Глава 1. Антропологическая специфика правды

Поскольку в современных антропологических исследованиях отсутствуют даже намеки на категорию правды, перед автором остро встала проблема начала: необходимо было ответить на вопрос, «с чего начинать исследование категорий «правда» и «неправда». Пути ее решения были подсказаны семантическими и культурными смыслами слов «правда», «неправда», «совесть», «сознание» и др. Конечно, автор осознает, что семантические смыслы слов не тождественны содержанию понятий, однако для уяснения антропологических и жизненных смыслов категорий «правда» и «неправда» необходимо было от чего-то отталкиваться. Философские традиции в понимании правды отсутствуют, зато есть инвариантные семантические смыслы и культурно-религиозные представления о правде. Правда, или правильная, добрая жизнь выступает источником жизни, в то время как неправда - причиной смерти. Отсюда изучение правды и неправды как антропологических категорий логичней начинать с анализа витального (жизненного) и танатального (смертного) в человеческом бытии.

§ 1. Витальное и танаталыюе в бытии человека

Понятие «витальность», или «жизненность», в антропологических исследованиях занимает довольно значительное место, несмотря на то что в него вкладываются различные смыслы. Разумеется, «витальность» служит для описания жизни и чаще всего выражается в понятиях «воля к жизни», «воля к власти», «жажда жизни», «жизненный порыв», «витальная ориентированность» и в ряде других. Однако содержание понятия «витальность» во многом обусловлено, во-первых, тем или иным пониманием жизни и, во-вторых, рефлексией над теми или иными условиями, способствующими или препятствующими протеканию жизненного процесса. Именно в зависимости от того, о каких условиях жизни

ведет речь тот или иной философ и как он понимает жизнь, вычленяются различные смыслы культурного концепта «витальность». Чаще всего под витальностью понимается стремление живых существ выжить и занять определенное место среди других: воля к жизни, о которой ведет речь А. Шопенгауэр, ницшеанская воля к власти опираются на это понимание витальности. Поскольку не любой человек способен занять то место среди других, которое позволяет ему наиболее эффективно выжить, постольку можно вести речь о людях с разной степенью витальности. При этом витальность как стремление субъекта жить проявляется, прежде всего, в его активности и способности занять наиболее приоритетное место среди других субъектов. Ницше пишет о воле к власти как наиболее характерной особенности витальности: выживают те, кто, с одной стороны, способен властвовать и, с другой — кто реализовал свою способность господствовать над людьми, обладает повышенной витальностью. В современной отечественной философии такое понимание витальности сохраняется. Так, по мнению В.И.Красикова, люди с высокой витальностью - это, как правило, «реальные лидеры в большинстве сфер человеческой жизнедеятельности... Из этого следует, что витальность проявляет себя в приоритете (приоритетно ориентирована). Стремление к приоритету - имманентная направленность эго-реализации. Быть «первым» (лучшим) - пусть даже в «смирении» (среди монашествующих братьев) - явная или имплицитная... ориентация человеческой витальности. Равно как и наоборот аутсайдерство есть признак слабой витальности. При этом надо помнить, что квалификация «приоритетности» применима не только к формально-явным сферам жизнедеятельности индивида: карьера, брачная дружба или достигнутый уровень потребления (хотя и эти критерии важны), но и к доминирующей сфере выбранной

самореализации... Из чего следует «оборот» формулы: приоритет функция витальности»³.

Разумеется, такое понимание витальности вполне имеет право на существование, однако как концептуальное оно обладает довольно малой эвристичностью и практически тождественно часто употребляемому понятию «жизненная позиция». При этом понятие «слабая витальность» оказывается тождественным понятию «пассивная жизненная позиция» и, соответственно, «сильная витальность» ничем не отличается от «активной жизненной позиции». Аутсайдерами становятся люди, которые занимают пассивную жизненную позицию, причем подобного рода пассивность может быть вызвана как духовнопсихологическими, так и физиологическими изменениями организма. Активны, как правило, молодые; пожилые люди характеризуются «слабой витальностью», и большинство из них имеет пассивную жизненную позицию.

Иное понимание витальности представлено в работах по истории культуры и цивилизации итальянского мыслителя Б.Кроче, который уделял рассматриваемой категории особое внимание, о чем говорит даже то, что исследователи творчества Б.Кроче выделяют три стадии в развитии его представлений о витальности. Но как бы не изменялись представления Б.Кроче о витальности, в ней сохраняется нечто инвариантное.

