Питирим александрович сорокин (1889—1968)

Выдающийся русский социолог П. А. Сорокин изве­стен в мире как ученый, имя которого в равной мере принадле­жит России и Америке⁸. Длительный период его жизни проте­кал за рубежом, где он оказался в результате вынужденного внезапного отъезда осенью 1922 г. Эта дата разделила его жиз­ненный и творческий путь на два больших отрезка — россий­ский и американский. Многие обстоятельства творческой био­графии Сорокина для их объяснения нуждаются в характери­стике того времени, в которое он жил и которым определилось развитие его научной деятельности. Судьба оказалась к нему более милостивой, чем ко многим другим его современникам и коллегам: он остался жив и смог реализовать возможности сво­его большого и яркого таланта. Однако печать трагизма отме­тила его миросозерцание и его поступки. Его научный гений и трудолюбие были вознаграждены признанием научного сообще­ства, принесли ему мировую славу и титул классика науки уже при жизни. Но горечь утраты Родины, сознание бессилия и не­возможности служения своему народу не оставляли его ни­когда.

____________________________________

⁸ Биографические сведения отражены в ряде изданий, часть из которых приводится в списке литературы [82; 165, 173].

Получив начальное и среднее образование в провинциаль­ных школах родного ему русского Севера, Сорокин в 1909 г. на­чал заниматься на кафедре социологии Петербургского психо­неврологического института под руководством профессоров М. М. Ковалевского и Е. В. де Роберти. Через год перешел на юридический факультет Петербургского университета.

Ученик Ковалевского, его личный секретарь, а затем и кол­лега, он успел в России издать две монографии, большое число статей и брошюр. Став профессором Петроградского универси­тета, внес свой вклад в создание системы социологического образования. Ему принадлежит заслуга составления учебников по социологии, которые были одними из первых в России по­добного рода изданий, а по фундаментальности и своему высо­кому научному уровню не имели себе равных. В 1919 г. Соро­кин стал первым деканом первого в истории нашей страны со­циологического факультета, созданного при Петроградском уни­верситете, здесь он читал курс социологии; в 1922 г. состоялся диспут, на котором он защитил докторскую диссертацию.

Современник, очевидец, жертва революционных событий и их последствий, Сорокин пережил их как личную трагедию. Царское правительство дважды заключало его в тюрьмы за антимонархическое поведение. Осмысливая уроки политической борьбы, он не раз делал для себя вывод, что его призванием является наука. Однако политика властно врывалась в его жизнь, требуя от него новых жертв. Он был лидером правого крыла эсеровской партии, куда вступил будучи учащимся. В 1917 г. он — личный секретарь Керенского, избирается по­четным членом Учредительного собрания; советскую власть, коммунистическую идеологию не принял. Он не мог примирить­ся с тем, что победа революции оплачена ценой крови. Ему представлялось, что грядет наступление хаотического периода в истории страны, для которого характерны лишь деструктивные процессы: нарушение всяческих норм, дикий разгул толпы, от­теснение с исторической арены высших и правящих классов, рост иррациональных форм экстремизма. В экстремизме город­ского простонародья и армии он видел прямое следствие неком­петентности правящего класса и администрации в деле руко­водства государством и организации общественной жизни.

Впоследствии, много лет спустя, став американским гражда­нином, Сорокин будет вновь возвращаться к этой мысли. В бе­седах со своим университетским коллегой он не раз с грустью повторял: Керенский был слишком гуманный человек, это по­мешало ему спасти миллионы русских от голода, других разру­шительных процессов. Если бы он смог пойти на ...уничтожение «всего» десяти тысяч человек, все могло бы быть иначе! [174, 3].

Начало ученой и политической карьеры Сорокина составляло единое целое. Наследник позитивистской линии в социологии, он в 1905 г. (когда народническая идеология потерпела оконча­тельное поражение) вступил в организацию социалистов-рево­люционеров, продолжавшую в изменившихся условиях дело народников. Сделанный им выбор в пользу «интегралистской, идеалистической философии и социологии социал-революционе­ров», отказ от материализма и экономического детерминизма были прежде всего определением мировоззренческой позиции. Он предпочел направление, которое, как ему казалось, имело будущее, ибо у него была широкая народная основа, чего нель­зя было сказать о марксистской теории, опиравшейся на прак­тику менее многочисленных пролетарских масс. Таким образом, в начале своего гражданского пути он предпочел традиционную народническую борьбу за индивидуальность борьбе, за сущест­вование, составлявшей пафос марксистского мировоззрения [165, 44].

Первый арест на исходе 1906 г. за нелегальную деятель­ность сыграл решающую роль в создании Сорокиным его пер­вой монографии: в течение 4 месяцев заключения он проштуди­ровал большую социологическую литературу — П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского, работы эсеров, анархистов, В. Чернова, К. Маркса, Ф. Энгельса, Г. В. Плеханова, В. И. Ленина, Л. Тол­стого. (Наблюдения над жизнью заключенных, размышления о положении людей, оказывающихся в условиях лишений, были вскоре использованы при работе над его первой книгой «Пре­ступление и кара, подвиг и награда».)

