Максим максимович ковалевский (1851 — 1916)

М. М. Ковалевский — крупнейший русский ученый — социолог, историк, правовед. По воспоминаниям Н. И. Кареева, он говорил о себе, что он больше историк, чем юрист, но на са­мом деле он был не только юристом, но и экономистом, что де­лало его социологом [49, 169J. Либерал по убеждениям, актив­но участвовавший в государственной и общественной деятель­ности после 1905 г., обладатель энциклопедических знаний, по­лучивший блестящее образование в России (Харьковский уни­верситет) и на Западе (в процессе самостоятельных научных занятий), Ковалевский был материально и интеллектуально не­зависимым человеком. С первых шагов в науке до конца жиз­ни он оставался приверженцем позитивистской доктрины в со­циологии. Солидные труды по истории и социологии, а также уникальный опыт практической деятельности по созданию со­циологических институтов, обществ, печатных органов, по на­лаживанию социологического образования в России и за ее пределами обеспечили ему особое место в истории отечествен­ной и мировой науки. Творческий путь ученого, его отношение к Истине как важнейшему элементу сознательной жизни лично­сти содержат много поучительного для людей всех эпох и всех поколений.

При жизни Ковалевского и сразу после его кончины о нем было написано довольно много работ, однако не было создано таких, где была бы отражена вся его огромная разносторонняя деятельность. После 1917 г. о нем писали главным образом ис­торики, что же касается его вклада в социологию, то до появ­ления в 1960 г. монографии Б. Г. Сафронова [117] наши специ­алисты об этой стороне деятельности Ковалевского вообще ни­чего не писали.

Книга Сафронова облегчает освещение процессов формиро­вания мировоззрения Ковалевского, его становления как социо­лога, эволюции его идей и т. д. благодаря собранному в ней и тщательно проанализированному большому фактическому ма­териалу.

О Ковалевском писали его ученики и коллеги, которые под­черкивали, что главной страстью всей его жизни была любовь к науке. Это был подлинный рыцарь Истины, проявлявший уди­вительную научную и общественную терпимость, что дает все основания считать его «прообразом будущей, истинно воспитан­ной научной совести» [126, 110]. Служение главному делу Ко­валевский реализовал в широких теоретических построениях, сконструированных на основе многочисленных фактов (и не на почве чужого материала, а на почве, возделанной и подготов­ленной им самим), гипотез.

Круг интересов Ковалевского-социолога охватывает наряду с проблемами теории, методологии и истории науки множество вопросов, связанных с развитием материальной и духовной культуры, общественного сознания, природой демократии, ме­ханизмом государственного устройства, историей социальны; институтов и др. Как университетский профессор Ковалевский воспитал блестящую плеяду учеников, ставших также выдаю­щимися учеными, прославившими имя и дела своего учителя и| проложившими новые пути в науке (ГГ. А. Сорокин, Н. Д. Кондратьев, К. М. Тахтарев).

Формирование Ковалевского как ученого происходило в тот период, когда позитивизм в России еще не противопоставлялся марксизму. Отдав предпочтение с первых шагов в науке социо­логической доктрине Конта, он неизменно проявлял исключи­тельную терпимость к любым другим точкам зрения. Более того, он относился к ним с неподдельным интересом, считая ум­ного противника заслуживающим большего уважения, чем иные, из его единомышленников. Этим он иногда вводил в заблужде­ние исследователей своего творчества, причислявших его к примитивной позитивистской формации — к «семидесятникам» в науке, т. е. видевших в нем прежде всего социолога «старого за­кала». На самом деле эта особенность Ковалевского была не столько наследием периода «мирного сосуществования» прин­ципиально разных течений, сколько чертой его характера, прин­ципом научной этики, которому он неуклонно следовал. Отно­сясь с уважением и терпимостью к своим собственным оппонен­там, он и в общих спорах всегда готов был сглаживать остроту отношений между приверженцами разных мнений.

В молодости, в годы учения, Ковалевский основательно про­штудировал произведения меркантилистов и физиократов, тру­ды А. Смита и О. Конта, теорию К. Маркса и социологию Г. Спенсера. О себе он писал, что является последователем Кон­та, учеником Маркса и приверженцем экономического учения. У Маркса он научился высоко ценить экономику как фактор социальной эволюции, к изучению которой обратился, по его собственному свидетельству, именно благодаря знакомству с Марксом. Однако марксистом не стал. У меркантилистов и фи­зиократов заимствовал особое внимание к фактору народонаселения; у Мальтуса и Дарвина — идею стихийно нарастающей в обществе конкуренции; у Конта — мысль о связи, которая существует между изменением плотности населения и темпами общественного развития.