Витальность - это биологические основания человеческого духа, которые объединяют собой все многочисленные истории: военную, экономическую, политическую и др. «Все они, - пишет итальянский философ, - суть истории витального как реальности, названной низшей, или природной, так и истории человеческого рода: проявления витальности, которая возникает и распространяется, порывистая, подчиняя другие жизни и занимая их место, или которая интригует хитростью и обеспечивает себя средствами наслаждения

¹ Красиков В.И. Явь беспокойства. - Кемерово, 1988. - С.60.

благодаря промышленности и обмену и т.п. Витальность не есть цивилизация и нравственность, но без нее цивилизации и нравственности не хватало бы необходимой предпосылки, жизненной материи, которой нужно придать форму и руководить морально и цивилизованно; так что этико-политической истории недоставало бы своего собственного объекта. И витальность со своими потребностями имеет свои основания, которых моральное основание не знает. Отсюда в ее протекании видимость тайного и загадочного, неожиданного и волнующего, отсюда неудержимость ее проявлений и ее навязывание в качестве силы, которая значима сама по себе, вне морального добра и морального зла»⁴.

В вышеприведенном высказывании сформулированы и очерчены основные аспекты проблемы витального: это отношение между витальными и моральными силами. Витальность, в понимании Б. Кроче, проявляется в стремлении живого господствовать, в его желании экспансии и жажде удовольствия. При этом витальные силы как низшие, физиологические (биологические) характеризуются грубостью, необработанностью, т.е. брутальностъю. В периоды кризиса и упадка общества витальные силы начинают господствовать, подчиняя себе силы нравственные. Соответственно, основная роль нравственности по отношению к витальности заключается в том, чтобы направить последнюю в сторону добра, цивилизовать ее. Кроме того, витальность выступает содержанием нравственности, но без нравственности как формы витального личность деградирует, и в ней .на первый план начинает выходить чистая или голая витальность. Такого рода личность «не есть единственная подлинная личность, а чистая физиологическая жизнь, простая витальность, которая, соединяясь с нравственной жизнью, формирует ее действительность и конкретность, беспорядочная или, лучше сказать, стремящаяся к тому, ⁴ Цит. по: Овсянникова И.А. Либеральная философия Бенеяетго Кроче. Омск, 1998.-С.62.

8

чтобы прийти в беспорядок и находиться, и жить сама по себе, превращается в ничто или стремится превратиться в ничто и впасть в противоположность»⁵.

Крочеанское понимание витальности противоречиво. С одной стороны, введение в ткань философских рассуждений о природе человека категории «витальность» позволяет объяснить жизненные установки как отдельного человека, так и больших групп людей, которые невозможно оценить с позиций нравственности, добра и зла, ибо действия людей часто носят неморальный характер, человек иногда совершает такие поступки, которые не опосредованы нравственностью. Возьмем, например, позицию Экклесиаста, известного библейского персонажа: он сажает виноградники, строит дворцы, читает книги, овладевает мудростью, т.е. просто живет, но все его действия обусловлены отнюдь не стремлением «сеять доброе и вечное», а желанием разнообразить свою жизнь, избежать суеты. Такого рода жизнь стоит «по ту сторону добра и зла», и про Экклесиаста нельзя сказать, добрый он или злой.

С другой стороны, неизбежно встает вопрос о смыслах такого рода оценок. Допустим, мы охарактеризовали позицию Экклесиаста как витальную. Что дала нам эта оценка в прояснении и понимании поведения библейского персонажа? Если следовать логике Б.Кроче, то мы тем самым констатируем, что Экклесиаст живет по ту сторону добра и зла, что его действия носят неморальный характер, они не одухотворены и не детерминированы нравственностью. Но в таком случае проблема витальности упирается в проблему соотношения витального и нравственного.

Витальность, согласно концептуальным установкам неаполитанского философа, есть некая жизненная материя, которая на уровне человека проявляется в его желании жить, в стремлении удовлетворять свои физиологические потребности, избегать страданий, в поиске

⁵ Там же. - С. 69.

