§ 26). Поэтому неудивительно, что уже знаменитая «Людмила

» Жуковского написана 4-ст. хореем парной рифмовки

в 12-стшпных строфах; это, несомненно, повлияло на стих

позднейших хореических сказок. «Балладные» ассоциации

(в сочетании с «античными», как в «Прозерпине» Пушкина)

подсказывали использование 4-ст. хорея и для экзотической

(в частности, восточной) тематики: так он появляется в нашумевшей

поэме Подолинского «Див и Пери» (1827), а потом

— в «Делибаше» (1829), «Подражании арабскому»

(1835) Пушкина и т. п.

Наконец, духовные оды и гимны XVIII в. прекращают

в наш период свое жанровое существование, но традиции их

сказываются в том, что наряду с песенной бодростью и легкостью

в 4-ст. хорее сохраняется и серьезная тематика; ее

поддерживает слабое, но постоянное влияние немецкой хореической

лирики. Однако сентенциозная положительность и

гимническая торжественность уступают место тревожной

смутности ищущей мысли. Таковы пушкинские «Стихи, сочиненные

ночью во время бессонницы», «Дар напрасный, дар

случайный...», «Снова тучи надо мною...» (1828—1830); то

же настроение окрашивает и «Бесов» (1830), и даже «Зимний

вечер» (1825) и «Зимнюю дорогу» (1826).

§ 55. Становление 5-ст. Ямба и 5-ст. Хорея. Все перечисленные

размеры были унаследованы XIX в. от XVIII-ro.

Но рядом с ними в поэзии русского романтизма выступает

1 2 1

новый размер — 5-ст. ямб. Его открытие — одно из центральных

событий этой эпохи русского стихосложения.

В европейской поэзии 5-ст. ямб (и его аналоги в силлабических

стихосложениях) играл ведующую роль в итальянской,

английской и (под влиянием английской) немецкой

поэзии, но второстепенную — в самой влиятельной, французской:

здесь он ощущался как старомодный и использовался

преимущественно в полукомических поэмах и «сказках

», эпиграммах, песнях, дружеских посланиях и пр.

Поэтому русская поэзия тоже долго им пренебрегала: для

основоположников русской силлаботоники это был чисто

экспериментальный размер (у Тредиаковского — «Похвала...

Санкт-Петербургу», 1752, у Сумарокова — одна идиллия,

у Ломоносова — «Я знак бессмертия себе воздвигнул...»,

из Горация), и лишь к концу XVIII в. появляются подражания

французским образцам этого размера — «Послание трем

Грациям» Княжнина, «Письмо о пользе желаний» и «Письмо

о пользе страстей» Крылова (1794—1795, напеч. посмертно);

упорнее других экспериментировал с этим размером Муравьев,

но его стихи оставались не изданы.

Интерес к 5-ст. ямбу оживился, когда русская предроман-

тическая и романтическая поэзия обратилась от французских

образцов к немецким и английским. Решающие шаги

здесь делает Жуковский. Его первые обращения к 5-ст. ямбу

(поначалу в строфах со стихами и других стопностей) —

это песни 1811 г. «О милый друг! теперь с тобою радость...»

(из Тидге) и знаменитый «Певец» («В тени дерев, над чистыми

водами Дерновый холм вы видите ль, друзья...»). Затем,

с 1812 г., он пишет 5-ст. ямбом уже произведения большие и

серьезные, начав с обычного поприща всех метрических экспериментов

этой поры — с послании: таковы «К А. Н. Ар-

беневой» («Рассудку глаз! другой воображенью!..»), «Вождю

победителей» («О вождь славян, дерзнут лиробки струны...»),

большая часть «Послания к Плещееву», «Государыне императрице...

», «Старцу Эверсу» и др.; вслед за ним обращается

к 5-ст. ямбу в этом жанре Вяземский («Послание к Жуковскому

», «Тиртею славян» 1813), начинается знакомый нам

переход размера в смежный жанр — из послания в элегию

(«Любовь одна — веселье жизни хладной...» и другие элегии

1816 г. у лицеиста-Пушкина), этот процесс венчается посланием

«На рождение в. кн. Александра Николаевича» и

элегией «На кончину... королевы Виртембергской», монументально-

программными созданиями Жуковского (1818—

1819). Но еще раньше Жуковский делает другой смелый

поворот в экспериментах — обращается не к лирическому

122

5-ст. ямбу, а к драматическому, нерифмованному (§ 70) и

бесцезурному (§ 67): в 1816 г. он пишет элегические монолог

и диалог «Деревенский сторож в полночь» и «Тленность»

(оба — из Гебеля), а в 1817 приступает к работе над «Орлеанской

девой» Шиллера. За пять лет 5-ст. ямб стал из экспериментального

одним из ведущих размеров русской поэзии.

За открытием 5-ст. ямба последовало открытие 5-ст. хорея:

в XVIII в. этот размер был представлен едва ли не единственным

экспериментальным стихотворением Тредиаков-

ского («Счастлив в мире без сует живущий...»). Европейским

его образцом явились в последней четверти века немецкие

5-ст. хореи (возникшие как силлабо-тоническая имитация

античного «фалекия» и сербского 10-сложника). Первые пробы

русских 5-ст. хореев явно ориентированы на немецкую

поэзию: это «Древность» Словцова (ок. 1795), «Жилище богини

Фригги» Державина (1812), «Амур-живописец» Кюхельбекера

(1825, из Гете), «Портреты живописцев» Шевы-

рева (1826, из Вакенродера) и единичные стихотворения

Дельвига, того же Кюхельбекера и др. Переломом в судьбе

этого размера было творчество Лермонтова: после нескольких

юношеских попыток он пишет им в 1841 г. «Ночевала

тучка золотая...» и «Выхожу один я на дорогу...», и слава

этих двух стихотворений закрепила за 5-ст. хореем место

полноправного размера в системе русской метрики.