произведениях примеры из Ветхого и Нового Заветов, где никакая историческая критика не способна преодолеть неясность или двусмысленность разбираемого фрагмента. Наличие в тексте Библии подобных «исторически» не разрешаемых мест вкупе с представлением о божественном происхождении библейского свода позволяет Оригену сформулировать свой знаменитый экзегетический принцип: все Писание имеет духовный смысл, но не все – буквальный. Означает ли это, что есть случаи, когда историческая критика вовсе не нужна? Анализ оригеновской оценки толкований Гераклеона показывает, что это не так. Называя толкования своего оппонента натянутыми и неубедительными, Ориген винит его в том, что свои выводы он никак не подготовил, т.е. не предпослал им хотя бы краткого разъяснения, показывающего, почему данное место необходимо понимать не буквально, а духовно. Такое разъяснение может быть плодом только исторического анализа. Вообще, ценность исторического подхода едва ли могла быть оспорена Оригеном, учитывая тот факт, что свое научное поприще он начинал в качестве «грамматика» александрийской катехетической школы. Задачей грамматика был как раз доскональный анализ текста со стороны содержания, стиля и других характеристик, вместе составлявших предмет «исторической грамматики» как особой научной дисциплины³⁸. Даже в своих самых смелых и отвлеченных аллегорических построениях Ориген остается подобным грамматиком, предваряя духовное толкование тщательным разбором самого строя толкуемой фразы, лексики и семантики, а также сопоставляя различные места Писания с целью выявить искомый смысл. Таким образом, для него «историческое» и «духовное» выступают не как взаимоисключающие крайние члены оппозиции, но как элементы единой смыслообразующей структуры, необходимо поддерживающие друг друга: историческое повествование является фундаментом аллегорезы, последняя, в свою очередь, наделяет смыслом даже заведомо «неверный» исторический пассаж, вписывая его в общую экономию Писания.

Итак, в случае, когда предметом толкования выступает библейский текст, мы можем выделить два полюса возможной интерпретации: предельный буквализм, нацеленный исключительно на выявление «исторического», и предельный аллегоризм, отрицающий историю и делающий своим единственным предметом «духовное». Очевидно, что между этими полюсами существует целый ряд экзегетических подходов, где «история» и «дух» мыслятся уже как части единого целого. Соотношение этих частей задает определенную градацию подходов, так что возможно их описание в свете того, к какому из полюсов они тяготеют. Исходя из этого, мы могли бы выделить несколько основных экзегетических направлений, уже существовавших на тот момент, когда Ориген приступил к своим первым опытам толкования священных книг. В первую очередь необходимо охарактеризовать иудейскую и иудео-эллинскую традиции – в то время именно они составляли каркас экзегетики как особой дисциплины; что касается раннехристианского метода толкования, то своим происхождением он целиком обязан первой, тем не менее его особая специфика также требует отдельного рассмотрения.