удовольствий и жажде комфорта и т.д. Витальность - это содержание жизненной материи, в то время как нравственность представляет ее форму. Иначе говоря, соотношение витальности и нравственности, по сути, являет собой соотношение содержания и формы. Однако именно такое решение проблемы и вызывает ряд возражений. В частности, если нравственность - форма витального, то высшей целью нравственности будет упорядочивание, структурирование витальности, придание последней цивилизованных форм, т.е. задача нравственности будет заключаться в достижении того, чтобы человек удовлетворял свои физиологические потребности в культурных формах, допустим, не ел бы, подобно свинье, из корыта, а использовал для принятия пищи тарелку, ложку, вилку и т.д. Но поскольку витальность носит вненравственный характер и выступает содержанием нравственности, постольку последняя, являясь только формой, в принципе лишена каких-либо потенций изменения содержания витального, а значит, и способности трансформировать ее в нравственность. В связи с этим теряется смысл введения категории «витальность» в структуру философской антропологии.

Введение концепта «витальность» в структуру философской антропологии будет иметь какой-нибудь смысл тогда, когда мы сможем с его помощью объяснить сложный феномен человеческой жизни, не подменяя им уже известные и широко используемые понятия. Витальность непосредственно соотносится с жизнью и выступает ее специфическим свойством или характеризует особое отношение человека к жизни, но этого явно недостаточно для введения понятия «витальность» в структуру философской антропологии. Как представляется, первые шаги в определении витальности как философской категории могут быть сделаны в направлении объяснения роста и распространения жизни. Витальность - это такая категория, с помощью которой можно объяснить желание человека жить, распространение жизни, ее рост. Иначе говоря, витальность есть то, ==10

что способствует протеканию жизни: это могут быть как внутренние биологические источники жизни, ценностные мировоззренческие установки субъекта, так и внешние для человека условия, способствующие его жизни. В противном случае, если наблюдаются деградация жизни в целом или угасание чувства жизни, употребление понятия витальности не имеет смысла: о какой жизненности мы можем вести речь, если человек пресыщен жизнью и жаждет смерти!

Витальность как активная жизненная позиция человека, его стремление занять приоритетное место под солнцем не всегда способствует распространению и укреплению жизни. В современных технологических цивилизациях мы обнаруживаем суперактивных людей, тем не менее налицо симптомы угасания жизни, о которых писал О. Шпенглер.

Другое распространенное понимание витальности ограничивает этот феномен только стремлением человека к жизни. При этом речь чаще всего идет о витализме как воззрении, признающем жизнь высшей ценностью. Так понимаемый витализм в философской антропологии неизбежно начинает рассматриваться как качество, присущее сознанию человека и проявляющееся в активности субъекта, поэтому понятие витализма конкретизируется в категории «витальная ориентированность». Последняя указывает на то, что человек предпочитает жизнь смерти, ориентируется на жизнь, опирается на систему знаний, в которых жизнь признается в качестве основной ценности⁶. Конечно, в данном случае речь идет не о витальности, а витализме как воззрении, признающем жизнь основополагающей ценностью, тем не менее понятие «витальная ориентированность» наиболее близко по смыслу понятию «витальное». Однако вряд ли уместно отождествлять «витальность» с «витальной ориентированностью». С одной стороны, человек может быть «витально

⁶ См.: Синченко Г.Ч. Философия человека и предельные проблемы культуры. Омск, 1996.-С.6.

==11

ориентирован», но на такую жизнь, развитие которой ведет к деградации жизненного процесса, и, с другой стороны, не любая жизнь представляет собой высшую ценность для субъекта. Здесь, как представляется, вполне уместно привести один из известных анекдотов. В разгар застолья Петька спрашивает Василия Ивановича: «Василий Иванович, если Родина прикажет тебе бросить пить, ты бросишь?» - «Конечно». - «А если прикажет бросить курить?» - «И курить брошу». - «А если прикажет не думать о женщинах?» - не унимается любопытный ординарец. - «Если Родина прикажет, то не буду». - «А жизнь за Родину отдашь?» - «Конечно», - без малейшего сомнения отвечает Василий Иванович. «Но почему?» - удивляется Петька. «А зачем мне такая жизнь нужна», - слышит в ответ. В данном случае жизнь - не просто физическое существование, а некая система ценностей, потеря которых равносильна смерти. Такими ценностями выступают, по сути, антивитальные потребности, не способствующие развитию жизни. Герой анекдота витально ориентирован, но является носителем антивитальных ценностей. Отсюда витальность может быть раскрыта только через ее противоположность.

