Информационный порядок в открытом демократическом обществе

…В самом деле, принятие такого подхода к информационному порядку… неизбежно приводит к гуманистическому требованию толерантности (стоит напомнить, что латинское tolerantia означает «терпение», но по-русски передается как терпимость, что неточно, поскольку при «выходе» термина на поле обще­ственной жизни его смысл расширился и приобрел специфические чер­ты). Толерантность — неизбежный и необходимый спутник плюрализма, поскольку правильно и широко понятая толерантность является важней­шим условием полнокровного и конструктивного плюрализма. Плюральность же вовсе не предполагает и не требует толерантности, если вовсе ее не отрицает. Без толерантности плюрализм «несет в себе причину соб­ственной гибели»²⁴³. Вот почему в Декларации о толерантности (принятой в Париже в 1993 г.) заявлено: «Нет альтернативы толерантности, которая хотя и не решает всех проблем, но позволяет подходить к ним в духе от­крытости, прогресса и мира». Решение же проблем достигается через ди­алог (диалогу же отведен следующий очерк).

Отправной пункт концепции толерантности — признание всеми уча­стниками общественных отношений объективной необходимости совме­стной ответственности. Однако толерантность часто входит в созна­ние политиков и журналистов, как раз в простом переводе, именно и только как «терпение» и потому понимается крайне упрощенно. Обычно толерантностью считается допущение инакомыслия и инакомыслящих в качестве великодушного признания наличия других взглядов (в крайнем варианте — «пусть потешатся», чтобы «выпустить пар»), которые, конеч­но, подлежит скептическому размягчению и полемическому разрушению со стороны той «частной» силы, которая считает свои позиции наиболее верными, а себя носителем «общих» интересов. На самом деле это види­мость толерантности, прикрывающая нетерпимость на деле.

Проблема толерантности имеет глубокие исторические корни. Для хрис­тианина в Библии сформулирована максима «люби ближнего твоего, как са­мого себя», а терпение, коренящееся в смирении, скромности, любви, счита­ется одним свойств истинного христианина. А Тертуллиан специально писал о терпении: «Велика сила терпения, ибо: веру оно укрепляет, мир водворяет, любви содействует, смирению научает, покаянию содействует, к исповеда­нию предназначает, плотью руководит, духу служит, язык обуздывает, руку удерживает, искушения подавляет, соблазны изгоняет, мученичество венча­ет»²⁴⁴. Но стоит напомнить и о религиозной нетерпимости к еретикам, край­ние формы которой проявились в крестовых походах, деятельности инквизи­ции или, скажем, в судьбе протопопа Аввакума. По характеристике В.М. Золотухина, «в целом о христианской концепции «терпимости» можно сказать, что она направлена на воспитание верноподданнических чувств и мыслей. Отличительной чертой ее является корпоративность, т.е. его закры­тость для иных, тем более — противоположных мнений и убеждений»²⁴⁵. Это своего рода «полутерпимость» или, как сказали бы теперь, следование «двойному стандарту» — один для «своих», другой для «чужих».

Трансформирующим «переводом» на гражданский язык стали работы, Дж. Локка — четыре послания о веротерпимости. Не считая возможным в сфере религии терпимо относиться к католикам и атеистам, Локк, раз­вивая принцип терпимости в общественной сфере, писал о гражданском долге «доброжелательства и человеколюбия», но при этом считал, что «правом на терпимость» не обладают те, которые требуют «каких-то при­вилегий в сравнении с другими смертными и влияния в делах государст­ва, которые под тем или иным предлогом требуют некую власть над людь­ми <...>, равно как и те, кто отказывается призывать к терпимости по отношению ко всем не разделяющим их собственные взгляды», причем государство имеет право преследовать такие попытки²⁴⁶. Специальную ра­боту о толерантности написал Вольтер («Traite sur la Tolerance»). И хотя широко известно его декларация толерантности (я ненавижу ваши убеж­дения, но готов отдать жизнь, чтобы вы могли их проповедовать), Вольтер и сам был не слишком толерантен в жизни и творчестве, да и не очень ве­рил в ее торжество... О толерантности писали Кант и Гегель, а в России — Карамзин и мн. др. Развернутая характеристика толерантности принад­лежит В.С.Соловьеву — «под терпимостью понимается допущение чужой свободы, хотя бы предполагалось, что она ведет к теоретическим и прак­тическим заблуждениям. И это свойство и отношение не есть само по се­бе ни добродетель, ни порок, а может быть в разных случаях тем или дру­гим, смотря по предмету (например, торжествующее злодеяние сильного над слабым не должно быть терпимо, и поэтому «терпимость» к нему не добродетельна, а безнравственна), главным же образом — смотря по вну­тренним мотивам, каковыми здесь могут быть и великодушие, и милосер­дие, и малодушие, и уважение к правам других, и пренебрежение к их благу, и глубокая уверенность в побеждающей силе высшей истины, и равнодушие к этой истине»²⁴⁷.