Множество контактов с людьми самых разных профессий и званий, личное знакомство с крупными учеными, писателями, людьми искусства обогащали опыт и знания, необходимые прежде всего для научной работы. Среди личных знакомых Ко­валевского были такие люди, как его приятель Г. Н. Вырубов (ученый-химик, социолог-позитивист), Маркс, Энгельс, Спенсер, Джордж Льюис (английский философ-позитивист) и его жена писательница Джордж Элиот, профессор Мэн, автор трудов «Древняя община» и «Древнейшая история учреждений», Н. В. Шелгуиов, Н. К. Михайловский, В. О. Ключевский, А. И. Чупров, Ю. С. Гамбаров, В. Ф. Миллер, И. С. Тургенев, Г. Успенский, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов и многие другие. К. Маркс причис­лял Ковалевского к кругу своих «друзей по науке».

Встречи и беседы с Марксом и Спенсером во время пребы­вания в Англии показали, что идея медленного эволюционного развития общества русскому социологу ближе, чем революцион­ная теория Маркса. Это, однако, не мешало Ковалевскому це­нить его взгляды, находиться в плену обаяния его личности и сохранять глубочайшее уважение к великому мыслителю и ре­волюционеру до конца своей жизни. Общение с Марксом «на­правляло до некоторой степени мою научную деятельность», «без знакомства с Марксом я бы не занялся ни историей земле­владения, ни экономическим ростом» [60, 22]. Представляет ин­терес отношение Ковалевского к идее социализма. Об этом пи­шет один из его ученых коллег: «Не будучи ни в какой мере марксистом, он высоко ценил научное значение Маркса в об­ласти теоретической экономии и истории хозяйства. Вообще социализму, не как отвлеченной доктрине, а как общему уклону в развитии социальных и хозяйственных отношений, по его взгляду, принадлежит будущее» [71, 126].

Большое достоинство теории Маркса Ковалевский видел в том, что в ней подвергнута исследованию одна из сторон об­щества, отраженная во всеобъемлющей системе Конта. Это при­вело его к мысли о дополнительном характере обоих учений и о необходимости рассматривать исторический материализм в составе более широкой системы консенсуса (т. е. во взаимодей­ствии многих факторов).

Оценки личности Ковалевского в литературе начала века отражают сложность ситуации не только в социологии, но и в российском обществе в целом и, в частности, различие в оцен­ках отношений между Россией и Западом. Кареев и другие уче­ные, признавая бесспорный авторитет Ковалевского, ученого с мировым именем, не без оттенка осуждения замечали, что он оставался в стороне от развития отечественной социологии. Из­вестный специалист по истории русской общественной мысли Д. И. Овсянико-Куликовский писал, что, воспитанный в России по-иностранному, Ковалевский отошел от русской культуры, воспринимая русские духовные ценности, идеологическое раз­витие России не на русский лад [98, 161—162]. О якобы имев­шем место разрыве ученого с русской традицией упоминает в своей работе Н. С. Тимашев. Ю. Геккер не рассматривает на­учную деятельность Ковалевского по той причине, что тот на­ходился вне существующих в России направлений, поэтому, считает он, труды его должны изучаться в ином контексте: по характеру своей деятельности этого социолога следует оцени­вать как фигуру мировой социологии. Близкий к этому взгляд высказал и автор труда по социологии XX столетия Г. Д. Гурвич, который тот же аргумент подкрепляет еще одним замеча­нием: Ковалевский остался вне жесткой полемики между марк­систами и народниками, составившей целую эпоху в развитии русской социологии [159].

Повод для подобных суждений был, его мог дать сам Кова­левский, заметивший однажды, что своим образованием цели­ком обязан западной науке. Окончив Харьковский университет, он выехал за границу для продолжения образования и заверше­ния работы над магистерской диссертацией. Он посещал лекции по социологии и истории в Париже, Лондоне, Берлине. На бер­линских «Вечерних чтениях» слушал лекции Е. Дюринга о со­циализме и коммунизме. Однако все эти факты не противоре­чат тому, что он был блестящим знатоком русской науки. В ис­тории социологии Ковалевский известен как один из самых ак­тивных и последовательных пропагандистов русской социологии за рубежом. Р. Вормс назвал Ковалевского связующим звеном между двумя мирами — Западной Европой и Россией. Он ви­дел в нем представителя русской общественной мысли в глазах английской и французской науки, в то время как в России все понимали, что не было никого, кто бы лучше него знал дости­жения западной науки.