О двух тенденциях жизни ведут речь многие исследователи, в частности, психоаналитики, которые выделяют эротическую и танатальную направленность. По всей вероятности, впервые термин «танатос» для обозначения влечения к смерти предложил В. Штекель (1868-1940), отмечавший огромное психическое напряжение, связанное с темой смерти вообще. Идея инстинкта смерти в психоанализе независимо от В.Штекеля была сформулирована Сабиной Шшшьрайн - пациенткой, а затем ученицей и другом К.Юнга. По мнению Э. Фромма, термин «танатос» в качестве эквивалента инстинкта смерти вводит в обиход П.Федерн⁷. Впрочем, неважно, кто впервые стал использовать то или иное понятие, важно, какое содержание вкладывается в него и какую роль оно играет в тех или

⁷ См.: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. - М, 1994. - С.386. ==12

иных фшюсофско-антропологических исследованиях. Даже Зигмунд Фрейд долгое время в своих исследованиях обходил проблему смерти, что было связано, по всей вероятности, с его ужасом перед смертью как таковой. Современный индийский философ Бхагаван Шри Раджнеш вспоминает, что, «...когда кто-нибудь упоминал о смерти, Фрейд начинал дрожать. Дважды он даже терял сознание и падал со стула только потому, что кто-то говорил о мумиях в Египте. В другой раз Юнг тоже говорил о смерти и о трупах, и вдруг Фрейд задрожал, упал и потерял сознание. Если смерть так страшна для Фрейда, что тогда говорить о его учениках?»⁸. Тем не менее именно в психоанализе 3, Фрейда проблема смерти начинает занимать центральное место.

Танатос в переводе с греческого означает смерть. Отсюда танатология часто понимается как наука о смерти, ее причинах, процессах и проявлениях. Кроме того, поскольку смерть является одним из центральных культурных концептов, постольку иногда танатология понимается шире, чем в медицине, и включает в себя исследования отношения человека к смерти в различные исторические эпохи и его ориентированности на небытие. Поэтому танатальность нередко понимается как толерантное отношение человека к смерти и его ориентированность на небытие. По мнению ГЛ.Синченко, самоопределение человека к окружающему его миру может принимать формы отрицания мира, стремления вырваться из действительности. Подобная позиция наделяет высшим ценностным статусом даже не смерть, а антижизнь, небытие, полное несуществование. Такой тип отношения человека к жизни и действительности он обозначает термином «танатальная ориентированность», а учения, в которых абсолютизируются ценности небытия, - танатизмом⁹.

Конечно, как и в случае с витальностью, танатизм не тождественен танатальности, ибо в первом понятии акцент делается на

⁸ Цит. по: Рязанцев С. Танатология (учение о смерти). - СПб., 1994. - С.89.

⁹ См.: СинченкоГ.Ч. Указ.соч. - С.6.

==13

субъективные представления человека о смерти, в то время как второе понятие шире первого и дополняется объективными тенденциями движения человека к смерти, причем независимо от того, осознает это человек или нет, ориентируется он на небытие или проявляет неистовую активность. Понимание танатальности как особого отношения человека к жизни, влечения к смерти и ориентированности на небытие вряд ли способствует эволюции этого понятия в философско-антропологическую категорию, ибо ограничивается только субъективной стороной. Ведь в действительности речь здесь идет об отношении человека, его ориентированности, психическом настрое, его влечениях, которые, разумеется, могут носить как осознанный, так и неосознанный характер, что, в принципе, не меняет существа дела, даже если этот настрой детерминирован рядом биологических и психических факторов.

Факты несовпадения витальных и танатальных ориентации с подобными тенденциями можно проиллюстрировать на примере художественной литературы. Обратимся к одной из, пожалуй, лучших повестей Василя Быкова «Сотников». В результате карательной операции немецких войск против партизан в Белоруссии один из отрядов был зажат в болоте. За неделю боев партизаны потеряли много людей, к тому же заканчивались продукты. Командование отряда принимает решение: послать двоих опытных партизан за продуктами в ближайшую деревню на другой стороне болота, которая, предполагалось, еще не была занята немцами. На задание отправляются Сотников и Рыбак.

