Модуль 2. Интуитивный этап российской социологии

2.1. П.Я. Чаадаев

Предысторию российской социологии принято отсчитывать с Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856). Именно он одним из первых в истории русской мысли предпринял попытку создать христианскую концепцию социально-исторического процесса, выявить его внутреннюю диалектику. Конечной целью и предназначением мировой истории Чаадаев считает максимальное всеединство духовного и природного бытия – Царствие Божие. Неслучайно евангельская цитата «Adveniat Regnum Tum» – Да приидет Царствие Твое – наиболее часто встречается в его работах. Под Царствием Божиим Чаадаев понимает мистико-исторический идеал – единение человечества с Богом. Как христианский мыслитель он глубоко убежден, что исцеленное от греха человечество должно вернуться в свое Божественное лоно путем победы над материальной стихией. Эпиграф к третьему философическому письму – «Поглощена смерть победою» помогает понять мистический смысл пути достижения Царствия Божия, ибо «когда же тленное сие облечется в нетленное и смертное сие облечется в бессмертное, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою» (1 Кор.15, 54). На основе своих восьми «Философических писем» Чаадаев показывает общую логику мирового цивилизационного процесса.

История, по Чаадаеву, есть результат действия Божиего Промысла и Провидения. Она движется Божеством и потому имеет сокровенный для человека смысл, т.е. план и конечную цель. Все исторические события, судьбы народов и отдельных людей изначально предопределены. Провидение направляет развитие истории, организует общества и цивилизации, приближая человечество к конечной цели его бытия – Царствию Божиему. В чаадаевской историософской схеме каждый народ имеет свое назначение и судьбу. Сам же исторический процесс, в его понимании, универсален, и эта универсальность вытекает из сущности христианства.

На Западе единство христианского мира осуществляется Римско–Католической Церковью. Поэтому европейская культура, по мнению Чаадаева, во многом осуществила идеал Царствия Божиего на земле, воплотила социальную идею христианства. Западный мир есть поэтому образец христианской цививилизации.

В социально-философских воззрениях русского мыслителя важную роль играет прообраз идеи «осевого времени», разработанной, как известно, уже в ХХ в. К. Ясперсом. Чаадаев считает, что логика мировой истории может быть выражена в последовательной смене форм монотеизма: библейская (ветхозаветная) культура – протохристианский платонизм – католицизм. Близок к этой схеме также и мусульманский Восток, далеки ближневосточные и среднеазиатские цивилизации.

Относительно же России и её исторической роли воззрения Чаадаева претерпели определенную эволюцию.

В первом «Философическом письме» ее история представляется Чаадаеву трагической загадкой. Приняв христианство не от Запада, а от Византии она оказалась в совершенно неопределенном положении, не примкнув ни к европейскому, ни к азиатскому миру. По этому поводу русский мыслитель пишет следующее: «Одна из самых печальных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы всё ещё открываем истины, ставшие избитыми в других странах и даже у народов, в некоторых отношениях более от нас отсталых. Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежали ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имели традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространялось». Чаадаев считает, что история России никак не вписывается в его провидециалистскую историософскую схему: «Провидение как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своём обычном благодетельном влиянии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не захотело ни в чём вмешиваться в наши дела, не захотело ничему нас научить. Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Наблюдая нас, можно было бы сказать, что здесь сведен на нет всеобщий закон человечества. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы ни в чём не содействовали движению вперед человеческого разума, а всё что досталось нам от этого движения мы исказили… Одним словом, мы жили и сейчас ещё живём лишь для того, чтобы преподать какой–то великий урок отдаленным потомкам, которые поймут его, пока, что бы там ни говорили, мы составляем пробел в порядке разумного существования».

Таким образом, первоначально Чаадаев крайне нигилистически оценивал судьбу России, фактически исключая ее из замысла Провидения, а тем самым и из всемирной истории.

