На грани себя-в-жизни

Ощущение, которое сопровождает человека в неизбежное Ничто его существования, переломное в становлении самосознания. Вопрос о том, что в некоторых состояниях человек может не иметь ощущений, не смущает – это не влияет на практику самоощущения.

В промежутке от уже-не-жизни до уже-смерти человек осознаёт себя иначе, ведь этот период обретает более чёткие временные очертания, чем жизнь в целом. Это ещё-не-смерть. Смерть необходимо понимать здесь как собственно биологический акт – тот момент, до которого человек есть сам для себя в этом мире и для других как наличие его во времени и пространстве соразмерном с физическими и физиологическими процессами жизни.

Ещё-жизнь выражается в том, что это «длительность нас», схватываемая нами как «прошедшее сейчас», и проецирующаяся в нашем «сейчас», и не имеющая чёткой границы в нашем мышлении, за которой её уже нет. Ещё-не-смерть – это ещё-жизнь с той поправкой, что в мышлении и в постоянно наступающей реальности (в будущем) у неё есть граница – смерть имеет свойство быть состоявшейся во времени. Только определённость вселяет человеку уверенность в себе. В состоянии ещё-не-смерти определённость есть изначально, но она уверенности не даёт.

Если человек сталкивается с неизбежностью своего конца, он начинает осознавать внутреннюю длительность – своё личное время, каждый момент себя и переходы этих моментов друг в друга и в состояния. Часто человек её не определяет, но самоощущение, улавливаемое на границе сознания и сумасшествия, от этого не слабеет и не исчезает. Приходит понимание себя не как собственно этого тела, но собственно этого способа мышления и характера мироощущения, с прекращением которого прекратится и человек. Это «прекращение» происходит с тем, кто переходит в вегетативное состояние.

Вопрос в том, что некая конкретная определённость не вселяет уверенности. Можно сравнить приговорённого к смерти преступника и безнадёжного больного. Первому уже нечего терять, он использовал все возможности уйти от правосудия и теперь точно знает, что его ждёт, как и когда это с ним произойдёт. Он не в силах ничего изменить. Смертельно больной также знает, что его ждёт, но когда именно болезнь возьмёт своё ни один прогноз медика не подскажет. Оставшееся время он захочет провести с максимальной пользой, но если не знаешь, чем именно ты располагаешь, начинать что-либо представляется несостоятельным, ибо нет уверенности в том, что начатое удастся завершить. Человек оказывается в вакууме возможностей и приговорён к бездействию. Единицам удаётся побороть боязнь быть непонятыми и незавершённым. Это совершается различными способами. Одни продолжают жить, пока живут, другие поддаются слабостям и самостоятельно уходят из жизни. Некоторые прибегают к эвтаназии. Я бы назвала этот акт растянутым во времени самоубийством без вины.

Эвтаназия даёт человеку дивную иллюзию возможности уйти от судьбы. Он получает «возможность» уйти из-под её власти – пойти ей навстречу. То есть он уже не зависим, а самостоятелен. Это способ преодоления неопределённости – заведомо раннее завершение того, что так или иначе завершится в скором времени. Собственно самоубийство не является таковым, поскольку исходит не из обречённости физического существования, которое имеет тенденцию к мучительному завершению, а из амбиций психически неуравновешенного человека, для которого единственным выходом из постоянной неудовлетворённости собой и неопределённости в жизни является самовольный уход из неё. Эвтаназия не предусматривает чередования суицидальных настроений. Этот шаг может совершить лишь тот, кто если не крепок духом, то чётко уверен в том, что следование «сценарию» принесёт больше страданий не только ему самому, но и тем, кого он любит, и кто любит его. Нам гораздо проще отпускать в неизвестность сохранившего трезвость рассудка и человеческий облик, не искажённый мукой физической и душевной. Не измождённое болями тело и не исступлённое борьбой с неизбежным сознание. Тот, кто терпит такую боль, уже не един, ведь страдание разрушает внутреннюю гармонию человека и вынуждает его искать спасения извне.

Противостояния Церкви и государства, с одной стороны, и физического лица, с другой, рождаются на основе конкретных случаев, в которых человек отстаивает своё право умереть достойно. А не готовиться к тому, что спустя некоторое время он станет растением или перестанет что-либо осознавать и чувствовать, кроме боли. Очень редко эти усилия приводят к успеху, чаще всего люди вынуждены ждать окончания суда, доказывать то, что считают своим правом от рождения. На всё это нужно время, много времени, чтобы преодолеть предрассудки поколений, а его у обречённых нет.

Церковь, хотя и пропагандирует активную позицию человека, не может избавиться от стремления властвовать. Для этого ей нужен верующий, то есть послушный, боящийся Божьего гнева, человек. Машина государства функционирует по сходному принципу – она привыкла выбрасывать детали. Ей претит то, что какая-то деталь «выпадает» сама, чем ставит машину перед фактом неповиновения, вынуждает искать себе замену: стоит ей раз допустить ослушание – и неповиновение станет массовым. Поэтому там, где человечность права, Церковь и государство выступают против – против свободы, как своей противоположности, против человека, свободного и мыслящего. Они создают человека рассуждающего, обречённого. Уже мёртвого, уже безразличного, такого, который не может любить и сопереживать, но лишь быть привязанным и веровать, такого, который слишком верует во что-либо, чтобы быть живым тут-и-теперь.

Проблема эвтаназии состоит не в том, как и по каким признакам её применять, а в том, что её применение – акт свободной и твёрдой воли человека.

Усманова Анастасія

Харківський національний університет імені В. Н. Каразіна