Казалось бы, дело обычное - выйти ночью, а к утру вернуться с продуктами, тем более, что в тех населенных пунктах, куда шли двое партизан, была договоренность с местными жителями о поставках продовольствия в партизанский отряд. Однако в первой же деревне Сотников и Рыбак наткнулись на засаду, другой хутор был сожжен немцами. Стала реальной угроза не справиться с заданием за ночь, а

==14

следовательно, возвращаться придется днем, что повышало опасность быть замеченными немцами.

Помня о голодающем отряде, Рыбак и Сотников все же в одной из деревень добывают овцу, с которой и направляются в обратный путь. Местность, где они находились, была им незнакома, да и отсутствовали военные карты, поэтому бойцы сбились с дороги, наткнулись на отряд полицаев, с которыми вступили в бой. Сотников был ранен в ногу. Партизаны случайно набрели на деревню, где Рыбак решает переждать день, а также оставить Сотникова у местных крестьян. Но неожиданно нагрянули полицаи, и партизаны оказались в плену.

По законам немецко-фашистских оккупационных войск пленные партизаны, а также те, кто оказывал им помощь, подлежали только одному виду наказания — смерти. Сотников и Рыбак знали, что их ждет впереди, однако Рыбак не теряет надежды на спасение и решается любыми способами выжить, сохранить себе жизнь. Иначе говоря, он выбирает позицию витальной ориентированности. Сотников же, осознав, что ему не вырваться из рук полицаев, настроен на смерть, поскольку жизнь, эту абсолютную ценность, он может сохранить только путем предательства, а это будет уже другая жизнь, с другими ценностными установками, без совести, без Правды. И Сотников перестает бороться за жизнь, он готовится к смерти. В подвале Сотников «вдруг понял, что истекает их последняя ночь на свете. Утро уже будет принадлежать не им. Что ж, надо было собрать в себе последние силы, чтобы с достоинством встретить смерть»¹⁰. Между двумя ориентациями - витальной и танатальной - Сотников выбирает последнюю. Он уже не борется за жизнь. «Все сделалось четким и категоричным. И это дало возможность строго определить выбор. Если что-либо еще заботило его в жизни, так это его последние обязанности по отношению к людям, волею судьбы или случая оказавшимся теперь

¹⁰ Быков В. Сотников //Повести. - Новосибирск, 1980. - С.211.

==15

рядом. Он понял, что не вправе погибнуть прежде, чем определит свои с ними отношения, ибо эти отношения, видно, станут последним проявлением его «я» перед тем, как оно навсегда исчезнет»".

Казалось бы, ориентируясь на смерть, перестав бороться за свою жизнь, Сотников тем самым проявляет пассивность, выступает носителем антивитальной, т.е. танатальной тенденции. Но это иллюзия. Перестав бороться за свою жизнь, он тем самым сосредоточивает свои последние силы на том, чтобы достойно встретить смерть. Свою последнюю витальную энергию он направляет не на сохранение своей жизни, а на то, чтобы помочь товарищам по несчастью и тем самым своей смертью, своей танатальной ориентированностью утвердить витальную тенденцию. «На первый взгляд, это казалось странным, но, примирившись с собственной смертью, Сотников на несколько коротких часов приобрел какую-то особую, почти абсолютную независимость от силы своих врагов. Теперь он мог полной мерой позволить себе такое, что в другое время затруднялось обстоятельствами, заботой о сохранении собственной жизни, - теперь он чувствовал в себе новую возможность, не подвластную уже ни врагам, ни обстоятельствам и никому в мире. Он ничего не боялся, и это давало ему определенное преимущество перед другими, равно как и перед собой прежним тоже. Сотников легко и просто, как что-то элементарное и совершенно логическое в его положении, принял последнее теперь решение: взять все на себя...

По существу, он жертвовал собой ради спасения других, но не менее, чем другим, это пожертвование было необходимо и ему самому. Сотников не мог согласиться с мыслью, что его смерть явится нелепой случайностью по воле этих пьяных прислужников. Как и каждая смерть в борьбе, она должна что-то утверждать, что-то отрицать и по возможности завершить то, что не успела осуществить жизнь. Иначе, ¹¹ Там же. -С.211. ==16

зачем тогда жизнь? Слишком нелегко дается она человеку, чтобы беззаботно относиться к ее концу»¹².

