1956. С. 273 и далее]. Здесь гетерономизация человека доходит до степени его

фантомизации, так что даже и в живом индивиде поселяется и действует как бы за него

некий чисто учрежденческий, суетно-канцелярский или химерически-деловой Грегор

Замза, со всей «насекомой» серьезностью в его системных функциях [Кафка Ф.

Превращение // Кафка Ф. Роман. Новеллы. Притчи. М., 1965 С. 342 и далее]. Такая

фантомизирующая, беспредметная «деятельность» может быть и достаточно широкого,

как говорится, «профиля», т. е. по-своему разносторонней.

Соответствующая замкнуто-органическим связям гетеро-номность имеет две формы

своего осуществления, внешне кажущиеся крайне далекими друг от друга, но по сути дела

идентичные: пассивную и активную. Первую из них – покорность, по-видимости, любой,

могущей извне нахлынуть судьбе как якобы абсолютно непреоборимой, роковой, а

поэтому готовность быть всего лишь жалкой щепкой, уносимой потоком фатальных

событий, – нередко ошибочно считают единственно адекватной гетерономии вообще.

Однако на самом деле только в схематически упрощенных «обобщениях» квиетизм

поддается такому изображению – в виде не знающего никаких отступлений уповательства

на некий всепрони-зывающий автоматизм [«Автоматизм, в силу которого человек проживает жизнь словно не живя: словно в полусне, механически...» заслужил даже

квалификацию как «самого большого врага человека» (Гачев Г. Д. Творчество, жизнь,

искусство. С. 140)]: что ни случись, все от абсолютной, роковой судьбы и все к лучшему!

[Выражаемое этими словами воззрение, конечно же, намертво исключает какую бы то ни

было креативность и поэтому глубоко враждебно творческому назначению человека. Но,

кроме того, это воззрение чудовищно снижает и роняет на уровень ничтожнейших

пустяков то самое понятие об Абсолютном, за незыблемый авторитет которого оно

притязает прочно держаться] Реально же претворяемый, не выдуманный квиетизм

гетерономных индивидов-акциденций всегда имеет свой предел приемлемости судьбы,

свой «порог покорности и послушности», за которым конформное поведение и сознание

исчерпывается и уступает место взрыву ропчущего и бунтующего неприятия судьбы. Но

если даже оставить пока в стороне, вне поля нашего внимания этот поистине

исключительный и редкий случай, то и в своей обыденной повседневности, в своей

привычной рутинной практике гетерономный квиетизм всегда принимает лишь некий

вполне определенный, «свой», «родной» для него, конечный авторитарный центр – своего

Идола судьбы, а тем самым – столь же резко и категорично не прием-лет что бы то ни

было инородное, «чужое». Само по себе слепое, рабское послушание своей конечной

Инстанции, наделенной атрибутами субъектности вместо каждого индивида, равносильно

отвержению каждым всей бесконечности иных влияний, всего неисчерпаемого богатого

множества иных содержаний, которые могли бы войти в нефатализированную

самостоятельно созидаемую им судьбу, но к которым каждый сам сделал себя, мало

сказать, непослушным, – не желающим даже и слышать их ненавязчивых зовов, их

бросающих ему вызов задач, проблем, противоречий. Следовательно, отречение индивида

от своей свободной способности к субъект-но-деятельностной жизни на уровне

доступных проблемных содержаний и смыслов – в пользу подставного общего для него с

другими Заместителя и Монопольного субстанциали-зованного носителя их общей

роковой судьбы – есть сопротивление всей беспредельной объективной диалектике, есть

решение, принимаемое именно вопреки и наперекор ей. Выбор квиетизма как безволия

уже и сам по себе есть утверждение своеволия, ибо он знаменует собою предательство

человеком своего неотчуждаемого креативного назначения во Вселенной.

Но, кроме того, гетерономизация может быть еще и активной – проявляющейся в виде

конформизма действования, внешне-энергичного бодрячества, шумно-назойливого

экспансивного поведения. В этой форме суть гетерономизации находит себе едва ли не

самую адекватную форму своего осуществления – посредством погружения индивида в

формально-исполнительскую суету. Бурная деловитость, калейдоскопическая

беспросветная занятость гораздо надежнее заслоняет человека от глубинных проблем его

жизни, от ценностных качеств и духовных смыслов его поступков, нежели тишина

отстранившегося от потока дел, безмятежного квиетизма. Тишина чревата пробуждением

внутреннего смыслового слуха, способного внимать объективной ответственности

человека за каждое свое мгновение жизни, а это и есть то, чего больше всего боится

гетерономный индивид-акциденция, уступивший свою субъектность авторитарной

инстанции. Поэтому он – сознательно или инстинктивно – старается заполонить всю свою

жизнь заданиями и заботами, набирает их себе как можно больше, чтобы поддерживать

плотное состояние постоянного «некогда»… «Думают о пустом, заняты пустым, питают

себя пустыми надеждами, словно во сне, и вечно из одной пустоты впадают в другую,

пока сами не сгинут…» [Каменский Я А. Всеобщий совет об исправлении человеческих

дел // Коменский Я. А. Избр. педагогические сочинения: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С 295].

«Ищут… той сутолоки, которая нас отвращает от мысли… Так любят шум и движение…

Покоя ищут в борьбе с препятствиями, а если препятствия устранены, покой становится

невыносимым, ибо тогда вспоминаются настоящие бедствия» [Паскаль Б. Мысли. СПб..