§ 61. Народные размеры: силлабо-тонические имитации.

Другим успешным выходом за пределы классической силлабо-

тоники было овладение народным тактовиком (§ 3). Но оно

далось не сразу — ему предшествовала долгая полоса упрощенных

силлабо-тонических имитаций. Они опирались на

теоретические представления стиховедов-силлаботонистов

(Д. Самсонов, 1817, Н. Цертелев, 1820, Д. Дубенский,

1828, вслед за Тредиаковским считали русский народный

стих расшатанной силлаботоникой и только добавляли

к набору пяти ее стоп еще 4-сложный «пеон», как бы двойной

хорей, и 5-сложный «сугубый амфибрахий»). Эти имитации

царили в модном жанре «русской песни» от Мерзлякова до

Кольцова, а через «Илью Муромца» Карамзина (1794) выплеснулись

и в эпос («Бахарияна» Хераскова, 1803; «Певи-

слад и Зора» Востокова, 1804; «Последняя песнь Оссиана»

Гнедича, 1804; «Бова» Пушкина, 1814; и мн. др., ср. § 54).

Основные размеры были те же, что в XVIII в. (§ 30): 4-ст.

хорей с дактилическим окончанием, 6-ст. хорей бесцезурный

и дольник из 5-сложных полустиший:

1 3 3

Ах! не все нам реки слезные

лить о бедствиях существенных!

На минуту позабудемся

в чародействе красных вымыслов...

(.Карамзин. Илья Муромец, 1794)

Вылетала бедна пташка на долину,

Выронила сизы перья на долине.

Быстрый ветер их разносит по дуброве;

Слабый голос раздается по пустыне...

(Мерзляков, 1810)

Не сокол летит по поднебесью,

Не сокбл ронит слезы-перышки,—

Скачет молодец по дороженьке,

Горьки слезы льет из ясных очей...

(Цыганов, 1830)

Из других размеров, восходящих к ритмическим вариациям

народного тактовика (все — с дактилическими окончаниями),

в это время распространяются 3-ст. ямб («Весною

степь зеленая Цветами вся разубрана...» — Кольцов, 1837),

3-ст. хорей («Девицы-красавицы, Душеньки-подруженьки...

» — Пушкин, 1824), 3-ст. анапест («Оседлаю коня, коня

быстрого, Полечу, понесусь легким соколом...» — Тимофеев,

1838); из размеров стороннего происхождения необычайный

успех имеет 2-ст. анапест с белыми мужскими окончаниями

(«Старый муж, грозный муж, Режь меня, жги меня...»),

заимствованный Пушкиным из молдавской песни, но ощущаемый

как «русский» размер («Что ты спишь, мужичок? Ведь

весна на дворе...» — Кольцов, 1839; ср., впрочем, уже

у Сумарокова: «Не терзай ты себя, Не люблю я тебя...»).

Для подчеркивания ритма в этих стихах стало обычным

дробить строку на полустишия (ср. тот же прием в XX в.,

§ 120): «Греет солнышко — / Да осенью, / Цветут цветики — /

Да не в пору...» (из 4-ст. хорея, Кольцов, 1840), «Страшно воет,

завывает / Ветр осенний...» (из 6-ст. хорея, Баратынский,

1821), «Так ты, моя / Красавица, / Лишилась вдруг / Двух

молодцев...» (из 3-ст. ямба,Кольцов, 1837), «Ах ты ночь ли,/

Ноченька! / Ах ты ночь ли / Бурная!» (из 3-ст. хорея, Дельвиг,

1820), «Я затеплю свечу/ Воска ярого,/ Распаяю кольцо /

Друга милого....» (из 3-ст. анапеста, Кольцов, 1830). В особенности

дольниковый 5-сложник с этих пор почти исключительно

печатается четверостишиями «половинных»

5-сложных строк («Что, дремучий лес, / Призадумался,—

/ Грустью темною / Затуманился?..» — Кольцов, 1837).

134

§ 62. Народные размеры: тактовиковые имитации. Переход

от этих упрощенных имитаций к передаче ритмики .

народного стиха во всей ее сложности был делом крупнейшего

стиховеда и смелого экспериментатора-практика

А. Востокова. В своем «Опыте о русском стихосложении» он

первый отошел от «стопных» теории русского народного стиха

и стал рассматривать его как чисто-топический стих, основанный

на равном количестве «прозодических периодов»

(объединенных «главными ударениями») в каждой строке.

Тактовиковый ритм расположения этих ударений в стихе

(через 1-2-3 слога) Востоков не смог сформулировать, но он

его слышал и в собственных экспериментальных стихотворениях

(из «Эдды», из Шиллера, из сербских народных песен)

соблюдал его очень внимательно — гораздо строже, чем следовало

бы по букве его «чисто-тонической» схемы: 95 % его

строк укладываются в ритмическую схему 3-иктного тактовика.

Когда Пушкин в «Песнях западных славян» (1834) обратился

к тому же материалу, что и Востоков, он воспроизвел

и востоковский стих — 3-иктный тактовик с нерифмованным

женским окончанием, ритмические вариации которого совпадают

то с хореем (X), то с анапестом или амфибрахием (А),

то с дольником (1-2-сложные интервалы, Д), то звучат спе-

цифически-тактовиковым ритмом (2-3-сложные интервалы,Т):

Как покинула меня Парасковья Т

И как я с печали промотался X

Вот далмат пришел ко мне лукавый: X

«Ступай, Дмитрий, в морской ты город, Д

Там цехины, что у нас каменья. X

Там солдаты в шелковых кафтанах, X? А?

И только что пьют да гуляют: А

Скоро ты там разбогатеешь...» Т

(«Влах в Венеции»)

«Песни западных славян» (с примыкающей к ним «Сказкой

о рыбаке и рыбке») были не единственным экспериментом

Пушкина с народным стихом: в «Сказке о попе...» он

блестяще воскресил говорной акцентный стих, в «Песнях

о Стеньке Разине» — три разных вида песенного стиха,

а в («Сказке о медведихе») оказался свободный стих, организованный

лишь подбором клаузул. Но при жизни напечатаны

были только «Песни западных славян», и наибольшее

влияние оказали именно они.

1 3 5

Лермонтов интересовался народным стихом смолоду, но

ранние его эксперименты имеют мало общего с народным ритмом

и колеблются между Силлабо-тоническими стопами и

акцентным стихом (напр., «Воля», 1831: «Моя мать — злая

кручина, Отцом же была мне судьбина; Мои братья, хоть

люди, Не хотят к моей груди Прижаться...»). Только после

пушкинского опыта Лермонтов берется за имитацию народного

тактовика в большом эпосе — в «Песне про царя Ивана

Васильевича...» (1837). Но в отличие от Пушкина он берет не

женское окончание, а более традиционное дактилическое,

и это сказывается на всем его ритме: преобладающими становятся

дольниковые 5 + 5-сложные вариации, да и в других

вариациях в конце стиха часто отбивается словоразделом

5-сложник:

Пушкинские «Песни западных славян» и особенно лермонтовская

«Песня про царя Ивана Васильевича...» остались

устойчивыми образцами для всех последующих литературных

имитаций русского народного стиха.