116. Есугей-багатур

В то самое время, когда татары везли связанного Амбагай‑хагана на смертную муку в Китай, его молодой племянник Есугей забавлялся охотой на птиц на зеленом берегу светлого Онона. Навстречу ему попался возок, в котором сидела молодая, очень красивая девушка, а рядом ехал ее новобрачный — Еке‑Чиледу из племени меркит. Есугей немедленно съездил домой и вернулся с двумя своими братьями. Чиледу понял, что он один не справится с тремя богатырями, и, хлестнув коня, пустил его полным галопом, пытаясь скрыться за холмом. Монголы помчались за ним, но отстали настолько, что Чиледу, обогнув холм, вернулся к возку. Умная девушка быстро сказала ему: «Разве ты не понял, что дело идет о твоей жизни? Найди себе другую жену, но назови ее моим именем — Оэлун. Спасайся». Трое преследователей уже показались из‑за сопки и подлетали к Чиледу. Снова хлестнул своего скакуна меркит и помчался вверх по Онону. Монголы долго гнались за ним, но отстали. Тогда они вернулись к возку и повезли плачущую пленницу к себе в становище. Они не были злыми и утешали Оэлун тем, что теперь, мол, все равно ничего вернуть нельзя.

Да, по тем жестоким временам это было обыкновенное умыкание невесты, хотя все‑таки даже и тогда полагалось спросить ее мнение и получить согласие. Но с такой мелочью не посчитались, и Оэлун стала первой женой Есугея.

Трудно было найти лучшую подругу, и столь же трудно было нажить более непримиримых врагов, чем воинственные меркиты, которые не забывали ничего.

Таким образом монголы, которым предстояла война с южными соседями — татарами, снова поссорились с северными соседями — меркитами, причем в самый неподходящий момент. Медовый месяц Есугея оборвался в самом начале — разгорелась война с татарами за кровь Амбагая.

В этой войне наибольший успех выпал на долю Есугей‑багатура. В 1162 г. ему удалось захватить в плен нескольких татарских богатырей как раз в то время, когда Оэлун подарила ему первенца. Растроганный отец назвал его Тэмуджином, по имени пленника, убитого при рождении сына. Таким образом, новорожденный сразу стал кровным врагом могучего татарского племени. Это в дальнейшем весьма осложнило его жизнь.

Как ни странно, брак Есугея и Оэлун оказался счастливым. Она родила еще трех сыновей: Хасара — в 1164 г., Хачиуна — в 1166 г., Тэмуге — в 1169 г. и дочь Тэмулун — в 1170 г. От второй жены у Есугея было два сына: Бектер и Бельгутей. За эти годы Есугей‑багатур сделался сильным и влиятельным вождем, хотя и не был выбран в ханы. Впрочем, это не мешало ему весело жить, а в свободное время заниматься политикой. Серьезная политика началась около 1170 г.

Естественным союзником монголов в борьбе с чжурчжэнями были кераиты, но в этой могучей орде не было порядка.

Многолюдное, богатое и культурное Кераитское ханство было окружено со всех сторон врагами, а родовичи вместо того, чтобы крепить державу, вступали в сделки то с найманами, то с меркитами, то с татарами. Сам хан был неприкосновенным, но его сыну Тогрулу пришлось плохо. В семилетнем возрасте он попал в плен к меркитам, и его заставляли толочь просо в ступе, т.е. использовали ханского сына как домашнюю прислугу. Спас его отец, совершивший набег на меркитское становище, чтобы вернуть сына. Через шесть лет Тогрула вместе с матерью захватили татары. На этот раз он помощи из дому не дождался. Будучи человеком смелым, царевич бежал сам и вернулся к отцу, наследником которого он был.

Эти события указывают на крайнюю напряженность отношений в ставке кераитского хана. Дважды пленить царевича враги могли лишь при пособничестве ханских родственников и вельмож. И неудивительно, что, вступив на престол, Тогрул казнил нескольких своих родственников. Но уцелевший дядя, носивший титул «гурхан», возмутил народ и сверг Тогрула.

Вспомним, что в ставке этого самого гурхана был отравлен Хадан‑тайши. Пусть даже сам гурхан был в этом неповинен, но ведь он не принял мер к охране особы союзника и гостя. Поэтому симпатии монголов оказались на стороне Тогрула. В 1170 или 1171 г. с берегов Онона на берега Толы пришел с верным войском Есугей‑багатур и вынудил гурхана бежать за Гоби, к тангутам, а Тогрул снова сел на престол.

После такого подвига Есугей вернулся к личным делам: он помолвил своего девятилетнего сына Тэмуджина с десятилетней Бортэ из племени хонкират.