Поскольку эти точки зрения имеют прямое отношение к принципиальной оценке личности и гражданской позиции выда­ющегося русского ученого, они должны быть подвергнуты объ­ективной проверке. Следует учитывать то немаловажное обсто­ятельство, что Ковалевский в течение 17 лет был вынужден жить и работать за границей. Он не был эмигрантом, но те не­благоприятные условия, которые ему были созданы как про­фессору университета, вынудили его уехать и провести за ру­бежом долгие годы. Это, естественно, отдалило его от событий русской жизни. Что же касается его отношения к русской на­уке и культуре, то есть немало доказательств того, что приве­денные критические отзывы не соответствуют действительности. Б. Г. Сафронов приводит в связи с этим слова из воспоминаний Ковалевского (оставшихся неопубликованными) относительно Лаврова, с которым он был лично знаком (их познакомил Маркс): «Научные интересы сближали нас столько же, сколько социальные и политические делали нас чуждыми друг другу» [117, 24—25]. Одного такого признания достаточно, чтобы не согласиться с однозначной оценкой взглядов Ковалевского. Есть много конкретных фактов, свидетельствующих о неправоте упомянутых критиков. Известно, например, какую большую заботу проявлял Ковалевский об издании в России произведений Н. Г. Чернышевского. В его трудах имеется множество ссылок на работы отечественных ученых, свидетельствующих об уважительном отношении к взглядам де Роберти, Южакова, Мечникова­.

О хорошем знании Ковалевским общественной мысли своей страны говорят многие его высказывания. Так, в реферате о развитии этнографии и истории культуры в России, подготов­ленном к Международному социологическому конгрессу (кото­рый должен был состояться в Италии), он отмечал, что в Рос­сии социология процветает больше, чем во Франции. Такой от­зыв, конечно же, мог дать ученый, имеющий полное представ­ление о состоянии науки в стране. И еще. В лекционном курсе (о происхождении и развитии семьи и собственности), который ученый читал в Стокгольме, коснувшись успехов социологии в разных странах, он заметил, что не все они известны мировому научному сообществу и поэтому пора труды русских, польских и сербских исследователей вывести из неизвестности.

Отношения Ковалевского с западной наукой и культурой за­служивают особого внимания. Они составляют значительную страницу его творческой биографии и наложили свою печать на все аспекты его деятельности. Поэтому их изучение имеет важ­ное значение для понимания мировоззрения Ковалевского и его творческой эволюции.

Сложность и противоречивость его натуры и его взглядов, отмечавшиеся современниками Ковалевского, его коллегами, друзьями, близкими, вполне естественны для личности такого масштаба. В его «западничестве», писал П. Н. Милюков, объ­единились и социалистические и буржуазные взгляды на обще­ственную эволюцию. Ни тех, ни других он не отрицал [88, 138]. Это замечание перекликается с мнением Ю. Геккера, считав­шего Ковалевского одним из немногих социологов, занимав­шихся научными исследованиями вне какого-либо партийного движения. В отличие от подавляющего большинства русских социологов, теории которых (независимо от их принадлежности к тому или иному направлению) представляли собой, по словам Милюкова, квинтэссенцию политического мировоззрения, Кова­левский создавал свои теории в академическом русле. По от­зывам многих своих коллег, он бы чужд доктринерства.

Жизнь в России после первого (четырехлетнего) пребывания за границей складывалась трудно. Возглавив в 1878 г. кафедру государственного права европейских держав в Московском университете, он не смог там долго оставаться, поскольку его стиль преподавания и убеждения расходились с установками министерства народного просвещения. Его обвинили в неумест­ных сравнениях английских и российских порядков, примеры ко­торых приводились в его лекциях. Начальство считало, что это растлевающе действует на умы молодежи. И вот сначала из списка обязательных зачетов исключается его предмет, а затем на основании тенденциозно подобранных цитат из лек­ционного курса по западноевропейскому конституционному праву он увольняется из университета. Это вынудило ученого покинуть родину и заняться реализацией своих научных планов в более благоприятных условиях.

Особого внимания заслуживает педагогическая деятельность Ковалевского. За 17 лет добровольного изгнания он сочетал продуктивную исследовательскую работу с чтением лекций в крупнейших университетах мира, начиная со Стокгольмского университета, где он сделал попытку организовать высшую школу общественных наук. В 1888 г. он получает приглашение прочитать курс лекций «Современные обычаи и древние законы» в Оксфордском университете. В течение последующих пяти лет в Новом Брюссельском университете читает лекции по истории экономического развития Европы и России. Для того времени факт приглашения русского профессора для преподавания в европейских научных центрах был явлением исключительным, что отмечалось в российской прессе [95, 85].

В России Ковалевский помимо работы в Московском уни­верситете в 80-е годы преподавал в Петербургском университе­те, в Петербургском политехническом институте, на Высших женских курсах и на созданной им кафедре социологии в Пси­хоневрологическом институте.