Разумеется, фашистские палачи не обратили внимания на признания Сотникова, что он - партизан, а другие не виновны. К смерти приговорили всех четверых, только Рыбак избегает ее, согласившись стать полицаем. Сотников тоже мог бы сохранить жизнь подобным образом, но выбирает смерть. Он прекрасно понимает, что, став полицаем, тем самым окажется носителем танатальной тенденции, ибо будущего у предателей нет. Вынужденный принять танатальные ценности, он разрушает витальные, т.е. Сотников встает перед проблемой выбора двух способов поведения: или танатальной ориентации с сохранением (во всяком случае не разрушением) тех ценностей, которые составляли витальную тенденцию, или витальной ориентированности, но тем самым становясь носителем танатальной тенденции. Он выбирает первое.

Безусловно, сам Сотников вряд ли осознавал глубинные основания своего выбора, во всяком случае он не пользовался категориями витальной и танатальной тенденции и вряд ли до конца осознавал несовпадение ориентации на жизнь или смерть с этими тенденциями. Сотников вообще мало рассуждает, он действует согласно тем ценностям, которые укоренились в его психике, стали его естеством. Поэтому потеря этих ценностей означала его смерть. И он предпочитает физическую смерть разрушению привычных для него ценностей. «Согласиться с Рыбаком он не мог, это противоречило всей его человеческой сущности, его вере и его морали. И хотя без того неширокий круг его возможностей становился все уже и даже смерть ничем не могла расширить его, все же одна возможность у него еще оставалась. От нее уж он не отступится. Она, единственная, в самом деле зависела только от него и никого больше, только он полновластно распоряжался ею, ибо только в его власти было уйти из этого мира по

¹²Тамже.-С.212.

==17

совести, со свойственным человеку достоинством. Это была его последняя милость, святая роскошь, которую как награду даровала ему жизнь»¹³.

Рыбак, в отличие от Сотникова, борется за жизнь до последнего он витально ориентирован. Ему, как и Сотникову, всего двадцать шесть лет, он физически здоров и хочет жить. Ради сохранения своей жизни он соглашается вступить в полицию. Конечно, Рыбак не собирался выдавать партизанские секреты, да и предстоящую службу в полиции рассматривал в качестве средства побега от немцев и перехода в партизанский отряд. Ведь не по своей воле он идет в полицию! Ведя Сотникова к месту казни, «Рыбак хотя и чувствовал, будто виноват в чем-то, но старался себя убедить, что большой вины за ним нет. Виноват тот, кто делает что-то по своей злой воле или ради выгоды. А у него какая же выгода? Просто он имел больше возможностей и схитрил, чтобы выжить. Но он не изменник. Во всяком случае, становиться немецким прислужником не собирался. Он все ждал, чтобы улучить удобный момент - может, сейчас, а может, чуть позже, и только они его увидят.. .»¹⁴.

Да и Сотников прекрасно понимает, что «Рыбак, кажется, не был предателем, как не был и трусом. Сколько ему предоставлялось возможностей перебежать в полицию, да и струсить было предостаточно случаев, однако всегда он держался достойно. По крайней мере, не хуже других»¹⁵. Каждый имеет право выбора Сотников выбрал смерть, Рыбак - жизнь. Уже с петлей на шее Сотников, хотя и завидует Рыбаку, но все же понимает, что правильность выбора последнего можно поставить под сомнение. «Минуту он тихо стоял, узко составив ступни на круглом нешироком срезе. Затылок его уже ощутил шершавое, леденящее душу прикосновение петли. Внизу застыла широкая в полушубке спина

¹³ Там же. - С.225. ¹⁴Тамже.-С.221.

==18

Рыбака, заскорузлые его руки плотно облапили сосновую кору чурбана. «Выкрутился, сволочь!» - недобро, вроде с завистью подумал про него Сотников и тут же усомнился: надо ли так? Теперь, в последние мгновения жизни, он неожиданно утратил прежнюю свою уверенность в праве требовать от других наравне с собой. Рыбак был неплохим партизаном, наверное, считался опытным старшиной в армии, но как человек и гражданин, безусловно, недобрал чего-то. Впрочем, он решил выжить любой ценой - в этом все дело»¹⁶.