Свою позицию в науке в самом начале пути он охарактери­зовал как эмпирический неопозитивизм (или эмпирический реализм), основанный на эмпирических и логических научных методах. По отношению к классическим позитивистским теориям это был синтез контовско-спенсеровского учения об эволюции и прогрессе, теории русских социологов Михайловского, Лаврова, де Роберти, Ковалевского, Ростовцева и Кропоткина и западных: Тарда, Дюркгейма, Зиммеля, Вебера, Штаммлера, Маркса, Парето и др. В сфере политики он придерживался социалистических взглядов, основанных на этике солидарности, взаимопомощи и свободы.

Его адаптация к западным условиям в значительной мере облегчалась тем, что во время работы в России он следовал американской традиции, в которой ему импонировали такие особенности, как ясность, точность, лаконизм, стремление элиминации из научного исследования псевдопроблем и ее ярко выраженная практическая направленность. Именно Сорокину русская социология обязана знакомством с идеями Росса, Смолла, Элвуда и др.

Российскому периоду творчества Сорокина не повезло: на родине его не успели осмыслить, на Западе обошли вниманием. Ближайший его коллега по Гарварду Карл Циммерман писал, что русских работ Сорокина он никогда не видел, а если видел, то не читал: 1) он не знает русского языка; 2) темы, которым посвящены эти работы, ему не знакомы [174, 68]. Написано на родине о Сорокине до его отъезда за границу — главным образом рецензии на книги. Начиная с 50-х годов в советских журналах стали появляться статьи о социологических трудах Сорокина; защищено несколько диссертаций, но лишь немногие заслуживают серьезного внимания. Наконец, есть большая ли­тература, опубликованная в других странах. Но в ней, если не считать автобиографического очерка самого Сорокина, совер­шенно не затрагивается ранний период его деятельности, прак­тически не знакомый Западу.

Свою деятельность как социолог П. Сорокин начинал с изу­чения родного Коми-Зырянского края. Итогом этих исследова­ний явились его публикации 1910 г. в изданиях по русскому Се­веру историко-статистических очерков зырян и результатов изучения пережитков анимизма. В 1918 г. в Яранске вышла со­ставленная им «Программа по изучению Зырянского края». Ос­новной темой раннего творчества была проблема эволюции и прогресса; одновременно он проявлял интерес к вопросам тео­рии и методологии социологических исследований. Уже в сту­денческие годы он начинает исследовать тему человеческих бед­ствий, влияния космических, природных, социальных причин на поведение и сознание человека. Так рождается дипломная ра­бота, а затем монография Сорокина «Преступление и кара, под­виг и награда», затем исследования, посвященные воздействию- голода на чувства, эмоциональную сферу и идеологию. Обра­щаясь к теме эволюции и социального прогресса, к проблеме сущего и должного в социальном познании, Сорокин пытается найти ключ к решению средствами науки вопроса об условиях и средствах достижения человечеством состояния счастья.

Стремление как можно шире охватить объект исследования, все его грани и связи, предусмотреть возможные аргументы тех, кто не разделяет его точки зрения, и, по выражению М. М. Ко­валевского, «добраться до корней» — такова характернейшая черта Сорокина-исследователя, отчетливо проявившаяся уже при написании первой монографии «Преступление и кара, под­виг и награда». Свободное владение четырьмя европейскими языками, знакомство с новейшей литературой по психологии, социологии, праву, истории мировой культуры помогли создать социологический трактат по широкому кругу актуальных про­блем.

Тема кар и наград до того как к ней обратился Сорокин была предметом внимания многих исследователей. В его книге она получила разработку с точки зрения совершенно нового подхода, оставаясь при этом в русле традиционного требования Конта, согласно которому правильное освещение любого соци­ального вопроса возможно лишь «в соотношении со всей мас­сой явлений, обнимаемых социальной статикой и динамикой» [132]. В книге обсуждаются все явления, которые регулируют­ся в обществе с помощью кар и наград. Они представлены в ви­де 3 типов действий: дозволенных, запрещенных, рекомендуе­мых. Этот анализ позволил Сорокину во второй части книги рассмотреть процесс зарождения общественного сознания. Ко­валевский, автор предисловия, назвал книгу одной из первых ласточек «в нашей возникающей социологической литературе», подчеркнул как большое достоинство не тенденциозность, ис­пользование в ней данных психологии, этнографии, истории в целях научного беспристрастия.

П. Сорокин провел строгое разграничение отношений, прису­щих так называемой замиренной среде и межгрупповым связям. Это позволило вопрос о карах и наградах рассмотреть в аспекте отношений войны и мира в целях обоснования тезиса: солидар­ность, рождающаяся в узких сферах, должна расширять свои границы, пока не наступит время, когда «не только будет по­ложен конец ненужным жестокостям на войне, но и посредни­честву суждено будет предупреждать кровавые столкновения между нациями» [132, VI].