Ковалевский был крупным организатором науки и социоло­гического образования. В начале века он со своими единомыш­ленниками организовал в Париже работу Высшей русской шко­лы общественных наук, был ее директором и одним из ведущих лекторов. Его беспокоила разобщенность российских универси­тетов. Он активно включался в деятельность мирового научного сообщества по созданию первых международных социологиче­ских институтов. Это было время, когда процессы институционализации социологии охватили европейские страны. Ковалев­ского избирают в состав академий и научных обществ, он со­трудничает в социологических журналах, активно участвует во всех международных конгрессах, избирается председателем Международного социологического института в Париже (1895), становится одним из первых авторов первого в мире междуна­родного социологического журнала «Revue Internationalede: Sociologie», выходившего под руководством Рэнэ Вормса. В России он избирался президентом Педагогической академии (1908), председателем Петербургского юридического общества, Славянского научного единения, Общества английского флага, Петроградского общества народных университетов, Обществ сближения России и Америки. Кроме того, он сотрудничал в Рус­ской энциклопедии, редактировал многие научные издания. Хо­рошо понимая важность общих усилий для успеха развития со­циологии, Ковалевский проявлял постоянную заботу о взаимо­помощи и сотрудничестве социологов разных стран.

В 1906 г. Ковалевский был избран в состав I Государствен­ной думы от Харьковской губернии, он основал партию демо­кратических реформ, политику которой выражала созданная им газета «Страна» (1906—1907). Став членом Государственного совета по академическим курсам, возглавил в нем группу ле­вых. С 1909 г. он — редактор журнала «Вестник Европы», при его участии выходит журнал «Запросы жизни», он активно со­трудничает в центральных российских газетах.

Правительством Англии Ковалевский был приглашен в ка­честве третейского судьи для разрешения споров в ее отноше­ниях с Америкой.

Для оценки деятельности Ковалевского-ученого весьма по­казательна позиция последовательного теоретика марксизма Г. В. Плеханова. Не разделяя принципов позитивизма, он тем не менее выделил Ковалевского из ряда приверженцев этой док­трины и по научным заслугам поставил рядом с представите­лем марксистской социологии в России: Ковалевский и Зибер, отмечал он, — это те немногие русские авторы, «сочинения ко­торых могут быть признаны серьезными социологическими ис­следованиями» [108, 1, 27]. Со своей стороны и Ковалевский оказал влияние на формирование мировоззрения Плеханова. Но, к сожалению, этот факт, столь важный для понимания ис­тории развития социологической мысли в России, остается пока совершенно неисследованным.

Велики заслуги Ковалевского в области теории и методоло­гии. Взяв за основу принципы, разработанные Контом, он внес в них ряд корректив (заменил понятие порядка понятием орга­низации, вместо термина «прогресс» ввел другой — «поступа­тельное движение вперед»). В социологии он, вслед за Контом, видел науку, призванную вырабатывать свод законов и раскры­вать смысл бытия. Исследуя природу законов социального раз­вития, он обращается к трудам Моргана, Тэйлора, Макленнана, Леббока и других, черпая из них сведения по истории языка, религий и других явлений духовной жизни. Это помогло ему не отрываться от конкретной почвы в объяснении социальных про­цессов, избегать искусственных приемов и крайностей, в кото­рые впадали многие его коллеги. Это способствовало выработ­ке плюралистического мировоззрения — в итоге тщательного изучения экономических факторов, эволюции учреждений и субъективного фактора в социальном развитии.

Отправляясь от положения Конта, согласно которому со­циология есть наука о. социальном порядке и социальном про­грессе, он затем пришел к ее определению как науки о соци­альной организации и социальном изменении. При этом он ис­ходил из убеждения, что эволюция далеко не всегда имеет сво­им следствием лечение социальных болезней и рост народного благосостояния и что не каждая социальная организация мо­жет быть признана порядком. И пример тому он видел в отсут­ствии порядка в царской России [171].

Предмет социологии Ковалевский связывает с ее главной за­дачей: исследовать коллективное сознание социальных групп в аспекте организации и эволюционных изменений. Для ее выпол­нения из массы фиксируемых наблюдением конкретных фактов он выделяет основные тенденции и общее направление разви­тия. Это — путь к пониманию причин социальной стабильности и социальных изменений. Ковалевский трудится над размеже­ванием предметных областей социологии и специальных обще­ственных наук. Социология как обобщающая наука учитывает все реальное разнообразие потребностей и чувств человека, от­ражаемых в праве, религии, морали, экономике, политике, эсте­тике и т. д. Специальные же науки поставляют социологии ма­териал для синтеза и создают свои эмпирические обобщения на основании формулируемых социологией общих законов сосуще­ствования и развития.