Так что толерантность — вовсе не равнодушие к «иным», не притерпе-лость к «всякому», не дозволенность «всего». Как свобода предполагает признание и творческое использование объективной необходимости на гуманистической основе, так и толерантные отношения допустимы и необ­ходимы между органичными для общества социальными группами, пред­ставляющими их интересы общественными объединениями и вырабатыва­емыми ими идейными концепциями. Нечего и говорить, что толерантность неприменима к антиобщественным силам — преступным группировкам, экстремистским силам, античеловеческим идеям. Толерантность освещена светом заботы о человеке и развития homo humanus, и потому толерант­ность — «своеобразная форма его гуманистических устремлений»²⁴⁸.

Во Всеобщей декларации прав человека записано: «Все люди рожда­ются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделе­ны разумом и совестью и должны поступать в отношении друг к другу в духе братства». Осознание равенства, достоинства и прав — основа уве­ренной самоидентификации людей в обществе, их здорового самосозна­ния, признания и понимания равенства, достоинства и прав других, их человеческой идентичности. Поэтому конструктивная база толерантнос­ти — дух общественности, придающий взаимоотношениям людей, групп, партий цивилизованные формы и ведущий к смягчению, гашению, разре­шению противоречий и конфликтов. По характеристике В.М. Золотухина, «гражданская терпимость опирается на рационалистическую традицию, несущую в себе идею «самосохранения» и приобретает социальный ха­рактер, обуславливающий необходимость поиска оснований для дости­жения согласия в общественных отношениях»²⁴⁹.

И в самом деле, действительная толерантность предполагает высокий уровень благожелательности к иным взглядам, признаваемых в качества равноправных со своими. Ибо ни у одной социальной силы или группы СМИ нет монополии на истину и справедливость, и ни одна не имеет пер­венства над другими. Разумеется, в позициях каждой есть свои слабости, неточности, лакуны, противоречия, разные другие «сбои». Поэтому толе­рантность предуказывает не только терпимость к инакомыслию, но и тер­пеливость в отношениях с оппонентами. Толерантность, требуя признания, что все разнородные силы возникли, существуют и действуют в рамках «общего дома», в котором надо наводить порядок общими силами, предо­пределяет еще одну сторону толерантности — настроенность на конструк­тивное взаимодействие сторон, конструктивную критику и самокритику. Ведь подлинное конструктивное сотрудничество возникает между равны­ми согражданами ради взаимопонимания при решении общих проблем, которые нельзя решить усилиями только одной силы и с «единственно верной» позиции этой силы. Следовательно, толерантность требует ясно сознаваемой и действенной солидарности между теми, кого многое разде­ляет и в положении, и во взглядах. Солидарность (от лат. solidus — проч­ный) — сознание единства и стремление к согласованию позиций и дей­ствий. При этом вслед за Э.Дюркгеймом следует различать «механическую солидарность» (сходство на основе слабой и неотрефлексированной диф­ференциации) и «органическую солидарность», возникающую как осозна­ваемое необходимым сплочение на базе консенсуса.

Понятно поэтому, что осознанная толерантность — основа идейно-политической корректности. От Локка идет мысль, что «исходным фак­том» толерантности является понимание, что людей соединяет нечто об­щее и существенное, а Д.Юм исходил из того, что интересы различных групп «не являются действительно различными» и надо жертвовать чем-то «во имя интересов мира и общественного порядка»²⁵⁰. Поэтому толе­рантность исключает и конфронтационную нетерпимость, и отстранен­ность от «другого» как неизбежного зла, и равнодушную индифферентность, и даже признание «другого» как неравноправного партнера, в борьбе с идеями (порой тайно заимствуемыми) которого ут­верждается своя позиция. А предполагается равноправное сотрудничест­во ради поиска согласованных подходов и решений в интересах всех.

«Толерантность активна», основана «на паритете» сторон, «несовместима с монополизмом», она предполагает «постоянную готовность к диалогу», компромисс, уступчивость²⁵¹.