Творчество Сорокина многогранно и противоречиво. Ученый такого масштаба не мог вместиться в рамки одного какого-либо направления. Сохранив верность своим учителям, оставаясь приверженцем основных постулатов позитивизма Конта и Спен­сера, он был вынужден выходить за границы этого течения во имя поставленной им задачи — осуществить синтез высших до­стижений социологии, независимо от принадлежности того или иного открытия к тому или иному направлению. Его творчество претерпело сложную эволюцию — от классического контовского позитивизма к философии интегрализма. Основные этапы его творческой эволюции связаны с переходом от первоначальной приверженности идеям психологизма к установкам неопозитивизма, принципы которого он начал разрабатывать в России в начале века, затем он не раз приступал к пересмотру своих взглядов и обращался к другим течениям, которые не мог принять на раннем этапе своего творчества. Так, уже в США — пересмотр позитивистской, доктрины и движение в сторону субъ­ективно-идеалистических учений, традиций интуитивизма, к по­нимающей социологии (сблизился на этой почве с Лосским и Лапшиным), к теории социального поведения. Наконец, в 60-е годы он создает интегральную модель общества на основе син­теза разнородных традиций мировой социологии, философии и психологии: установок социологического бихевиоризма, теории социального действия, понимающей социологии и др.

Видное место в научной деятельности Сорокина во все периоды занимали вопросы теории и методологии социологического знания, природа социальных связей и социальных изменений. По мере изменения общих принципов исследования менялась проблематика, однако некоторые сквозные линии, соединяющие в единое целое все созданные им теории, оставались. Проблемы эволюции, социального прогресса постепенно переориентировались, с одной стороны, на изучение социальной мобильности и социальной стратификации, с другой — отражались в темах общечеловеческих страданий, альтруизма, будущего человече­ства, государственного и мирового устройства. Его постоянно, занимал вопрос: что должна и что может делать социология для совершенствования общественного устройства и человечес­ких отношений? На выбор Сорокиным направления исследова­ний и конкретных тем оказала влияние правовая подготовка, полученная им на юридическом факультете Петербургского уни­верситета. Как приверженец позитивистской доктрины он верил в возможности естественнонаучного подхода в социологии обес­печивать все более глубокое познание социальных процессов.

Темой, разработка которой начиналась в России, была тема голода и войны. Работы, помещенные в «Экономисте», вызвали неодобрение властей; монография о голоде была уже напечата­на, но весь тираж уничтожили и до читателя книга не дошла. Только после смерти Сорокина его жена опубликовала ее в Америке по вывезенным из России гранкам [164]. После выезда из России тема голода продолжала им разрабатываться в более широком контексте главных бед человечества [166]. Катастрофы (природные и социальные), оказывающие воздействие на все сферы сознания, характер потребностей, чувства, эмоции, волю, рассмотрены Сорокиным в ряде аспектов: рождаемости, смертности, динамики браков; социальной мобильности и организации жизни общества; миграционных процессов; политической, экономической и социальной организации общества; экономического стандарта жизни, контраста между богатством и бед­ностью; здоровья; социокультурных процессов (религиозной жизни, этики, развития науки, искусства, технологии, динамики идеологических процессов). Столь подробное дифференцирован­ное исследование позволяло увидеть конкретные причины бед­ствий, искать пути выхода из них и определять взгляд в буду­щее.

Наиболее крупным, фундаментальным трудом Сорокина, в котором он подвел итог своим исканиям периода становления как социолога, стала «Система социологии». Задуманный в 8-ми томах, труд этот остался незаконченным. Но и вышедшие два тома представляют собой реализацию поистине грандиоз­ного замысла, настоящий подвиг в науке, что и отмечали ре­цензенты. В «Системе социологии» поставлены глобальные за­дачи: окончательно ниспровергнуть монизм, покончив с остат­ками прежней философии истории, развенчать «алхимию» со­циальных наук, преодолев их непоследовательность, поверхност­ность, наивность, научный анархизм, которые «свили себе гнез­до» в социологии. Таким образом, уже с первых шагов в науке Сорокин заявляет о себе как многосторонний исследователь. Круг его интересов включает проблемы зависимости в общест­ве (экономические, культурные, биологические, территориаль­ные, социальные); механизмы социального контроля; межлич­ностные формы взаимодействия индивидов; биопсихические раз­личия людей; методологические проблемы социологии и многое другое. Он исследует общество (социальное народонаселение) как совокупность групп, образованных на основе общности тер­ритории, языка, профессиональных, возрастных и других при­знаков. Группы подразделяет на простые и сложные (в зависи­мости от количества признаков, лежащих в основе их образо­вания). К сложным группам он относил нации, классы и другие образования. Положение индивидов в группах, в обществе в це­лом он рассматривает с точки зрения характерной для них иерархической структуры.

В «Системе социологии» получили разработку проблемы внутренне психические и символические, механизмы социальной перегруппировки, в том числе характерные для функциониро­вания элементарных групп, лингвистические процессы [390— 392; 145—149]. Теперь предметом социологии являются «элемен­ты человеческого взаимодействия, их классификация и условия возникновения, сохранения и исчезновения простых коллектив­ных единств (явлений взаимодействия)» [135, 1, 13]. Это опре­деление подтверждает прежнюю приверженность Сорокина психологическому направлению. «Умеренная форма русского бихевиоризма», которая отличала взгляды Сорокина того вре­мени, была результатом его обращения к физиологическим и рефлексологическим идеям И. П. Павлова, В. М. Бехтерова и других в период отхода его от эволюционизма. Основателя рус­ской школы рефлексологии В. М. Бехтерева он считал своим союзником по объяснению процессов социальной и духовной жизни людей, якобы не зависящих от экономических процессов

Общество — часть природы, а человеческий разум — наибо­лее совершенная форма космической энергии. Этот тезис опре­делил понимание Сорокиным законов, по которым живет и раз­вивается общество, как проявления законов, общих для всей вселенной, — равновесия, экономии сил, социально-биологичес­кого подбора. Задача социологии, как он ее понимает, — пре­жде всего выявление и анализ отношений и функциональных связей, обеспечивающих возможность существования общества в его конкретных формах. Таким отношением служит взаимо­действие индивидов, которое составляет фундамент социальном статики, этого наиважнейшего раздела научной социологии.