Только социология, считал Ковалевский, способна вскры­вать причины социального прогресса и взаимодействия обществ. Только она может обосновать невозможность порядка без про­гресса, показав, что прогресс как процесс постепенных измене­ний в социальной и экономической структуре тесно связан с на­коплением знаний и ростом населения. Социология — единст­венная наука, которая может выработать объективные критерии оценки целей позитивного развития. Ковалевский внес весомый вклад в изменение общей ориентации русской социологии, в ко­торой с 70-х годов XIX в. доминировала теория однонаправлен­ной эволюции и неизбежного прогресса. Сам он при этом оста­вался приверженцем идеи прогресса в том смысле, что прогрес­сивное развитие общества считал основным законом социологии. Сходство экономических условий, правовых институтов, позна­вательных процессов в разных обществах, не имеющих общих корней, не взаимодействующих друг с другом, подтверждает, по его мнению, прогрессивный характер эволюции человечества.

Одним из главных предметов социологических исследований Ковалевского являются социальные изменения. Он назвал эту область социальной эмбриологией, или генетической социоло­гией, и посвятил ей второй том своего труда «Социология». В этой и других работах позднего периода он использовал ту базу, которую создавал во время занятий историей ранних форм экономики, политики и правовых институтов. Тимашев отмечает, что методы, используемые Ковалевским, вытекают из выдвинутых им фундаментальных гипотез: 1) генетическая со­циология призвана выявлять стадии социальной эволюции; 2) законы, лежащие в ее основе (т. е. необходимая связь явле­ний), отражают такие свойства человеческой природы, которые не зависят от расы или климатических условий.

Для открытия законов эволюции наиболее подходящим яв­ляется сравнительно-исторический метод. Он применяется для анализа материалов изучения социальных институтов, данных этнологии, результатов изучения животных сообществ. Важней­шие принципы методологии Ковалевского: сравнительные иссле­дования должны иметь дело только с фактами; следует избе­гать необоснованных обобщений в процессе работы с этноло­гическим и историческим материалом; сначала необходимо вы­являть признаки сходства явлений, а затем приступать к выяв­лению различий; факты необходимо рассматривать с точки зрения их исторической принадлежности (принадлежат ли они прошлому, или являются зачатками будущего развития); сход­ные факты следует приводить в систему в соответствии со ста­диями эволюции и их отношением к примитивности; совмещать использование данных этнологии и статистических методов (хо­тя к последним Ковалевский нередко относился без особых сим­патий) .

Ковалевский выступил против имевшего широкое распрост­ранение монистического подхода в теории социологии. Опираясь на контовскую идею о взаимозависимости факторов, он разра­ботал плюралистическую концепцию социальной причинности. Проблема факторов к началу нашего столетия была одной из наиболее активно обсуждаемых в среде социологов. Как под­черкивал П. Сорокин, усиленное внимание к ней повлияло на характеристику известных социологических учений: их часто на­зывали не по именам социологов, которые их создавали, а по тому фактору, который лежал в основе каждой из них: теория подражания (а не концепция Г. Тарда), теория разделения тру­да (а не теория Э. Дюркгейма), теория расового фактора (а не социология Л. Гумпловича), теория экономическогофактора (а не учение Маркса), теория знания (а не концепция Е. В. де Роберти) и т. д. В спорах по проблеме факторов в русской и мировой социологии нашел свое проявление переходный период в развитии теории и методологии обществознания, когда воз­никла потребность в преодолении существующего разрыва меж­ду отдельными социальными науками с целью достижения единства социального знания.

Место проблемы фактора в социологии этого времени Кова­левский определяет следующим образом: «Главный и коренной вопрос, вокруг которого вращаются все разногласия (в социо­логии), лежит в том, каковы важнейшие и, в частности, важ­нейший фактор общественных изменений» (64, VII—VIII). Сам Ковалевский с первых своих шагов в социологии придерживал­ся плюралистического подхода, но взгляды его не оставались неизменными, и их эволюция весьма показательна и интересна не только с точки зрения его личной научной биографии. П. Со­рокин замечал: к зрелому пониманию этого вопроса Ковалев­ский шел от скрытого плюрализма к его явному признанию, от субстанциональной трактовки места и роли факторов в социо­логическом исследовании к их методологическому конструиро­ванию [137, 181]. Следствием этой эволюции был отказ от ши­роко распространенного в научной литературе деления факто­ров на главные и второстепенные (т. е. отказ от субстанциализма), поскольку методологическая точка зрения предполагает «равноправие» всех факторов и условий, возможность любых из них выступать в качестве «независимой переменной». Плюра­лизм Ковалевского был одним из симптомов наступления ново­го этапа в развитии позитивистской социологии. Своими теоре­тическими и методологическими поисками он подвел итог пред­шествующему развитию и подготовил переход к новому этапу.