В связи с этим кажется позволительной еще одна длинная цитата, как будто прямо обращенная к журналистам: «Толерантность плюрализма предполагает как можно более аутентичное, то есть аккуратное и благо­желательное, чтение-толкование чужих текстов; не только допущение возможности истины в суждениях другого, но и готовность увидеть, при­знать ее там, более того, включить, если нет особых противопоказаний, в свои собственные построения и разработки. Толерантность — это вкус к разности и различию, культура уважения к ценности «другого». <...> Очень, подчеркнем, непросто — впустить в свой мир «другого», «чужого», «не своего». Обычно это делается лишь потому и в той мере, в какой «дру­гой» похож, «смахивает» на нас, является «своим», «нашим». <...> Толе­рантность же требует впустить в свой мир «другого» именно как другого, во всей его «инаковости» и «особости», а не какой-то маргинальности (на фоне и в рамках оценивающей культуры). Следовательно, толерантность — не просто терпимость, а нечто гораздо большее — активное и конст­руктивное сотрудничество, соучастие, солидарность <...>, совместная и потому вдохновенная, наполненная смыслом работа над решением ка­ких-то общих и важных проблем». Основание — сознание согражданства. Если же этого нет — разгул плюральности, внутренняя неприязнь или безучастное равнодушие к «другому», «факультативность общечеловечности». В том же случае, «если удастся обойти эти рифы, наш корабль уверенно возьмет курс на новую культуру бытия»²⁵².

Толерантность, следовательно, «настояла» на идее социального парт­нерства, как питательной базе и идеальном побуждении, реализующем­ся в движении вперед на основе социального согласия в соответствии с концептуальными требованиями устойчивого развития как императива гуманизации современного мира.

Исторически впервые идея социального партнерства была заявлена в просветительской концепции «общественного договора» (по Руссо — «contrat social»), которая в наше время характеризуется В. В. Витюком как «поиск оптимальной формы сочетания частных и всеобщих интере­сов, свободы личности и ее сознательного самоограничения». Но при этом Витюк замечает, что «явственная противоречивость этой задачи не делает ее теоретически неразрешимой»²⁵³. И практически, надо надеять­ся, тоже. Особенно в наше время.

Социальное партнерство, ведущее к общественному согласию, — это «цемент» общественной жизни, без которого невозможна «постройка» гуманистически ориентированной цивилизации на планете. Только доб­ровольное, искреннее, общевыгодное продуктивное «согласие» (consent) не следует смешивать с «конформностью» (conformity) — вынужденным, принудительным, а то и насильственным (что характерно для монархиче­ских, авторитарных и тем более тоталитарных режимов) «согласием» под влиянием силы, страха, сознания слабости перед властелином или льсти­вого ему послушания... И надо отличать «согласительную демократию» от «конфликтной демократии» на основе «диктатуры большинства». «Об­щественное согласие — это такие взаимоотношения между различными социальными субъектами <...>, которые подчинены общим жизненно важным целям»²⁵⁴. Действительное согласие — путь к сплоченности и со­лидарности. И наоборот: солидарность — основа согласия.

Общественное согласие — не только не антипод плюрализму, но не­обходимый завершающий этап «разномыслия» по тому или иному пово­ду. Толерантность приводит в действие принцип дополнительности меж­ду соперничеством и сотрудничеством во всех областях жизни, в том числе и в журналистике. «Общение, приводящее людей к согласию и со­гласованным действиям, и разобщение людей, предполагающее несогла­сие и несогласованные действия, — таковы две стороны единого естест­венно — исторического процесса, в котором возникает, развивается и видоизменяется человеческое общество»²⁵⁵.

Отношения между «несогласными» в журналистике порождает конку­ренцию (лат. concurrent — столкновение), которая проявляется как в экономической, так и в культурно-идеологической формах. Конкуренция в культурно-идеологической сфере — это своеобразное взаимодействие на «рынке идей», проявляющееся при предложении информационного «то­вара» в стремлении получить преимущество за счет привлечения и удер­жания прежде всего «расчетной» аудитории (здесь не место рассматри­вать ее характер по социально-групповым, региональным, национальным и др. признакам) с ее интересами, потребностями, запросами, предпочте­ниями, мотивами обращения к СМИ. Важно, чтобы конкуренция была от­крытой и честной. В результате нежизнеспособные СМИ хиреют и уходят с рынка, а выдержавшие первичную стадию конкурентной «борьбу» обрета­ют свою информационную нишу. Возникает система плюралистической журналистики, и вторичная стадия конкурентных отношений уже носит иной характер: в них сочетается соперничество и сотрудничество. Смысл плюрализма, отмечает В. Дзодзиев, «в нахождении в условиях изменяю­щейся ситуации оптимальной для общества и личности меры сочетания многообразия и монизма, единства и борьбы противоположностей, свобо­ды социального творчества и его ориентации на потребности общества, соревновательности и сотрудничества, конкуренции и солидарности»²⁵⁶.

