§ 3. Феминистская политическая теория

Одним из наиболее оригинальных и перспективных направлений в разви­тии политической теории за последнюю четверть века стала феминистская политическая теория. Ее сторонники политизируют социальное начало, ставя под вопрос дихотомию личного и общественного и предлагая в связи с этим отнести проблемы семейных, пендерных отношений и сексуальности, кото­рые проявляются на улице, в школе и на рабочем месте, к числу проблем политических.

Отведенное для данной главы место не позволяет детально рассмотреть все разнообразие мнений представителей феминистской политической теории. Одной из стержневых тем их работ является разрушение дихотомии личного и обще­ственного, свойственной как традиционной, так и современной политичес­кой мысли. Сфера публичной политики может выглядеть столь рациональной, благородной и универсальной лишь потому, что существуют люди, которые берут на себя всю грязную работу по поддержанию жизни, заботу о хлебе насущном, решение имущественных проблем, хлопоты, связанные с рожде­нием и смертью. Мужчины, стоящие во главе семейств, получают возмож­ность воевать, писать законы или философствовать лишь благодаря тому, что в частной жизни на них работают другие. Поэтому нет ничего удивительного в том, что понятие благородства они моделируют исходя из своего опыта. Однако политическая теория, претендующая на осмысление реалий сегодняшнего дня, не может не признать, что успех и признание в публичной сфере диалектичес­ки связаны с эксплуатацией и угнетением в частной жизни и предполагают наличие людей, которые, дабы иметь возможность заботиться о нуждах своих ближних, вынуждены ограничивать свою активность частной сферой. Развивая эти идеи, сторонники феминистской политической теории приходят к выводу о том, что в XX в. политика должна заново осмыслить суть и практическое значение этой дихотомии (Okin, 1979; Clark, Lange, 1979; Ekhtain, 1981; Nicholson, 1986; Young, 1987; Landes, 1988; Shanley, Pateman, 1991).

Многие сторонники феминистской политической теории рассматривают маскулинность в качестве некой всеобщей причины, которая порождает нена­висть к созиданию и страсть к убийству, а также возвеличивает риск, угро­жающий жизни человека (Hartsock, 1983; Brown, 1988). Еще в античности храбрость занимала первое место в перечне гражданских достоинств, пред­ставляя воина образцом гражданственности. Н. Макиавелли считается осново­положником как современной realpolitik, так и идеалов республиканства, по­скольку созданный им яркий образ «политического человека» исполнен стра­сти к риску и опасностям, стремления к победам и соперничеству как в спортивных состязаниях, так и на полях сражений. В посвященной Макиавел-

462

ли блестящей работе Ханны Питкин, основанной на принципах феминистс­кого психоанализа и изобилующей критическими замечаниями в адрес прин­ципа дихотомии публичного и частного, вскрываются истоки маскулинной гражданственности, трактуемые как психологическое противопоставление «я — другие» (РШп, 1984).

Многие сторонники феминистских концепций при осмыслении различных представлений о человеческой природе, о действиях и оценках, присущих мужскому мировосприятию, исходят из идеи общественного договора. По их мнению, эта идея порождает односторонние представления о политической жизни и политических процессах. Некоторые из них обращают внимание на такие характеристики, структурирующие образ рационального гражданина в современной политической мысли, как индивидуализм, атомизированная ав­тономия и независимость. Кэрол Пейтман пишет о том, что индивидуализм, на котором основывается концепция общественного договора, на деле пред­ставляет собой манифестацию андрогенного начала, поскольку предполагает независимость индивида от забот об удовлетворении физических потребнос­тей, возможную лишь в том случае, когда их берет на себя кто-то другой (Pateman, 1988). Сторонники феминизма доказывают, что понятие рациональ­ного автономного индивидуализма, присущее теории общественного догово­ра, ассоциируется с представлением о личности, абсолютно ни от кого не зависящей, о человеке, создавшем себя самостоятельно, а не рожденном жен­щиной. И если бы подобное представление возобладало над убеждением в изначальной зависимости всех людей от своих близких, то тогда все здание общественных отношений, понимаемых как добровольные договоренности, немедленно рухнуло бы. Некоторые авторы уделяли особое внимание изуче­нию альтернативных оснований концепции общества и политической жизни, исходящих не из идеи автономии и независимости, а из принципа всеобщей взаимосвязи и взаимозависимости (Held, 1987).

Феминизм подверг серьезному анализу многие важные понятия, которыми оперирует политическая наука, в том числе такие, как власть, властные полно­мочия, политические обязательства, гражданство, частная жизнь, демократия и справедливость (Hartsock, 1983; Jones, 1993; Hirschmann, 1992; Dietz, 1985; Stiehm, 1984; Bock, James, 1992; Allen, 1988; Phillips, 1991; Okin, 1989).

Проблемы, поставленные в данных концептуальных работах, как и выво­ды авторов, чрезвычайно разнообразны, что же касается аргументации, то можно сказать, что эти труды распадаются на две большие группы. Во-пер­вых, сторонники феминистского направления сходятся во мнении о том, что во всех теориях справедливости, власти, обязанностей и т.п. отражается мас­кулинный опыт, а потому эти теории следует пересмотреть с учетом жизнен­ного опыта другой половины человечества. Нередко критицизм авторов при­нимает форму утверждения, что обобщающие выводы политологов на самом деле не могут претендовать на универсальность, поскольку не учитывают факта половых различий. Так, например, Сьюзен Оукин отмечает, что аргу­ментация Уолзера, касающаяся проблемы справедливости, утрачивает смысл, если принять во внимание факт доминирования мужчин в обществе.

Во-вторых, подобного рода концептуальный анализ нередко выдвигает в адрес политической теории обвинение в том, что она имеет тенденцию к выхолащиванию смысла основополагающих политических понятий. Так, на­пример, Нэнси Хартсок полагает, что в господствующих теориях власти по­давляются характерные для детского мировосприятия отношения, основан-

463 -^

ные на ощущении собственной уязвимости, а из-за присущей этим концеп­циям жесткой дихотомии «я — другие» власть сводится к конкуренции и контролю. Если бы политологи рассматривали власть с точки зрения возмож­ности претворения в жизнь замыслов человека, то их внимание было бы сконцентрировано на власти как способности что-то сделать, а не что-то пре­одолеть (ср.: Wartenberg, 1990). Джоан Тронто разрабатывает подход к понима­нию власти в контексте проблемы заботы о других и изучает следствия, кото­рые он влечет за собой для политической теории и практики (Тгото, 1993). Большое внимание сторонники феминистских концепций уделяют проблеме равенства. В частности, они поставили вопрос о том, означает ли требование равного уважения к мужчинам и женщинам призыв относиться к ним одина­ково. Ведь женщины несут тяготы беременности и родов, и они более уязви­мы в сексистском обществе (Scott, 1987; Bacchi, 199-1).

Феминистский подход к оценке индивидуализма, противопоставления ча­стной и общественной жизни, теории общественного договора и тех преду­беждений, которыми проникнуты распространенные на Западе идеи разумно­сти и универсальности, оказали определенное влияние на некоторые работы политологов-мужчин, занимающихся разработкой современных проблем по­литической науки (Green, 1985; Smith, 1989). Вместе с тем во многих областях политической теории продолжают господствовать традиционные представле­ния, поскольку политологи не пытаются ни пересматривать их в свете феми­нистской критики, ни аргументированно дискутировать с выдвинутыми фе­минизмом положениями.