Полагаем, Сотников верно подметил одну из причин выбора Рыбака («недобрал чего-то»), т.е. ценности прежней жизни, которыми жил Сотников, не укоренились в психике Рыбака, а следовательно, не детерминировали его поступка. Действия Рыбака обусловлены отнюдь не совестью, а стремлением выжить любой ценой. Поэтому в повести Василя Быкова Рыбак представлен рационально действующим человеком, рассудок которого направлен на решение проблемы выживания. В таком случае встает вопрос об эффективности рассудка и ценностей, укорененных в психике человека. Выбор Сотникова детерминирован ценностной структурой его психики, в то время как действия Рыбака опираются на рациональные основании: он весь свой интеллект направляет на то, чтобы перехитрить карателей, протянуть время вступить с ними в сговор, и все это, чтобы выжить. Однако человек не в состоянии рационально прогнозировать все многочисленные последствия своих поступков и в жизни порой встречается с такими ситуациями, достойный выход из которых возможен только при опоре на ценностные структуры своего сознания. Сотников руководствуется своей совестью и, принимая позицию танатальности, не разрушает витальные ценности. Рыбак же, опираясь на хитрость своего разума, выбирает витальную ориентацию. Однако он не все смог предусмотреть: встав на позицию витальности, он тем самым

¹⁵ Там же. - С.222. ¹⁶Тамже.-С.226.

==19

становится носителем танатальной тенденции. После казни Сотникова, в которой Рыбак принимал непосредственное участие, последний пытается совершить побег, но неожиданно для себя понимает, что не только покончено с прежней жизнью, что нет возврата к ней, но и что он сам становится носителем танатальной тенденции. «И тут его, словно обухом по голове, оглушила неожиданная в такую минуту мысль: удирать некуда. После этой ликвидации - некуда. Из этого строя дороги к побегу не было.

От ошеломляющей ясности этого открытия он сбился с ноги, испуганно подскочил, пропуская шаг, но снова попал не в ногу.

- Ты что? - пренебрежительным басом бросил сосед.

- Ничего.

- Мабуть, без привычки? Научишься!

Рыбак промолчал, отчетливо понимая, что с побегом покончено, что этой ликвидацией его скрутили надежнее, чем ременной супонью. И хотя оставили в живых, но в некотором отношении также ликвидировали.

Да, возврата к прежнему теперь уже не было - он погибал всерьез и самым неожиданным образом. Теперь он всем и повсюду враг. И, видно, самому себе тоже»¹⁷.

Впрочем, на феномен несовпадения витальных ориентации с витальными тенденциями и танатальных ориентации с подобными тенденциями натыкаются в своих исследованиях многие философы и психологи, к коим, несомненно, относится и З.Фрейд. По его мнению, витальная тенденция человеческой жизни проявляется в Эросе, в стремлении человека любить и быть любимым. Но поскольку З.Фрейд сводит это чувство к половой любви, то он вынужден констатировать, что танатальные тенденции обнаруживаются уже в самом Эросе. Иначе говоря, витальные ориентации не совпадают с витальными тенденциями. Впоследствии З.Фрейд начинает анализировать, по сути, витальные

¹⁷Тамже.-С.231, ==20

и танатальные тенденции, лежащие в основе витальных и танатальных ориентации и не всегда совпадающие с первыми, что проявилось прежде всего в гипотезе 3. Фрейда о существовании в человеке (да, впрочем, во всех живых существах) двух родов инстинктов: инстинкта жизни и инстинкта смерти.

По мнению 3. Фрейда, инстинкт смерти представляет собой внутренне присущую любому живому существу деструктивную силу, которая проявляется в агрессивном поведении субъекта. В ответе на письмо Альберта Эйнштейна «Почему война?» Фрейд писал: «Позволив себе некоторую спекуляцию, мы подошли как раз к тому предположению, что этот инстинкт работает в каждом живом существе и стремится привести его к распаду, вернуть жизнь в состояние неживой материи. Со всей серьезностью он заслуживает названия «инстинкт смерти», в то время как эротические влечения представляют собой стремление к жизни. Инстинкт смерти становится инстинктом деструктивности, когда он направлен вовне, на объекты - с помощью специальных органов. Живое существо, так сказать, сохраняет свою собственную жизнь, разрушая чужую. Но часть инстинкта смерти остается деятельной внутри живого существа, и нами прослежено достаточно большое число нормальных и патологических проявлений направленного внутрь инстинкта деструктивности. Мы даже пришли к ереси, что стали объяснять происхождение нашей совести подобным внутренним направлением агрессивности. Как вы понимаете, если этот процесс заходит слишком далеко, это не так уж безопасно - это прямо вредит здоровью, тогда как направление инстинктивных сил деструктивности на внешний мир разгружает живое существо и должно быть для него благотворным. Это служит биологическим оправданием всех тех безобразных и опасных стремлений, которые нам приходится перерабатывать. Нужно признать, что они стоят ближе

==21

к природе, чем наше им сопротивление, для которого нам еще необходимо найти объяснение»¹⁸.