Всем этим определился и главный методологический постулат неопозитивизма, сформулированный, хотя и афористично, но с предельной ясностью в «Системе социологии»: «Пора бы по­кончить с поэзией в социологии: от нее страдает и поэзия и со­циология» [135, 1, 339]; «Поменьше философствования, поболь­ше наблюдения. Хорошо проведенная статистическая диаграмма стоит любого «социально-философского» трактата» [135, 1, IX]. С точки зрения конкретных методологических требований это означает не что иное, как широкое внедрение в социологи­ческую практику эмпирических методов, математических средств, предпочтение функционального подхода к социальными явлениям подходу историко-генетическому. Правда, как это с самого начала было подмечено критиками, требования эти ча­сто имели сугубо декларативный характер, а в реальной практике русские неопозитивисты не отличались должной последо­вательностью в проведении на деле провозглашаемой ими ис­следовательской программы, что имело своим неизбежным след­ствием и известную долю эклектизма, и противоречивый харак­тер обращения с понятийными средствами, и трудности прове­дения в жизнь принципа безоценочности и идеологической бес­пристрастности социологического знания [141, 350].

Излагая систему социологии, Сорокин ввел целый ряд поня­тий, которые с этого времени начали свой путь в мировой социо­логии: социальная стратификация, социальная мобильность, страта, статус, проводники, актер и др.

«Систему социологии» критика встретила по-разному: "марк­систы — в основном резко отрицательно, социологи других на­правлений — одобрительно. Первые обвиняли автора в эклек­тике, псевдонаучности (труд Сорокина — «плюралистическая чепуха», как оценил его В. Невский, перегруженная цитатами и всем известными истинами). Главный упрек относился к тео­рии взаимодействия, которой подменяется теория классовой борьбы Маркса и диалектический метод. Критики-марксисты не могли согласиться с отрицанием роли философии и принципа монизма в социологических исследованиях, с упреками Сороки­на в том, что у них нет убедительных аргументов. И. Боричевский ставил в вину автору отрицание всеобщих законов во имя эмпирических своеобразий [13].

Благожелательная критика отмечала грандиозность замысла «Системы социологии», ее нешаблонность, огромную эрудицию и выдающуюся трудоспособность автора, блестящее владение западной специальной литературой, свободу научного мышле­ния. Сорокина называли не только творцом системы, но и ее реформатором. Подчеркивая широту замысла — представить социологию в виде целостной системы, Кареев в своей рецензии отмечал, что в труде Сорокина получило отражение новое дви­жение науки. Одно из главных достоинств книги он видел в по­зиции последовательного плюрализма, позволяющей учитывать всю сложность и многогранность общественных явлений [46].

Отношение представителей марксистской мысли к творчест­ву Сорокина, с одной стороны, а с другой — ученых, не разде­лявших принципов марксистской социологии, было зеркальным отражением оценок, даваемых представителям буржуазной на­уки Лениным. Острота политической ситуации в стране в первый послеоктябрьский период, наличие образованной части общест­ва, не принявшей революцию, — все это стало причиной траги­ческой для судеб русской культуры акции советских властей по выдворению из страны большой группы деятелей науки и куль­туры, в том числе Сорокина. Известен резкий отзыв Ленина на статью Сорокина «О влиянии войны» в журнале «Экономист», который был охарактеризован как орган «современных крепост­ников, прикрывающихся мантией научности, демократизма и т. п.» [78, 45, 31]. К борьбе с вредной позицией журнала Ленин призвал другой орган — журнал «Под знаменем марксизма», будучи твердо уверен в том, что необходимо взять под защиту рабочий класс, который «сумел завоевать власть, но пользовать­ся ею еще не научился» [78, 45, 33].

Весьма характерны отношения, которые складывались у Со­рокина с марксизмом и марксистами. Исторический материа­лизм он отождествлял с экономическим материализмом и прин­цип материализма в социологии понимал как утверждение не­посредственной и автоматической обусловленности любых со­циальных процессов состоянием производительных сил. Отвер­гая подобный подход, он подчеркивал необходимость развития такой социологии, которая свободна от идеологии, метафизики и какого бы то ни было нормативизма [135, 10]. Он считал, что марксистская школа дала в свое время ряд ярких и интересных работ (в конце XIX в.), но к началу XX в. ею уже не создава­лось ничего нового и оригинального [466—467]. Неверно было бы утверждать, что он когда-либо всерьез разделял идеи марк­сизма, но он и не отвергал их безоговорочно, хотя всю жизнь считался противником этого направления. Иногда он, казалось, готов был признать правомерность марксистского подхода, воз­ражая лишь против того, чтобы видеть в нем «ряд, исключающий другие точки зрения». Это «устарелый монизм», говорит он, подвергая критике позицию Бухарина, демонстрируя при этом нарушения логики последним, противоречия самому себе и трактовке причинно-следственных связей при объяснении общественных явлений. Его статья, посвященная разбору книги Бухарина, весьма показательна в ряде отношений: 1) он приветствовал выход этого марксистского труда и признал, что в нем, при всех слабостях и ошибочности суждений, содержится «здоровое ядро социологической доктрины марксизма» [140]; 2) на этом труде Бухарина Сорокин лучше других смог показать уязвимость марксистской теории общества, сознательно отказав­шейся принимать в расчет демографический и другие факторы. Он уже тогда заметил опасную тенденцию у претендующих на ортодоксальность теоретиков-марксистов парировать критику своих оппонентов «простой ссылкой на их буржуазность».

