4 Б. Христианство

Христианское мировоззрение характеризуется установкой на первичные образцы, догматически закреплённые в вероучительных определениях, а также бескомпромиссным служением идее Единого бога. Мораль и религия видят по-разному свои задачи. Для морали высшая цель – достижение совершенства природы, заложенной в человеке, религия видит её в спасении человека, достижимом за пределами его природы. Античная классическая философская этика (Пифагор, Эмпедокл, Сократ, Платон и даже Аристотель) в решении этой задачи постулировала тождество этического и религиозного. В христианстве первая заповедь выражает установку на любовь к Богу, вторая – на любовь к ближнему (Мф., 22:37–39). В древнем мире в социальном взаимодействии в качестве ценности выступала дружба, которой Аристотель посвятил две завершающие главы «Никомаховой этики», богов же боялись и почитали. Этот аспект взаимоотношения человеческого и божественного выражает христианское высказывание – «Страх божий». Распространение чувства любви на Бога происходит именно в христианстве. Практический путь освоения этого понятия пролегал и пролегает в христианстве через добродетель смирения человеческого перед божественным, включающую дисциплину самообуздания, обуздания своей низшей природы перед высшим. Особенно актуальной добродетель смирения становилась в условиях частичной варваризации общества.

Промежуточный вариант религии, в которой на бога распространяется чувство дружбы, имел место в митраизме (санск. «митра» – друг), пользовавшейся особой популярностью среди легионеров пограничных провинций Римской империи. В древневосточных религиях доброжелательную по отношению к человеку сторону божественной сущности выполнял Митра – бог дневного света, податель жизни; гарант установленных или обусловленных отношений в мире и обществе, бог договора (от индоиран. «митра» — договор). Провозглашение равенства среди посвященных в него и обещание блаженной жизни после смерти привлекало особенно представителей социальных низов. С 1 в. н. э. культ Митры был популярен в Риме, со 2 в. — по всей Римской империи. С конца 2 в. римские императоры (особенно Аврелиан и Диоклетиан) покровительствовали культу Митры. Во 2—4 вв. митраизм был одним из главных соперников христианства, которое из него многое заимствовало.

Другой аспект оказавший влияние на формирование христианства возник на почве иудаизма. В VI в. до н. э. в Палестине сформировалось представление о «последних временах», когда придёт спаситель, который учредит новый, окончательный и справедливый порядок жизни. Считалось, что приход миссии будет означать заключение нового договора (завета) с богом. Пророк Иеремия (VII–VI вв. до н. э.) указывал, этот завет будет начертан не на каменных скрижалях, как закон Моисеев, а в душах людей. Община кумранитов, соотносимая с сектой ессеев, порвала во II в. до н. э. с официальным культом Иерусалимского Храма, нарушившим, по их мнению, Старый Завет (договор), и удалилась в пустыню современного района Вади-Кумран, где в пещерах в 1947 году была открыта библиотека этой общины. Община именовалась «Новым Заветом», или «Новым союзом». Образ основателя данной общины был мифолигизирован как Учитель праведности. Целью общины была подготовка к решающей борьбе «сынов света» с «сынами тьмы». Конец света должен был сопровождаться пришествием помазанника божьего и судом. В 63 г. до н. э. Рим подчинил Иудею своему влиянию. Потеря независимости способствовала росту мессианских настроений. В это время в Палестине существовала влиятельная группа фарисеев, ревнителей закона, находившихся в оппозиции к царскому дому (до 4 г. до н. э.) и саддукеи, близкая ко двору священническая аристократия.

В этих условиях происходит появление Иисуса, описанное в Евангелиях от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Идея небесного царства была известна до Иисуса, Иисус побуждал слушавших его к постоянной готовности к приходу царства небесного, которое не только близко, оно «внутри вас». Одних перспектива такого скорого пришествия ставила перед необходимостью окончательного выбора между добром и злом, давала шанс сойти с пути греха, другие получали возможность выйти из ограниченных рамок обыденности, образно охарактеризованной как «забота о хлебе насущном». «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф., 6:33). Привязанность к материальному – один из источников греха, поэтому Иисус утверждает, чем меньше человек имеет привязанностей, тем ближе он будет к Богу: последние станут первыми, а униженные будут возвышены (Мф., 23:12).

Ответ на вопрос, что такое Царствие Божие, какие его качественные характеристики, содержится в выделении Аристотелем первой – божественной и второй – земной эвдомонии (счастье). Божественная эвдомония была ранее уже соотнесена с разумными добродетелями и функциями познания, осознания и признания высших ценностей (см. схему 2). Человеческое счастье было охарактеризовано относительно этических добродетелей умеренности, мужества, мудрости, справедливости и христианских добродетелей веры, надежды, любви. В данном распределении преемственность божественного и человеческого счастья осуществляется на функциональном уровне. Функция, осуществляемая благодаря вере, аналогична функции осознания Логоса как одновременно внутреннего и внешнего закона (см. схему 2), но осуществляется не самостоятельно, а с помоощью посредника.