З.Фрейд постоянно подчеркивает, что его теория дуалястична, что в основе ее лежат представления о двух тенденциях - витальной и танатальной. «Наше понимание, - пишет он, - с самого начала было дуалистическим, и оно теперь острее, чем прежде, с тех пор, как мы эти противоположности обозначаем не как первичные позывы «Я» и сексуальные первичные позывы, а как первичные позывы жизни и первичные позывы смерти»¹⁹. Но, несмотря на это, 3. Фрейд приходит по сути к выводу о том, что витальная тенденция не доминирует и что с нею не совпадает ориентация человека на наслаждение (а это и есть то, что мы обозначаем термином «витальная ориентация»). Более того, в основе такого рода витальной ориентации лежат танатальные тенденции. «То, что доминирующей тенденцией психологической жизни, а может быть, и нервной жизни вообще мы признали стремление к снижению, к поддержанию постоянного уровня, к уничтожению внутреннего напряжения, вызванного раздражениями (принцип нирваны - по выражению Барбары Лоу) - тенденцию, получающую свое выражение в принципе наслаждения, и является для нас одним из сильнейших мотивов, чтобы верить в существование первичных позывов к смерти»²⁰.

Казалось бы, именно стремление человека к наслаждению, а особенно к такой его форме, как половая любовь, должно способствовать росту и развитию жизни, но увы! Даже З.Фрейд, в теории отдающий явное предпочтение сексуальной стороне человеческой активности, вынужден был констатировать, что доминирование подобных ориентации ведет к доминированию танатальных тенденций в человеческом бытии. Впрочем, тенденции складываются на основе

¹⁸

Цит. по: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. - С.400.

¹⁹ Фрейд 3. По ту сторону принципа наслаждения // Рязанцев С. Танатология

(учение о смерти). - С. 73.

²⁰ Там же.-С. 76.

20 у

==22

тех или иных ориентации. Гипертрофированный принцип наслаждения неизбежно формирует танаталыгую тенденцию.

Таким образом, можно вести речь о двух началах человеческого бытия - витальности и танатальности. Под витальностью понимается система субъективных ориентации человека на развитие жизни и объективных тенденций развития и роста жизни. Витальная ориентированность представляет собой субъективную уверенность человека в том, что его жизненная позиция является выражением витальной тенденции. В свою очередь витальная тенденция - это объективные закономерности развития и роста жизни. Танатальность же есть система субъективных ориентации человека на небытие, на смерть и объективные тенденции угасания жизни. Танаталъные ориентации состоят из субъективных предпочтений человеком небытия бытию, а танатальные тенденции - из объективной направленности жизни в сторону небытия. Отсюда жизнь можно определить как систему ценностей, состоящую из витальных и танатальных ориентации и тенденций. Коротко говоря, жизнь — это система витального и танатального.

Осознание человеком несовпадения ориентации и тенденций жизненного процесса стало причиной появления многочисленных жизнеотношенческих концепций, т.е. учений, рассматривающих проблемы отношения человека к жизни, одно из которых — философия А.Шопенгауэра. По мнению немецкого философа, мир как представление это и есть не что иное, как совокупность витальных ориентации человека, не совпадающих с витальными тенденциями, и даже хуже того, - в основе их лежит танатальная тенденция. Известно, что воззрения Шопенгауэра сформировались под влиянием буддизма, отразившего танатальную тенденцию бытия, но в то же время витально ориентированная западноевропейская культура, провозглашающая идеал активного, креативного образа жизни, также в основе своей имеет танатальную тенденцию. При этом Правда во многих культурах

==23

рассматривается именно как источник жизни, но поскольку жизнь это система витального и танатального, то можно сказать, что Правда выступает источником витального в человеке. Однако нельзя забывать, что витальные ориентации не всегда совпадают с витальными тенденциями, поэтому вышеприведенное определение Правды в уточненном варианте будет следующим: Правда - это источник витальных тенденций человеческого бытия. Но такое определение необходимо еще дополнить гносеологическими и онтологическими характеристиками Правды как антропологической категории, что и будет являться основной целью следующего параграфа.