В 1967 г. Сорокин смягчил свою оценку, обратив внимание на гуманизм и благородство провозглашаемых марксизмом идеалов, установку на активную деятельность по их осуществлению, влияние этих идеалов на многих людей, обусловленность ими ценностных ориентаций населения СССР; считал, что за­падный мир утратил свои системы ориентации [131].

Американский период — логическое продолжение начатого в России. В то же время изменившиеся условия жизни, новое окружение в университете, развитие мировой науки приводят к тому, что взгляды Сорокина претерпели изменения. Главный поворот был совершен им, когда он обратился к исследованию глобальных социокультурных проблем. Большое количество трудов по самой разнообразной тематике, принесших ему мировое признание, переведено на многие языки и опубликовано в разных странах мира.

Сорокин — родоначальник теорий социальной мобильности и социальной стратификации, с ними связано начало его миро­вой славы. Эти идеи стали отправным моментом в развитии обширной проблематики, объединяемой общим названием «со­циальная структура общества».

Кризис современной культуры, несостоятельность методоло­гии идиографизма стали поводом для обращения Сорокина к общей теории исторического процесса. Он писал: «Центральная идея моей философии истории возникла, когда в результате долгих и мучительных раздумий над природой кризиса, пере­живаемого современной культурой, я убедился в несостоятельности всех известных мне теорий социальной мысли» [168, 1, IX]. Он указал, в частности, на существующий разрыв между теоретическими установками и идиографической практикой ис­следователей. Именно с этих позиций он подверг критике кон­цепцию Дильтея, Риккерта, Данилевского и др. Поскольку все исторические события независимо от масштаба неповторимы, следует признать неправомерным деление на события главные и неглавные — все они равноценны. Если же задаться целью дать описание всех исторических событий в их уникальности и не учитывать при этом связи между ними, то окажется, что ис­торики ставят неразрешимую задачу.

Главный принцип философии истории Сорокина — не сво­дить историю к шаблону, что делают и сторонники теорий по­ступательного развития общества, и «циклисты» Тойнби и Шпенглер, обосновывающие строгую последовательность ста­дий в эволюции цивилизаций. История человечества, как счита­ет он, — постоянная смена одного типа культуры другим, про­извольное движение суперсистем, представляющее собой бес­конечные вариации одних и тех же элементов. Такое представ­ление об историческом процессе есть отрицание прогресса, что сближает взгляды Сорокина и Тойнби, который также не при­знавал закономерного хода истории. Излагая свою концепцию культурных суперсистем, Сорокин обращает внимание на прак­тическую задачу социологии: во время кризиса, неизбежно со­провождающего смену одной культуры другой, когда начинается действие разрушительных сил, социология должна как можно глубже вникать в эти процессы и находить средства для ослаб­ления их негативного действия на людей.

Большое место в научном творчестве Сорокина занимают проблемы истории социологии. Интерес к развитию этой науки у него пробудился уже в студенческие годы, когда он начал ак­тивно участвовать в составлении рефератов для журнала Пси­хоневрологического института «Вопросы психологии». Он писал краткие, информативные аналитические статьи о новейшей на­учной литературе, издаваемой в России и за рубежом⁹.

____________________________________

⁹ «Этика разума» Навиля (на франц. яз.); «Очерки мировоззрения Н. К. Михайловского»; «Обмен — основное явление человеческой ассоциа­ции» Новикова (на франц. яз.); Опыт логики морального воспитания» Ар­тура Бауэра (на франц. яз.); «Социология и социализм» Ксенополя (на франц. яз.); «О психосоциологии» Грассери (на франц. яз.); сборники «Но­вые идеи в философии» (№ 2—3.Борьба за физическое мировоззрение); международный ежегодник «Логос» (кн. 2 и 3 за 1911—1912 гг.); «Соци­альная реальность» (Сб., № 8, включающий статьи де Роберти и Козловского) — таков далеко не полный перечень рефератов Сорокина, опублико­ванных в одном только 1912 г.