Ковалевский настаивал на неправомерности сведения соци­альных явлений к единому причинному ряду. Многообразие форм социальной жизни, считал он, не может быть исчерпано с помощью линейной схемы функциональных отношений. Это доказано и всем опытом естественных наук, которым не уда­лось ограничиться однолинейным подходом к своим объектам. Изучение общественной жизни требует обращения к множеству причинных отношений, взаимодействий, скрещений. Без этого можно раскрыть лишь небольшую часть социальной механики. Необходим не один «прожектор», а множество, чтобы «снопы света» взаимно пересекались с разных сторон. Логически допу­стимо избирать в качестве независимой переменной любое яв­ление, лишь бы это способствовало продуктивности исследова­ния. По сути дела, говорил Ковалевский, вся современная со­циология занимается изучением связей многих факторов: ре­лигию изучает Дюркгейм, разделение труда — Дюркгейм и Зиммель, знание — де Роберти, социальную связь (на матери­але явлений самоубийства) — Дюркгейм, экономику — произ­водство, обмен, распределение — другие исследователи. Вместе с тем изучению подвергаются связи более частного характера: преступность и алкоголизм; самоубийство и религия; рост горо­да и кривая детоубийств; колебание преступности и смена вре­мен года; брак и религия; цена пуда муки и преступность; плотность населения и кривая разводов и т. д. В своей совокуп­ности эти исследования способствуют выявлению динамики об­щественной жизни, что в конечном итоге должно приводить к формулированию общих теорем [137, 194—195].

Таким образом, высказанная еще Контом и Спенсером идея плюрализма у Ковалевского получила развитие в контексте проблемы причинности в сфере общественной жизни. Основной его тезис гласил: социологическое исследование явлений соци­альной жизни во всей их сложности и многогранности требует учитывать наличие множества факторов и связей между ними. В своих работах «Социология», «Современные социологи» и других он подверг сокрушительной критике монистический под­ход в социологии и обосновал принцип плюрализма, исходя из главной идеи: «Нельзя сводить истории той или другой эпохи к решению уравнения с одной неизвестной» [64, 321].

Ковалевский не только разработал методологические основы принципа плюрализма в социологии, он был одним из немногих, кто последовательно реализовал его в научной работе. Сам он при этом проявлял как бы некоторую непоследовательность, отдавая в ряде случаев предпочтение демотическому фактору (т. е. фактору народонаселения). Он действительно придавал большое значение росту народонаселения, степени его плотно­сти при выборе форм производства, в установлении тех или иных общественных отношений. Однако противоречие здесь ка­жущееся. В установленной им (еще до явного признания прин­ципа плюрализма) иерархии факторов: плотность населения, формы производства, распределение и порядок владения, об­щественные отношения и обусловливаемые ими идеи — отраже­ны далеко не все явления. П. Сорокин отмечал, что множество факторов экономической жизни, политики, нравственной, идео­логической, религиозной жизни, различные космические явле­ния, войны, голод, эпидемии, реформации, открытия новых по­лезных ископаемых и т. д. — все это на самом деле тоже уч­тено Ковалевским в духе того плюрализма, который впослед­ствии приобретет в его теории более отчетливые формы.

Фактор роста населения подверг анализу и другой ученик Ковалевского — Н. Д. Кондратьев. Имеется в виду, что рост числовой (масса) и увеличение густоты (плотности) населения в их единстве составляют один биосоциальный фактор. Его воз­действие на общественную жизнь сказывается на уровне спро­са на предметы существования, на повседневных отношениях между людьми, вызывающих ту или иную степень интенсифика­ции хозяйства на всем протяжении истории человечества — от его первобытного состояния до капиталистического строя. Де­мотический фактор влияет на установление форм собственности, на прогресс или регресс в экономическом развитии. Настаивая на важной его роли, Ковалевский в то же время подчеркивал, что он не признает приоритета ни за одним из факторов, а при­держивается принципа всестороннего воздействия всех, подчер­кивая в то же время больший вес какого-либо одного из них в определенных аспектах исторического процесса. Так, в работе «Происхождение современной демократии» он определяет эко­номический строй как базис политико-правового строя, на ко­торый экономика влияет через мораль, искусство, религию и на­уку (правда, не безоговорочно). Я делал и делаю все эти ого­ворки, замечает Ковалевский, не выходя из ряда сторонников, если не исторического материализма, то широкого, хотя и не исключительного, пользования экономическими объяснениями в области истории [64, 294]. По поводу этого любопытного вы­сказывания Ковалевского Н. Д. Кондратьев замечает, что его учитель считал экономический строй производным от роста на­селения, но что это отнюдь не должно приниматься за доказа­тельство приверженности Ковалевского «несчастной идее мо­низма», ибо мы нигде не найдем у него разъяснения, что он принимает за главный фактор [70]. По всей видимости, тако­вым можно считать рост народонаселения, поскольку именно он постоянно дает импульсы экономическому развитию. Но при этом сам рост народонаселения ставится Ковалевским в зависи­мость от роста знаний, направления политики и пр. Отсюда и вывод: не универсальность какого-либо одного фактора, а все­стороннее взаимодействие всех лежит в основе методологии со­циального познания, составляет стержень теории причинности в обществоведении.