Однако со временем философ стал замечать уязвимость своей позиции, её несоответствие принципу провиденциализма, на который он опирался в своей теории. В самом деле, провиденциализм предполагает включённость всех народов в сферу Божественного промысла, управляющего всемирно-историческим процессом. Достаточно очевидно, что возможность существования даже одной «внепровиденциальной» нации сразу же обессмысливает сам принцип Божественного устроения человеческой истории. С точки зрения христианского миропонимания все без исключения племена и народы предназначены к единству во имя Христово. И проблема лишь в том, что далеко не каждый из них осознал и понял это своё призвание. Относительно России это значит, что уразумев его, т.е. познав свою идею, она, как впоследствии скажет сам Чаадаев, сможет решить самые важные проблемы социального порядка, выполнить большую часть задач, возникших в других обществах, и ответить на те сложнейшие вопросы, которые искони занимают человечество.

«Ранний» Чаадаев действительно прав в одном – судьба России в мировой истории резко отличается от судеб западной и восточной цивилизаций. Социальное и культурное бытие России резко оторвано от всех остальных народов, в миру мы действительно одиноки. Но ведь из этого ещё никак не следует, что эта оторванность губительна для нас! Факт духовной самобытности России не противоречит мистическо-провиденциальной сути её многовековой истории. Со временем русский философ все более осознает это. Уже в «Апологии сумасшедшего» и последующих письмах взгляды Чаадаева постепенно эволюционируют. Мысль о том, что Россия всё-таки не выпадает из системы провиденциализма, становится доминантной. «Есть великие народы, как и великие исторические личности, которые нельзя объяснить нормальными законами нашего разума, но которые таинственно определяет верховная логика Провидения: таков именно наш народ…». Чаадаев верит в высокое призвание России: «У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникающих в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество… мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества». Развивая эту мысль, Чаадаев в одном из писем к А.И. Тургеневу пишет: «Вы знаете, что я держусь того взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу: её задача дать в своё время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе. Поставленная вне того стремительного движения, которое уносит там умы, имея возможность спокойно и с полным беспристрастием взирать на то, что волнует там души и возбуждает страсти, она, на мой взгляд, получила в удел дать в своё время разгадку человеческой загадки». И далее более конкретное уточнение этой мысли: «Мы призваны, напротив, обучить Европу бесконечному множеству вещей, которых ей не понять без этого… Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся её политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу. Таков будет логический результат нашего долгого одиночества…». В приведенных фрагментах хорошо видно, что теперь Чаадаев усматривает провиденциальную роль России в том, чтобы способствовать духовному возрождению европейской цивилизации и, вместе с тем, всего христианского мира.

Мировоззренческая эволюция русского философа была вполне закономерным явлением в истории русской общественной мысли. Хорошо известно, что очень многие русские мыслители проделали в своё время долгий и мучительный путь от увлечения европоцентристской культурой (с её культом «отвлеченных начал» – субъективизма, индивидуализма и антропоцентризма, психологизма, волюнтаризма, материализма и т.д.) до подлинно универсалистского, православного миропонимания. К таковым, в первую очередь, следует отнести И.В. Киреевского, Ф.М. Достоевского, В.С. Соловьева, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, С.Л. Франка, И.А. Ильина и др. В этом духовном возвращении была своя неумолимая жизненная логика – логика «возрастания» к вселенскому и общечеловеческому, через своё родное, конкретно-национальное. Одним из первых в истории отечественной мысли этот нелегкий путь проделал П. Я. Чаадаев. Именно в его творчестве мы видим первый опыт интуитивного понимания общества, лежащий в основе русской социологической мысли.

Диалектика общечеловеческой и национальной культуры, интуиция духовно-мистического (провиденциального) единства мировой истории, христологическое восприятие социально-исторического и культурного бытия, критическое отношение к действительным недостаткам русского народа и т.д. стали, впоследствии, основными идейными доминантами российской социологии 2–й половины ХIХ – ХХ вв.