Статьи, написанные Сорокиным для сборников, посвящен­ных Лаврову и Ковалевскому, по своей концептуальной глубине и историко-научной значимости выходят далеко за рамки обыч­ных очерков о деятельности ученых. В них воспроизводится ши­рокая картина развития социологии в России [129; 136]. Работа в этой области не прекращается и после отъезда за границу. В первые же годы пребывания в Америке выходит статья о со­стоянии русской социологии, затем фундаментальные труды по истории и теории мировой социологии. В статье о состоянии русской социологии дана сравнительная характеристика трудов социологов XIX в. и современных ему (опубликованных после 1910 г.). Он выделил ряд характерных различительных призна­ков. Современные работы, отмечает он, менее философичны не столь общи, как прежние. Методы развиваются в сторону преодоления спекулятивности. Заметно снизилась популярность субъективной школы и марксистского направления в социоло­гии, появляются новые течения, социологические направления с новыми лидерами. В 20-е годы, когда писалась эта работа, Сорокин смотрел на будущее русской социологии с оптимизмом, надеялся, что после нормализации положения в стране снова появятся независимые социологические исследования и науку ждут новые успехи.

Достижения русской социологии Сорокин связывал с дея­тельностью четырех важнейших школ: субъективной (Михайлов­ский, Лавров, Кареев, Чернов, Южаков); марксистской (Плеха­нов, Ленин, Струве, Туган-Барановский и др.); историко-этно- логической (Ковалевский, Ефименко, Чарушин); юридической (Коркунов, Чичерин, Кистяковский, Муромцев, Сергеевич). Некоторых социологов он не относил к каким-либо направлениям: Энгельгардта, Данилевского, Леонтьева и живущих в основном за рубежом де Роберти, Лилиенфельда, Новикова, Кропоткина, Мечникова. Конечно, это деление весьма условно и не обладает необходимой строгостью.

Многие исследователи отмечали, что все творчество Сороки­на пронизано глубоким личностным смыслом. Оставаясь акаде­мическим ученым, он в своих теоретических работах отразил не просто запросы времени, в котором жил, а как бы пропустил все, чем занимался, через свою личную судьбу. В его занятиях историческими сюжетами тема России звучит постоянно. Есть у Сорокина ряд работ, непосредственно затрагивающих исто­рию его родины. Это и его обзорная работа, увидевшая свет в первые месяцы после выезда из России, и написанная спустя десятилетия статья, где подведен итог размышления всей жизни о судьбах исторического пути России [131], и серия его популяризаций, выпущенная русскими эсеровскими издательствами накануне Октября 1917 г. [123; 127; 128; 133; 134; 138]. Его эрудиция, сочетавшаяся с высоким профессионализмом иссле­дователя-социолога, — основа объективного подхода к событиям русской истории, убедительной критики представлений я якобы извечной отсталости русской нации и органически ирисущей ей агрессивности.

Основной принцип, определяющий его отношение к истори­ческому знанию: историческая наука — не исторический роман, она, как и всякая другая наука, нуждается в методах получе­ния достоверного знания. Рассматривая процесс исторической смены режимов власти в стране, Сорокин писал, что неумелая и устаревшая самодержавная монархия была преобразована я 1901—1908 гг. в конституционную монархию; в 1917 году монар­хия была заменена демократическим режимом. Затем был образован Советский Союз. П. Сорокин неоднократно подчеркивал, что в своей разрушительной фазе русская революция — и в этом она не отличается от всех других известных в истории ве­ликих революций — применяла кровавые методы. Советский режим, установленный после победы революции, должен рас­сматриваться «в контексте своих продуктивных ценностей», и тогда становится ясно, что он «без сомнения является самым большим радикалом и политическим новатором. Его цель — создание не только политической, но также экономической и социокультурной демократии; он стремится устранить эксплуа­тацию и несправедливость гораздо более радикальным обра­зом, чем режимы чисто политической демократии. Он пытается соединить преимущества современной технологической центра­лизации, высокой производительности труда и квалифицирован­ного управления с автономией местных групп, выгоды коллек­тивизма — со свободой, достоинством и самореализацией ин­дивида; жесткую правительственную демократию — с инициа­тивой личностей и групп; социальное планирование — со спон­танностью и творческим воображением; гармонизировать ради­кальное равенство и неравенство ума и таланта; соединить от­ветственность общества за каждого из своих членов с ответст­венностью индивида перед собой и перед обществом. В некото­рых отношениях эти цели постепенно реализуются населением Советского Союза» [131].

По мнению Сорокина, режим, установленный в стране пос­ле революции, позволил уловить точный смысл проблем, постав­ленных историей перед обществом России. Это обстоятельство объясняет факт утверждения Советского Союза в мире, то ши­рокое и мощное влияние, которое он стал оказывать на жизнь других народов мира, а также его успехи во второй мировой войне. В итоге пути, пройденного послереволюционной Россией в течение первых десятилетий, она становится одной из двух величайших империй, что говорит о силе ее творческих способ­ностей, степени находчивости и жертвенности русского и других населяющих ее народов, проявляемых ими в решающие момен­ты, когда возникает необходимость бороться во имя великих целей — сохранения свободы, достоинства, национальных цен­ностей.

СССР в то время, когда писалась эта работа Сорокина, за­нимал в экономическом отношении второе место среди госу­дарств мира; он усиливает эту оценку успехов страны, распрост­раняя ее на другие сферы: культурную, научную, философскую, религиозную, законодательную, моральную, эстетическую. В этих областях, говорит он, СССР находится где-то на уровне других стран Запада и Востока, где-то несколько опережает их, а в це­лом занимает второе место.