Прежнюю теорию фактора Ковалевский предложил назвать теорией факторов, а термин заменить: понятие функциональной связи, считал он, точнее выразит содержание общественных яв­лений. Теория функциональной связи должна использовать не понятие фактора (причины), а более приемлемый методологи­чески термин «независимая переменная», не понятие эффекта (следствия), а понятие явления, функционально связанное с независимой переменной. Плюрализм как принцип объяснения социальных явлений Ковалевский отличал от методологическо­го монизма: признавая, по словам Н. Д. Кондратьева, лишь условную изоляцию факторов с целью изучения их взаимодей­ствия, «он, по-видимому, ценил этот методологический принцип. В связи с этим он ценит весьма высоко и марксизм как метод» [70, 12—13].

Сформулированное Ковалевским требование к социологии придерживаться принципиальной позиции плюрализма и вза­имодействия составило важнейший элемент общесоциологического подхода, подчеркнуло отличие социологии от наук, изуча­ющих не общество в целом, а отдельные стороны общественной жизни. Теория факторов Ковалевского и выработанный на ее основе принцип плюрализма подвели итог дискуссии, длившей­ся годы и составившей эпоху в методологии социологических исследований. Была обоснована неправомерность монизма, представители которого отстаивали выделение фактора, господствующего по отношению ко всем остальным. Такой фактор, замечал Ковалевский, выделяли все социологи, начиная с Конта (к числу сторонников монизма он относил Спенсера, Энгельса, Каутского, Лориа, Мечникова, Гумпловича, Коста, Кидда, де Роберти и др.). По мере накопления знаний росли conpoтивление этой жесткой схеме и противопоставление ей плюра­листического подхода (Уорд, Михайловский, отчасти Тард, Петражицкий и особенно историки Кареев, Ковалевский, Ксенополь и др.). Однако идея плюрализма имела слишком широкий: смысл, что затрудняло создание на ее основе теории, которая; бы помогла наполнить необходимым содержанием категорию взаимодействия. Такую целостную теорию и стремился построить Ковалевский. Исторически оправданное для своего времени представление о факторах как силах, влияющих на развитие общества, он заменил учением о социальных фактах как органи­чески связанных элементах (комплексах) социальной жизни. В связи с этим была переформулирована и задача социологии: систематизировать социальные факты, устанавливать их при­чинные связи и социальные функции. Это уточняло постановку вопроса, а социология становилась ближе к естествознанию[121].

Ковалевский вошел в историю как основатель генетического социологии — направления,- занимающегося изучением зарождения, становления и развития наиболее устойчивых социальных образований: рода, семьи, общины. Занятия историей политической и духовной жизни Англии и Франции, исследование пореформенных перемен в России, анализ явления родового строя в жизни народов Кавказа, другие научные изыскания при­вели Ковалевского к идее сравнительно-исторического изучения обществ, находящихся на разных ступенях развития. Это должно было помочь «в параллельном изучении развития форм общежития у различных древних и современных народов», в нахождении таких приемов, которые бы привели к открытию законов, управляющих социальными процессами, а затем — и общей формулы социальной эволюции. Фундаментальный труд Ковалевского по общинному землевладению явился образцом применения сравнительно-исторического метода. Обоснованный с его помощью принцип всеобщей эволюции он рассматривал в качестве основополагающего в исследованиях по философии и социологии, поскольку, изучая практическую жизнь, эволюци­онная философия исходит из стремления облегчить переход об­щества к лучшему строю. Эта мысль, воспринятая Сорокиным, получила оригинальную разработку в теории культурных супер­систем.

Отстаивая необходимость тесных связей социологии с пси­хологией, Ковалевский следовал традиции классического пози­тивизма, которую он смог обогатить рядом новых идей. Чтобы проникнуть в духовную жизнь народа, писал он, необходимо знание «всей совокупности его верований, учреждений, частного обихода, привычек и обычаев». Социолог «не должен ничем пре­небрегать — ни народными сказками, ни былинами, ни посло­вицами, ни поговорками, как писанными, так и неписанными». Материал фольклора Ковалевский считал ценнейшим источни­ком науки об обществе, когда она обращается к изучению пси­хических особенностей людей. Лишь на этот источник должна опираться история, объясняющая настоящее при помощи про­шедшего, дух народа — посредством обращения к наследству, полученному от предшествующих поколений. Соединить эти два представления — значит составить совокупную картину идей и чувств, скрытых в народной душе [67, 16].