Но это возможно только при условии осознанно принятого «коридора» гуманистических ориентации, проявляющегося и в отношениях между уч­редителями (владельцами) СМИ и редакциями, СМИ и СМИ, СМИ и аудитори­ей, а также, разумеется, институтами журналистики и властью. И тут неиз­бежно требуется «договориться о том, чего в обществе, политических взаимоотношениях нельзя делать в принципе. Это на практике может стать основой снижения накала страстей через отсечение крайностей»²⁵⁷. А «крайности» — это информационные войны, жесткая конфронтация, дема­гогия, нарочитая необъективность, обман, опора на предрассудки и низ­менные страсти — все то, что лежит за пределами норм корректной дея­тельности народной, демократической, гуманистически ориентированной журналистики. Все, что «раскачивает лодку» нормальной жизни общества.

Так открывается путь к согласию, сотрудничеству, опирающийся на со­циальную солидарность. Но путь этот — не убаюкивающее шоссе, а борь­ба идей и подходов, столкновение мнений и предложений, нелицеприят­ный анализ позиций и аргументов. При условии нацеленности на конструктивные решения. «Социальное партнерство требует рационализ­ма и прагматизма в мышлении и действиях, отказа от любых проявлений нетерпимости на идеологической почве. Прочные результаты могут быть достигнуты лишь в том случае, если партнерские стороны даже при об­суждении текущих вопросов будут иметь в виду проблемы, важные с точ­ки зрения перспективы, представляющие интерес для всего общества»²⁵⁸.

До этого еще далеко. Екатеринбургские исследования показали, что партнерские отношения очень неразвиты. В частности, деятельность ин­ститутов гражданского общества не находит активного отклика. Притом ранжирование таково: у простых людей (50%) — у исполнительной влас­ти (30%) — у предпринимателей (20%) — у представительной власти (20%). Как свидетельствуют социологи Татарстана, 80 % материалов печа­ти в республике направлены «на сохранение, поддержание и укрепление межнационального мира и согласия», а 20 % содержали «элементы негативистской направленности», причем отмечалось, что влияние таких матери­алов выше, чем влияние содержательных, взвешенных материалов» (дан­ные 1992 г.)²⁵³. И как со скепсисом пишет А. Колесников в «Известиях»: «Россия обречена на развитие по синусоиде — периоды политических войн будут чередоваться с периодами политического примирения. Причем примирения только на неформальном уровне. Все это будет продолжаться до тех пор, пока формальные, конституционные органы государственной власти не научатся работать и договариваться друг с другом без ведения военных действий с применением политических ракетных ударов и поли­тической авиации»²⁶⁰. О СМИ журналист почему то не говорит.

Партнерство как взаимодействие равноправных субъектов строится на рационально осознаваемой базе «взаимного признания законности основных жизненных интересов»²⁶¹. Но упрочивает партнерство эмоцио­нальная сторона — эмпатия, сопереживание, «умение поставить себя на место другого, способность человека к произвольной эмоциональной от­зывчивости на переживания других людей»²⁶².

Политико-этические нормы партнерского сотрудничества ради гармо­низации отношений в обществе основываются на понимании равноправия, идее общей полезности, взаимной заинтересованности, до­верии и уважении партнеров, обоюдной ответственности, солидарнос­ти²⁶³. При этом неприемлемым является стремление к «разовому выигры­шу», блокирующее развитие партнерских отношений и расширение масштабов партнерства²". «Когда речь идет о стратегии разового выигры­ша, их интересы остаются их интересами. Когда же речь идет о необходи­мости долгосрочных цивилизованных отношений, «их» интересы стано­вятся нашими интересами. Поражение другой стороны, ее острое недовольство и вызванная им непредсказуемость поведения — это в долгосрочном плане и наше поражение»²⁶⁵. Следовательно, партнерство требует «помочь другому», искать общеприемлемый подход и соответст­вующие решения, некий «третий путь»²⁶⁶. В этой связи важен подход, на­званный Хайеком «каталлаксия» (англ. catallaxy, от греч. katalattein — принимать в сообщество, превращать врага в друга).