Обращаясь к историческим корням русской нации и ее госу­дарственности, он подчеркивает традиционный характер движе­ния этой многонациональной страны по пути национального роста. И необходимость в этих условиях строить жизнь общест­ва на основе принципа многообразия, реализуемого честно и мудро, находит свое подкрепление в опыте других «мультинациональных» государств, таких, как Соединенные Штаты Аме­рики, Швейцария, Бельгия. Сорокин дает высокую оценку достиг­нутому в СССР «единству многообразия», проявление чего он видит в «фактическом равенстве разнообразных расовых и этни­ческих групп», населяющих страну. В целом, подчеркивает он, история России свободна от дискриминации и эксплуатации рус­скими нерусского населения. Что же касается советского этапа ее истории, то здесь нерусское население получило такие «при­вилегии конституционной свободы и права, которыми не облада­ет даже сама русская нация» [131].

Сорокин тщательно изучал факты и статистические данные, относящиеся к участию СССР во второй мировой войне, глубоко лично переживал трагедию русской нации, осуждая несправед­ливость преднамеренно создаваемых клише, рассчитанных на искажение подлинного смысла русской истории и действитель­ных черт русского национального характера.

К 40-м годам Сорокин пересматривает свои позиции в отно­шении советских правящих кругов. Он считает, что сила и неоп­равданный террор первых послереволюционных лет уступили место управлению на основе законов, политической, экономиче­ской, социальной и культурной демократии. Расширяются права личности, закрепляются кодексы законов и конституция. Проис­ходит культурный рост всех народов. Созданы условия для ук­репления этики коллективной защиты достоинства, свободы и самореализации индивида. Сорокин пишет о больших достижениях советских народов в области развития «коммунистическо-социалистической демократии» во всех сферах жизни. Вместе с тем он улавливает тревожные симптомы в событиях общемиро­вого порядка. К 1967 г. он приходит к убеждению, что мир на­ходится, быть может, в состоянии величайшего в истории кризи­са человечества, который угрожает самому существованию чело­века на земле. Кризис этот коснулся упадка религиозного соз­нания, моральных установок, социальных институтов, средств эффективного контроля над сознанием, поведением и отношений ем индивидов в группах. Кризис сказывается на политике пра­вительств великих держав, что приводит к крайней деморали­зации и войнам, циничным полицейским акциям, к геноциду многих народов, к волнениям и беспорядкам, к росту корруп­ции, опасных преступлений, к бесчестности негуманных акций в отношении человека, к уничтожению сотен тысяч человеческих существ многими христианскими правительствами и великими державами.

Соединение научной и общественной деятельности всегда бы­ло свойственно Сорокину, оно лишь меняло свое содержание: если в начальный период, серьезно занимаясь наукой, он отда­вал много времени и сил участию в общественном движении, выполнению своих партийных обязанностей, выступлениям впрессе и т. д., то впоследствии его общественная активность приобрела более органичные формы, став непосредственной ча­стью его научных занятий: он становится крупным организато­ром науки. В 1930 г. в Гарварде Сорокин создает социологиче­ский факультет, который становится центром социологической деятельности США. В семинарах профессора Гарвардского уни­верситета Питирима Сорокина занимались многие будущие из­вестные социологи (Т. Парсонс, Р. Мертон, Дж. Хоманс и др.), представители американской правящей элиты и в их числе бу­дущий президент страны Джон Кеннеди. В 1964 г. Сорокин был избран президентом Американской социологической ассоциации.

Что же касается гражданской активности Сорокина-ученого, то пик ее пришелся на 1913—1917 гг., которые в этом отноше­нии заслуживают специального внимания. За этот период вышло большое количество его научно-популярных брошюр и других публикаций по самым актуальным вопросам современной поли­тической жизни. Большинство выступлений в печати относится к 1917 г., когда, вдохновленный победой Февральской револю­ции, он создает серию брошюр о будущем мире, о демократии, типах государственной власти, всячески пропагандируя ее рес­публиканскую форму. Он печатается в общедоступных журна­лах «Вестник знания», «Запросы жизни», «Заветы». Статьи, ко­торые он писал для них, он называл научно-популярными пись­мами. В них рассматривались проблемы государственного уст­ройства, перспективы дальнейшего развития России, националь­ный вопрос, будущее мирового сообщества. Он верил в те ог­ромные возможности, которые открывались перед страной по­сле свержения царизма; решение назревших задач он связывал с созданием «таких порядков, при .которых единство и проч­ность русского государства были бы сохранены и в то же вре­мя удовлетворены были бы все запросы и потребности отдель­ных народностей, входящих в состав России» [123, 1]. Боль­шое место в его просветительских брошюрах отводилось вопро­сам права. В период революционных событий между февралем и октябрем 1917 г. он был полон надежд на создание в России великого и прекрасного союза свободных народностей, где все люди — братья, народы живут дружно и сплоченно, «подают друг другу руки, чтобы совместными силами трудиться над од­ной задачей — созданием великого Храма свободы, счастья и добра» [134].