Отношение Ковалевского к фольклору как источнику социо­логии выгодно отличает его взгляды от взглядов Тарда. У по­следнего вопрос о роли личности в формировании общественно­го мнения освещения не получил. Введя в научный обиход дан­ные фольклора, Ковалевский приблизился к решению большого и очень сложного вопроса: что из индивидуальных открытий и изобретений получает общественную санкцию и каким образом личный вклад конкретных индивидов в конечном итоге «раство­ряется» в стихии массовых предрассудков, обрядов и обычаев, вливаясь в содержание общечеловеческой культуры? В этом контексте рассматривается проблема личности как важный эле­мент теории социальных изменений. Анализ ситуаций, в кото­рых проявляется инициатива индивидов, их творческий дух, показал, что в моменты, когда необходимо приспосабливаться к новым ситуациям, люди в массе не способны к самостоятель­ным действиям, а лишь готовы покориться лидеру.

Описание процессов социальных изменений у Ковалевского основывается на выделении двух взаимосвязанных форм дея­тельности в их последовательности: 1) изобретения, подража­ние, приспособление; 2) постепенный рост и развитие правил поведения. Действие этих правил длительное время происходи­ло на уровне нравственных принципов и лишь постепенно при­обретало статус юридических установлений и правил. Исследо­вания в этом направлении помогли Ковалевскому обосновать тезис, который он противопоставил одному из главных положе­ний исторической школы, которое гласит, что традиция являет­ся господствующим фактором в создаваемом правовом кодексе. Ковалевский же доказывает, что, поскольку традиция нередко бывает результатом религиозного фанатизма, насилия, случайных обстоятельств, наконец, она оказывается оторванной от на­сущной жизненной потребности и отражает лишь прежний за­кон.

Эти разыскания представляют большой интерес и для гно­сеологии, они явились первыми попытками исследования про­цессов обыденного и массового сознания, которые приобретут широкий размах много времени спустя в самых разных направ­лениях мировой философии и социологии.

В начале века среди либерально настроенной интеллигенции России особой популярностью начинают пользоваться идеи по­литической социологии Ковалевского, к ним, в частности, об­ращаются думские парламентарии в борьбе против царской бюрократии. Ковалевский, обратившись к теме государства, при­ступает к изучению проблемы «замиренной сферы», которая возникает благодаря психологической особенности людей — их склонности признавать над собой власть тех, кто якобы наде­лен магической силой управлять природой, т. е. выдающихся личностей. Эволюцию основных социальных институтов — се­мьи, собственности, государства — Ковалевский рассматривает с точки зрения действия биосоциальных и психологических фак­торов. Он считает преходящим институт частной собственности, а появление классов не ставит в прямую связь с существова­нием государства. Причины социальной дифференциации он объясняет ростом плотности населения и вызываемым им раз­делением труда.

Ковалевским была сформулирована еще одна мысль, кото­рая сегодня приобрела особую актуальность с точки зрения применения опыта мировой науки в практических целях. Он выражает эту мысль в возвышенном тоне, но весьма определен­но: «во имя счастья человечества». Он верит в возможность найти способ представить в органическом единстве достижения великих социологов мира, соединив созданные ими теоретичес­кие системы, в том числе и такие, которые возникали, казалось бы, на принципиально несовместимых основах. Ковалевский был убежден в том, что различные теории, пройдя проверку временем, могут и должны быть приведены в состояние гармо­нии новыми поколениями социологов. Для него примером слу­жило наследие двух властителей дум второй половины XIX в.— Спенсера и Маркса, идеи которых время должно привести в лоно единой теории. Один — исследователь индивидуального начала в человеке, ведущей роли личности в общественных процессах. Второй — сторонник того типа общественной соли­дарности, в котором индивиды выступают в качестве наделен­ных стихийной силой элементов процесса производства [60, 22—23J. Основу, на которой возможно такое объединение раз­ных социальных теорий, Ковалевский находил и при рассмот­рении взглядов других ученых. Так, отмечая, что Энгельс по­рицал страсть к упрощениям задачи исследования, он подчерк­нул: сам того не замечая, Энгельс сходился с Контом в мысли о взаимозависимости общественных явлений [33].

Многое было сделано Ковалевским по изучению развития своей науки — социологии. Его работы по истории социологии содержат главным образом обзоры новейших течений. Их отли­чает одинаково уважительное отношение ко всем течениям, в том смысле, что он: 1) не обходит вниманием ни одно из них; 2) не сводит критический анализ точек зрения, не разделяемых им самим, к их полнейшему отрицанию.

В многосторонней теоретической деятельности Ковалевского получили развитие идеи классического позитивизма вплоть до той черты в истории этого течения, за которой последовал пе­реход в новое качество и появилось течение неопозитивизма. Его приход во многом был подготовлен трудами Ковалевского в области методологии и воспитаиисм реальных носителей но­вых идей — П. Сорокина, К. Тахтарева. Он как бы был при­зван самой историей для завершения фундаментальных тем, над которыми долгое время трудилась мировая наука, для под­ведения итогов и определения ориентиров будущего развития.