Функция познания и функция, реализуемая надеждой, направлена на один объект, окружающий мир в его конкретном выражении и в абстрактом воплощении (как судьба): познание предполагает активную, надежда – пассивную позицию. Любовь – наиболее понятное для простого человека проявление функции признания высшего начала, высших ценностей, уважения и доброжелательного отношения к другому. В признании высшего – смиренность любви, в направленности на благо окружающих людей – её деятельностное начало, в осознании множества взаимосвязей, объединяющих людей, приобщающих к радостям и горестям друг друга, – бескорыстность любви.

Такое соотнесение царства божия с античным представлением о божественной эвдомонии объясняет, почему Иисус говорил о том, что Царствие Божие в вас, но поскольку подавляющим большинством этот факт был неосознан, то необходимо было указание на то, что время осознания пришло. Умение творить чудеса Иисус объясняет способностью увидеть «Отца творящего», равнозначной способности увидеть в себе Царствие Божие и творить не в силу своих личных умений, а в силу возможностей Царствия Божия. Отвечая таким образом на вопрос со многими неизвестными о том, что есть Царствие Божие, мы приходим к выводу, что умение творить чудеса приходит в силу применения разумности, проявляющейся функциями осознания, признания, познания и утверждающей человеческое достоинство.

Важнейшие положения учения Иисуса, проповедовавшего в Галилее и Иудее, содержались в Нагорной проповеди, наиболее полно отражённой в Евангелии от Матфея. Первая его заповедь напоминает о заповеди Моисея «Не убий!» и требует намного большего – преодоления гневливой человеческой природы, доброжелательного отношения даже к тому, кто виноват и совершил проступок. Это заповедь Любви и Мира: «Вы слышали, что сказано древним: “не убивай; кто же убьёт, подлежит суду”. А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: “рака”, подлежит синедриону; а кто скажет: “безумный”, подлежит гиене огненной. Итак, если ты принесёшь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты ещё на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу. Истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта» (Мф., 5: 21–26). Эти слова особо актуальны в условиях правового общества. В них содержится рекомендация «мириться с соперником», пока ещё по пути с ним, т. е. заранее, с тем, чтобы при решении проблемной ситуации иметь возможность отстоять свои права. Не все ситуации предполагают возможность установления дружественных или добрососедских отношений заранее, но принципиальная доброжелательность компенсирует её отсутствие. Золотое правило этики в формулировке «Евангелия от Луки» «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (6 : 31) даёт повод оглянуться на себя, на свою речь и своё отношению к собеседнику, если тот, с нашей точки зрения, недостаточно с нами вежлив.

Заповедь любви – это заповедь всепрощающего милосердия. Так Иисус рекомендовал прощать «до семижды семидесяти раз» (Мф., 18:22). Данное положение может быть рассмотрено с позиций психологической науки, в которой приняты пять основных правил наказания [Соловьева, с. 160–161]:

1. Наказание должно сразу следовать за проступком, или непосредственно за тем, как он обнаружен.

2. Наказание должно быть однократным.

3. Наказанию подлежит проступок, а не личность (например, правильно сказать «Ты солгал» и неправильно – «Ты лжец!»).

4. Наказание не должно носить характер личной мести.

В силу этих четырёх правил, если мы не сразу отреагировали, обнаружив проступок или узнав о нём, то нам следует уже винить себя. Один раз выставив на вид, мы не должны припоминать совершённый проступок в других ситуациях и контекстах, то есть простить. Даже зная о многих недостатках, мы должны говорить только о том, который имеет значимость на момент обсуждения. Все эти четыре правила требуют от стороны обвинения предельного владения собой и самообуздания.

5. «Норма возмездия» определяется правовыми нормами, закреплёнными в уголовном праве и морально-этическими нормами и внутригрупповыми нормами.

В проблемной ситуации неотвратимого характера Иисусу помогает заповедь Любви краткая формула: «Господи, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк., 22:2). О героях Великой Отечественной и других войн, отдавших жизни на поле боя, можно сказать, что у каждого из них состоялся подобный диалог. Никто из них не хотел умирать, но осознание того, что Родина в опасности, побуждала их жертвовать частным, т. е. собою, ради целого. Парадоксальность смерти Иисуса Христа, во-первых, в том, что он, зная, что будет и обладая необычайными способностями, мог избежать смерти, но не сделал этого, также как не сделал этого и Сократ. Вспомним его «смертную чашу»! Во-вторых, своим воскресения на третий день на представлении о смерти он запечатлел заповедь (весть) жизни, в этом же смысле геройская смерть всегда воспринимается нами как утверждение жизни. Факт воскресения – третий и самый главный аспект – возвращает нас к положению античной этики о том, что «если тело было бы подвластно интеллектуальным добродетелям, то не было необходимости в добродетелях этических». При наличии интеллектуальных добродетелей акцент смещается с этики на исполнение долга, но не в кантовском смысле, а в древнеиндийском смысле дхармы, то есть исполнения законов мироздания, которые чётко определены и польза от соблюдения которых не вызывает сомнений. В данном контексте факт воскресения побуждает рассмотреть вопрос об интеллектуальных добродетелях как факторах качества жизни, продолжительности жизни, сохранения и продления жизни при любых обстоятельствах.