Сорокин радовался отмене в феврале 1917 г. «всех сослов­ных, вероисповедных и национальных ограничений». Обретен­ная свобода слова и печати, подчеркивал он, — это «не безот­ветственное право говорить и печатать все, что угодно, а гово­рить и печатать все, что угодно, отвечая за свои слова и про­изведения лишь перед правильно поставленным судом, а не ад­министрацией» [123]. Он стремился сделать понятными для широких народных масс статьи избирательного закона, прави­ла проведения выборов в Учредительное собрание, работы из­бирательных комиссий, порядок составления списков избирателей, определения числа депутатских мест и т. д. Большое внимание уделялось проблемам социального равенства. Он пытался представить конкретные виды труда в обществе будущего во всем их разнообразии: один будет трудиться над созданием; новых машин, другой — бить булыжники, но при этом любой вид труда будет одинаково уважаем, одинаково нужен общест­ву. То есть искусство, творческий труд и механическая работа, считал он, с необходимостью будут сосуществовать. «Как их уравнять? — спрашивал Сорокин. — Может быть, по степени необходимости и полезности для общества?»

Свободный выбор формы труда каждым членом общества станет возможным благодаря тому, что любой труд будет представлять собой творческую деятельность. Это положение имело у Сорокина принципиальный характер, ибо лежало в основе его представлений о социализме как общественном строе, где равенство личностей будет обеспечиваться путем устранения умственной и моральной дифференциации индивидов. Возражая Энгельсу по вопросу о равенстве, он подчеркивал, что социализм не должен ограничиваться требованием исключительно экономического равенства, игнорируя наиболее ценный Вид социальных благ — право на знание (интеллектуальное равенст­во), право на честь, уважение и признание, право на максимум моральности (т. е. на моральное равенство) и т. д. В умственно и морально дифференцированном обществе, считает Сорокин, неизбежно будет сохраняться «все зло современного общества — эксплуататоры и эксплуатируемые, хищники и жертвы, нормы и преступления» [134]. Поэтому социализм, если он не станет добиваться интеллектуального и правового равенства, будет «ублюдочным» отсталым идеалом, а не высшим воплощением высочайших достижений и заветных чаяний» [134].

Молодой Сорокин полон оптимизма в своих мыслях о буду­щем. Он находит вполне реальным достижение такого состоя­ния общества, всего человечества, при котором к интеллектуальному равенству люди придут с помощью правильно поставленного обучения и воспитания. Нужна только иная педагогика, которая заменит не оправдывающую себя существующую си­стему. И как некий конечный, идеальный ориентир выступает цель, сформулированная в книге «Преступление и кара, подвиг и награда»: «Идеальная система воспитания та, при которой кар и наград нет» [132]. И даже такой вид неравенства, кото­рый коренится в биологических характеристиках людей, пред­ставляется ему вполне преодолимым с помощью использования необходимых социальных механизмов. Это, подчеркивал Соро­кин, было достаточно обосновано уже Дюркгеймом и Бугле.

Торжество справедливости он представлял себе как резуль­тат усилий истинных и стойких защитников интересов трудово­го народа — крестьянства и рабочего люда. Для великого дела созидания нового государственного порядка требуется деятельность честных людей, обладающих достаточными знаниями и умениями. Если, например, таких лиц окажется достаточно в Учредительном собрании, то и законы они создадут хорошие, в интересах народа. Работа Учредительного собрания должна оп­ределяться деятельным участием в ней крестьян и рабочих. Их ведь несравненно больше, чем богатых, говорил Сорокин [127].

Увы, П. Сорокину предстояло довольно скоро убедиться в несбыточности своего идеала, достижение которого он тесно связывал с реализацией эсеровской программы. Человечество не может продолжать свое существование вслепую. После гу­бительных последствий первой мировой войны стало ясно, что социология — первая из всех общественных наук, которая должна вырабатывать необходимые рекомендации по будущему устройству мира. В работах 1917 г. Сорокин подвергает тщатель­ному разбору имеющиеся проекты с точки зрения их научной обоснованности, возможностей реализации предлагаемых ими путей Европы к миру [133].

«Властвование народа для блага народа и через посредство самого народа» — этот благородный идеал, не будучи подкреп­лен конкретной программой действий, имел абстрактный смысл. Не менее общо звучали и слова о целях будущего устройства Европы, путях и средствах их достижения: создать условия, ко­торые могли бы гарантировать невозможность войны. Что же это за условия? По мнению Сорокина, это увеличение на Земле количества социально-замиренных групп (на основе расширения «идеи ближнего»), создание с их помощью «политического тела, еще более грандиозного, чем современное государство». Это должна быть надгосударственная организация, по отношению к которой современные государства станут частью. В таком ви­де представлял себе Сорокин расширение сферы мира и исклю­чение опасности войны.

Творческой деятельностью на протяжении всей своей жизни Сорокин полностью подтвердил - пророчество своего учителя М. М. Ковалевского, который в предисловии к изданию его дип­ломной работы писал с уверенностью в большом будущем в науке автора книги и о том, что не один том его трудов попол­нит русскую социологическую библиотеку [132].

Значение научной деятельности Сорокина выходит за рамки одной только социологии. Она, подобно творчеству других вы­дающихся социологов, есть прежде всего явление мировой куль­туры, ибо самым тесным образом связана с действительностью, посвящена изучению реальных человеческих отношений, о со­вершенствовании которых он неустанно заботился, для чего и искал средства научного обоснования.