§ 3. Более специальный Марксов анализ замкнутых социал-органических связей

Гетерономия жесткий традиционализм, групповая исключительность

К.Маркс начинает свой анализ с особенностей предметно-производительной

деятельности, порождаемых органической общностью, в противоположность общности

атомистической. Если предположить первую как таковую, то в ней «заранее данный

органически-общественный [gemeinschaftlich] характер труда определял бы участие

работника в продуктах. Органически-общественный характер производства с самого

начала делал бы продукт органически-общим…» [Marx К. Grundrisse... S. 88; Ср.: Маркс

К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, Ч. 1. С. 115]. Однако это единение и эта обобществленность

ограничены всякий раз некоторым конечным целым и отнюдь не распространяются за его

пределы, на «периферию». Такой, ориентированный на четко очерченный социальный

организм, общественный характер производства не полагается лишь задним числом, но,

наоборот, всегда является той предпосылкой [См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, Ч. 1.

С. 116], которая изначально предъ-единяет производителей в труде, да и вообще членов

общества.

Наиболее ярко и беспримесно это проявляется в архаической общине [Gemeinde].

Последняя представляет собой всего лишь частный случай преобладания замкнутых

социал-органических связей, но именно в ней легче усмотреть также и общие их черты.

Здесь всякий раз «основой развития является воспроизводство заранее данных (в той или

иной степени естественно сложившихся или исторически возникших, но ставших

традиционными) отношений отдельного человека к его общине и определенное, для него

предопределенное, объективное существование… – в силу чего эта основа с самого начала

имеет ограниченный характер…». «Здесь, в пределах определенного круга, может иметь

место значительное развитие. Возможно появление крупных личностей. Но здесь

немыслимо свободное и полное развитие ни индивида, ни общества…» [Маркс К.,

Энгельс Ф. Соч. Т. 46, Ч. 1. С. 475. – В оригинале у К. Маркса говорится о «великих

индивидуумах», а не о «крупных личностях», ибо последние обычно ассоциируются с

атомизацией, а не с органической со-принадлежностью.]. Таким образом, при таких связях

вся предметная деятельность людей движется в формах воспроизводительного, так

называемого «репродуктивного», исполнитель-ства и поэтому даже свои обновляющие

обретения вводит от имени и ради устоявшейся культурной парадигмы-образца, от имени

и ради жесткой традиции. Когда индивиды наследуют и воссоздают былые формы, то они

это делают так, как будто сами они тут ни при чем – как будто сами эти формы способны

продлить свое существование и актуализовать себя без посредства своих возродителей.

Все вносимые в традиционное наследие модификации и даже резкие изменения

вменяются и приписываются самому первоистоку, оригиналу. Дело совершается так, что

не люди преемствуют традиции, а сама по себе первозданная традиция являет себя сквозь

них и в них, что позволяет им снять с себя всякую ответственность за свое участие в

движении субстанциализованного Целого.Весь механизм снятия с себя субъектных атрибутов и прежде всего реальной,

онтологической ответственности и одновременного перекладывания их на

сверхчеловечески авторитетное Целое заложен уже в характере предметной деятельности,

в ее самозамкнутости воспроизводительными формами, в закованности в них. Такая

самозамкнутость и само-закованнойть реально-практически ежедневно и ежечасно

придает всем деятельностным возможностям, всем имеющимся (хотя бы и

относительным) возможностям свободного созидания омертвленный, уподобленный силе

вещного порядка, косный формообраз: индивиды непрерывно вкладывают эти свои

возможности в «фонд» инерции, обращая бытие проблемное, исполненное жизненных

задач – в беспроблемное, погашенное, «заранее данное», безусловно такое, какое оно

было и каким оно будто бы только и может быть в грядущем… Так происходит в самой

деятельности фатализация объективной логики бытия: оно выступает в силу этого для

каждого индивида поистине как «для него предопределенное» – в меру действия

фатализации. Разнообразные продукты этой фатализа-ции накопляются, объединяются,

консолидируются в виде сложной структуры социального организма и его богатств,

которые выступают уже не как богатство возросших возможностей новой свободы,

инициативного поиска и созидания, а, наоборот, как возросшая сила социальной инерции,

во всей ее непреоборимости и готовности буквально раздавить неконформную себе

индивидуальность. Вот почему здесь оказывается немыслимо общественно-человеческое

свободное и полное развитие…

Что же касается появления «великих индивидуумов», то их появлением, конечно же,

отмечена вся длительная история социал-органических связей, начиная с глубочайшей

седой древности. Но, вырастая именно внутри органической со-принадлежности, внутри

традиционалистских форм культуры, подчас очень и очень жестко ритуализованных, они

почер-пывали содержательный смысл своего подвижничества не в замкнутости, а в

разомкнутости своих уз – в своей приобщенности к бесконечным устремлениям и

перспективам. Традиционализм бывал для них обычно всего лишь тем приемлемым для

окружающих и понятным для последних средством выражения («языком») и способом

претворения их высокого духовно-ценностного служения, – служения святому для них

долгу. К сожалению, силы инерции всегда использовали тот же «язык» ради умертвления

всего живого в их наследии…

Уходя, казалось бы, далеко от древней общины, человечество, проходившее иные ступени

своей «предыстории», тем не менее многократно воспроизводило в самых различных

модификациях и различных обликах ту же самую силу инерции социального целого в его

отчужденном самодвижении, шаг за шагом все больше увеличивая ее, упрочивая,

усложняя и совершенствуя способы и механизмы ее воздействия на человеческую

индивидуальность. Но вместе с такого рода прогрессом все больше стала проясняться и

тайна фатализа-ции и субстанциализации людьми неких конечных (псевдобесконечных)

инстанций бытия. Разгадка этой тайны предстала как вполне земная история вкладывания

людьми в Субстанцию-Субъект именно тех своих достояний, относительно которых

корыстно заинтересованные земные силы, классово-эксплуататорские и родственные им,

питали надежды вскоре же получить их обратно в максимально авторитарной,

непререкаемо властной и сакрализованной форме.