Искренний и добродушный Дай‑Сэчэн, отец невесты, очень хорошо принял будущего зятя. «Во взгляде его — огонь, а лицо — что заря», — сказал он Есугею. А тот, оставляя сына в кочевье хонкиратов, только об одном просил свата: «Побереги моего мальчика от собак. Он их очень боится». Это последнее было несколько необычно. Страшные волкодавы, охраняющие овец, никогда не трогают детей. Монгольский мальчишка одним взмахом широкого рукава запросто разгоняет лающую свору псов. Предупреждение Есугея говорит о повышенной нервозности Тэмуджина, часто сопутствующей развитому воображению и предприимчивости. С годами такая нервозность подавляется волей и рассудком, благодаря чему не приносит ущерба.

Возвращаясь домой, Есугей заметил группу людей, пировавших среди степи. Так как он устал и томился жаждой, то подъехал к ним и… увидел, что это татары. Те его тоже узнали, но пригласили на пир как гостя. Есугей поел и выпил, но, уезжая, почувствовал себя плохо. С трудом добрался он до дому, будучи уверен, что его отравили за старые обиды. С этой уверенностью он и умер.

Трудно утверждать, что Есугей поставил себе правильный диагноз. Все‑таки после пира он провел в седле три дня, хотя и очень плохо себя чувствовал.

Болезнь обострилась лишь на четверные сутки, когда он был дома. Тут возможна любая инфекция. Важно другое: его уверенность, что степные обычаи гостеприимства могут быть попраны и забыты. Твердый стереотип поведения монголов ломался на глазах.

Перед смертью Есугей‑багатур позвал к себе одного из своих нухуров, Мунлика, поручил ему заботу о семье и просил скорее вернуть домой Тэмуджина. Мунлик оказался достойным оказанного ему доверия: немедленно поехал к хонкиратам, сказал, что отец скучает о сыне, и привез мальчика домой. Узнав о потере, Тэмуджин упал от горя на землю и бился в судорогах.

Отец Мунлика, старый Чарха, сказал ему: «Что ты, бедняга, бьешься, как пойманный таймень? Позови своих турхаудов (стражу)». Совет был мудр, но неисполним. Тэмуджин был сыном не царя или феодального сеньора, а богатыря, все богатство которого заключалось в его энергии и незаурядных организаторских способностях.

Соплеменники Есугея эти способности ценили, ибо им было удобно переложить ответственность за военные действия, которые производились ежегодно, на плечи человека не чужого и не очень близкого. Но как часто бывает, они не испытывали к своему вождю ни любви, ни привязанности, а уважение — не гарантия верности, особенно в случае внезапной беды. Юный наследник погибшего богатыря был никому не нужен и не интересен.

Однако среди монгольских знатных родовичей нашлись люди добросердечные.

Таким оказался глава племени тайджиутов Таргутай‑Кирилтух. Он посетил кочевье Есугея и привел к себе юного Тэмуджина, чтобы «учить его, как учат трехлетнего жеребенка». Таргутай‑Кирилтух помог ему перенести горечь потери, не помышляя о том, что это через много лет избавит его от мучительной смерти. Но Таргутай‑Кирилтух был не хаганом, а лишь нойоном в своем племени. Он мог советовать, а не повелевать; советы же, даже если их выслушивают, редко принимают к исполнению. Именно такую свободу обеспечивал древний родовой строй, при котором общественное мнение направляется не политическими расчетами мудрых старейшин и энергичных вождей. Подчас решающее значение приобретает мнение капризных женщин и их слуг. Они могут безнаказанно совершать безответственные поступки, отнюдь не задумываясь над их последствиями.

Так было и в этом случае. Прошла зима, память о заслугах Есугея померкла… и тогда началось ««Хронология последующих событий приблизительна. Чжао Хун сообщает, что в XII в. монголы еще не имели 60‑летнего цикла, а отсчитывали «один год, когда зеленеют травы» (Мэп‑да Бэй‑лу. С.49). В «Тайной истории» первая точная дата — год курицы — 1201 г., тогда как тюрки применяли циклический календарь уже в VIII в. (см.: Гумилев Л.П. Древние тюрки. С.320‑321). Это говорит о полном разрыве традиции, т.е. о начале нового этногенеза. Фенологический календарь употребляется этносами, непосредственно связанными с природой, но игнорирующими историю. Для этого восприятия времени достаточна постоянная повторяемость, а не линейная протяженность (см.: Гумилев Л.Н. Этнос и категория времени//Доклады Географического общества СССР. Вып.15. Л., 1970. С.143‑157). По как только людям требуется осознание себя во времени, с последовательностью событий, они вводят либо линейный счет по правителям, либо циклический календарь. То и другое говорит о переходе от гомеостаза к динамическому развитию. У монголов этот переход состоялся в конце XII в. »» .