Путь к этому долог, и начинается он не с Меморандума о согласии, при­нятом Госдумой в 1994 г., и не с последовавшего за ним по президентской инициативе Договора об общественном согласии, и не с объявления Года примирения и согласия. Справедливо заметил В.А.Васильев, что «Указами и постановлениями воплотить гуманистическую идею общественного со­гласии в реальность невозможно»²⁶⁷ — требуется немалый предваритель­ный подготовительный этап движения к этому «шаг за шагом». И не «свер­ху», а «снизу» — из глубин общества, из укрепляющихся в массовом сознании представлений, стремлений, требований. По резкой, но в прин­ципе справедливой характеристике Ю.В.Казакова, «власть не знает «гражданского давления»<...>. Стратегии информационного сопровожде­ния реформ, настоящей информационной политики (в экономической и социальной сферах) по-прежнему нет даже на горизонте, вопрос о ней, ее принципах, инструментарии даже не ставится <...>. Не став фактом реаль­ной политической жизни, «общественный договор» не стал стратегичес­ким элементом гражданской, национальной, а значит и государственной безопасности»²⁶⁸.

В связи со всем этим не будет натяжкой сказать, что журналистика иг­рает в обществе роль своеобразного катализатора партнерства, согла­сия, консолидации.

Конечно, движение по этому пути только началось или может быть лишь начинается. Но оно не будет устойчивым, пока верх не возьмут ис­тинно гуманистические подходы. А «основой гуманистического мышле­ния является диалоговый принцип, реализующийся через преодоление эгоцентризма»²⁶⁹. Разногласия, противоречия, конфликты интересов, кон­курентные столкновения между людьми, группами, партиями, СМИ неиз­бежны. Но столь же неизбежно в современном мире партнерство — от­ношения неконфронтационного характера, основанные на демократических принципах, равенстве и доверии, что и создает базу для согласия и солидарности. Эффективное средство для этого — социаль­ный диалог (между всеми социальными субъектами — всеми «телами» общества — гражданским, экономическим, государственным, между СМИ и каждым из них, между СМИ и гражданами и т. д.). Диалог — важнейшая составляющая информационного порядка, его сердцевина, и, если угодно, мотор. От понимания сущности и механизмов диалога очень многое зави­сит в «наведении» информационного порядка.

Сноски

²⁴³ Pluralismus. Koln, 1983. S. 572.

²⁴⁴ Тертуллиан. О терпении // Избр. соч., М. , 1994. С. 332.

²⁴⁵ Золотухин В.М. Две концепции толерантности. Кемерово, 1999, с. 31.

²⁴⁶ Локк Дж. Соч., т. 3. - М. 1986, с. 100, 124.

²⁴⁷ Соловьев B.C. Соч. т.2, М., 1990, с. 195.

²⁴⁸ Родионов Т.П. Толерантность как социоприродное явление // Толе­рантность, Якутск, 1994, с. 78.

²⁴⁹ Золотухин В.М. Две концепции толерантности. Кемерово, 1999, с. 57.

²⁵⁰ Юм Д. Соч., т. 2, М., 1996, с. 601, 775, 623.

²⁵¹ Махаров Е.М. Универсальность толерантности // Толерантность, Якутск, 1994, с. 8-9.

²⁵² Гречко П. Подводные рифы толерантности // Свободная мысль, 1997, N° 5, с. 71.

²⁵³ Витюк В.В. Становление идеи гражданского общества и ее истори­ческая эволюция. М. 1995, с. 15

²⁵⁴ Васильев В.А. Общность интересов — основа социального согласия // Социально-гуманитарные знания, 1999, № 1, с. 250.

²⁵⁵ Алиев М.Г. Социализация согласия. М., 1998, с. 14.

²⁵⁶ Дзодзиев В. Проблемы становления демократического государства в России. М. 1996, с. 209.

²⁵⁷ Общественное согласие в Российской Федерации. Казань, 1998, с. 87.

²⁵⁸ Семигин Г.Ф. Социальное партнерство в современном мире. М., 1996, с. 104.

²⁵⁹ Исаев Г., Юртаев А., Комлев Ю. Будь объективнее, четвертая власть // Татарстан, 1992, N 2 7/8, с. 23.

²⁶⁰ Известия, 1999,13 ноября.

²⁶¹ Иванов 0., Гавра Д. Социальное партнерство: некоторые вопросы теории. СПб, 1994, с. 7.

²⁶² Юсупов И.М. Психология взаимопонимания. Казань, 1991, с. 57.

²⁶³ См.: Модель И.М., Модель Б.С. Власть и гражданское сообщество России: от социального взаимодействия — к социальному партнерству. Екатеринбург, 1998, с. 152-153.

²⁶⁴ См.: Философия власти. М., 1999, с. 163.

²⁶⁵ Будь лицом. Т. 2, Томск, 1993, с. 200.

²⁶⁶ См.: Лифанцева Т.П. Философия диалога Мартина Бубера. М., 1999, с. 58.

Прохоров Е.П. Журналистика и демократия. –

М., 2001. С. 117 – 125.

Валентина Авраамовна Маслова