Как показал К. Маркс, в классово-антагонистическом обществе субстанциализация

социального «общего тела» во все более значительной степени делается продуктом

процесса отчуждения в узком смысле. Однако надо четко помнить, что для индивида-

акциденции или же для человека, поскольку в нем есть также и индивид-акциденция,

совокупность отчужденных форм социальной жизни вполне реальна, а поэтомуВведение в диалектику творчества

313

также и в сознании такого индивида остается нисколько не далекой, не чуждой ему, а

именно «своей», субстанциальной о,ля него. Новейшие «достижения» прогрессирующего,

все более изощренного отчуждения научно-технических, экономических и иных

социальных сил капиталистического мира занимают для него то же самое место, которое

он в силу многовековой привычки, чрезвычайно прочно в нем закрепленной,

приноровился отводить для авторитарного традиционного господства – для оплота

«сильных мира сего». Созданное органически обобществленным, сложно-

комбинированным трудом и наделенное превратно-отчужденной формой бытия

экономическое богатство, это настоящее «одушевленное чудовище» [Маркс К., Энгельс

Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 460], –для него вовсе и не чудовище, а естественная форма

консолидации общественных вещей в сверхчеловеческом Целом. «Паразитический нарост

на гражданском обществе, выдающий себя за его идеального двойника», этот гигантский

«паразит, опутывающий, как удав, общественный организм своими всеохватывающими

петлями…» [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 544, 598] – для него вовсе не нарост, не

паразит и не двойник даже, а единственно для него возможное воплощение его же

собственной социальной субстанциальности, т. е. нечто такое, к чему он ощущает себя

приросшим. То, что для других уже раскрылось как их трагедия, как «мертвящий кошмар»

[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 544],–для индивида-акциденции, выращенного

замкнуто-органическими связями, есть прозаически-нормальная, обычная обстановка, в

которой он – у себя дома… Ему нисколько не кажется нелепой фантасмагорией

«абстракция коллективного организма» – существо, которое «не мыслит какой-то

конкретной головой и тем не менее мыслит, которое не передвигается с помощью

определенных человеческих ног и тем не менее передвигается и т.д.» [Грамши А. Избр.

произведения: В 3 т. М., 1959 Т. 3. С. 257]. Ибо именно в таком Существе-Идоле для него

сосредоточиваются и обретают прочную псевдоперсональную, сверхчеловеческую

принадлежность все те его же собственные (и других, ему подобных индивидов)

способности, все те атрибуты субъектности, от которых он, как от своих, отрекся, но лишь

ради того, чтобы пользоваться всей их общей, огранически-единой совокупностью вместо

своих, вместо индивидуально-личностных. Он приучил себя постоянно нуждаться в таком

Идоле, наделенном умом, совестью, мужеством, щедростью вместо этих качеств у

индивидов-акциденций, ибо теряя свое малое достояние, он надеется обрести в Идоле эти

утраченные им качества в их предельной, до абсолютности доведенной полноте и

могуществе. Под сенью Идола он надеется просуществовать в своем уюте «скромной»

беспро-блемности и гарантированной сверху безответственности, спрятавшись от

мучительно-тревожных загадок его бытия, от его так и не раскрытого личностного

смысла, от высокого человеческого назначения во Вселенной. Такова гетерономия

индивида-акциденции.

В «Капитале» К. Марксом исследованы характерные для зрелого, развитого капитализма

модификации замкнуто-органических связей, знаменующих собою нарастание тенденции

к гетерономизации индивидов. Прежде всего и больше всего это касается положения

рабочих и вообще всякого функционального персонала внутри крупных и постоянно

укрупняющихся многоотраслевых (далеко не только промышленных) экономических

объединений. В сфере отношений между такими объединениями существенное место

занимают связи совсем иного типа – атомистические, безразличные, – но внутри каждого

из них тем с большей жесткостью воцаряется организационный порядок и рационально-

техническая дисциплина, все больше проникнутые приложениями объектно-вещной

научности, ставшей непосредственной служанкой дегуманизированной производительности, причем этот порядок и эта дисциплина основаны на своего рода

замкнуто-органических связях и насаждают их. Экономически-бюрократические

гигантские организмы «покупают» и затягивают индивидов внутрь таких связей всеми

средствами рекламно-рыночного прельщения и манипулятивной обработки сознания и

воли. Там «совокупный труд как целостность не является делом отдельного рабочего и

даже совместным трудом различных рабочих… совокупный труд как целостность

является лишь постольку, поскольку рабочие не сами себя комбинируют, а

комбинированы (внешней силой)» [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 460]. Их труд

«выступает в сущности не как различных субъектов, напротив, различные работающие

индивидуумы выступают как простые органы этого труда» [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.