§ 60. Античные размеры: освоение гексаметра. Единственный

дольниковый размер, освоение которого в эту эпоху увенчалось

успехом, был гексаметр, тематические ассоциации которого

уводили не к германской, а к античной поэзии. Овладение

гексаиетром было общекультурной проблемой: речь шла

о воспроизведении «подлинной античности», «Ахилла в истинном

своем виде», а не в «французском кафтане» и не в «русском

зипуне», по выражению С. Уварова, своим «Письмом

к Н. И. Гнедичу о греческом экзаметре» (1813) открывшего

дискуссию о возможностях русского гексаметра — достаточно

ли он богат ритмическими вариациями и достаточно ли

они эквивалентны вариациям греческого стиха (русские хореи

среди дактилей — греческим спондеям среди дактилей;

во многом это было откликом на аналогичный спор Клопшто-

ка и Фосса о немецком гексаметре). Оппонентами Уварова

были Д.Самсонов (1817—1818), отстаивавший традиционный

александрийский стих как более гибкий и В. Капнист

(1815), выдвигавший народный 6-ст. хорей (§ 30) как более

«природный»; в поддержку Уварова выступили Востоков

(1817) и Воейков (1819), оба сами экспериментировавшие

с гексаметром (переводя Клопштока и Виргилия), и, самое

главное, Гнедич (1813,1818), чей перевод «Илиады» стал эпохой

в истории русского гексаметра. Гнедич начал переводить

«Илиаду» александрийским стихом в 1807 г. (продолжая

перевод Кострова, 1787 г.), но в 1812 г., под влиянием Уварова

и радищевского «Памятника дактило-хореическому

витязю» (опубл. 1811) начал перевод заново, уже гексаметром,

опубликовал первые отрывки в 1813 г. и полный текст

в 1829 г. Если первый его перевод звучал привычно (песнь

VIII, конец):

Блестящий солнца свет нисшел в пучину во дну,

Ночь мрачную влача па землю многоплодву —

131

В печаль пергамлянам день скрылся от очей,

Но столь отрадная для греческих мужей,

Трикрат желанная, ночь темная настала.

Рать бодрая троян совет с вождем держала...—

то второй — по-новому:

Пал между тем в океан лучезарный пламенник солнца,

Черную ночь навлекая на многоллодящую землю.

День сокрылся противу желаний троян; но ахейцам

Сладкая, всем вожделенная, мрачная ночь наступила,

В войске троянском совет сотворил блистательный Гектор...

Художественная убедительность гексаметра Гнедича

была исключительна: скоро он становится общепринят

в «подражаниях древним», особенно — в идиллии и смежных

жанрах. Из младших поэтов здесь сделал больше всего

Дельвиг, а из старших — Жуковский: в 1814 г. (тотчас за

Гнедичем) он обращается к гексаметру впервые, а в 1830—

1840 х гг. этот размер становится в его творчестве ведущим

(§ 80). Гнедич был сдержан в использовании хореических

вариаций: 80% строк у него — чистые дактили. Жуковский

следовал ему в эпосе высокого стиля («Аббадонна», «Цеикс

и Гальциона», отрывки из «Энеиды» и «Илиады»; в «Одиссее

», 1841—1849, до 99% строк — чистые дактили), но решительно

иначе строил гексаметр в идиллиях, «повестях»,

сказках и романтическом эпосе («Овсяный кисель», «Две

были и еще одна», «Война мышей и лягушек», «Ундина»,

«Наль и Дамаянти») — здесь чистых дактилей всего 30 —

40%, хореические вариации многообразны, а синтаксис

обильными переносами придает стиху совсем иную, разговорно-

гибкую интонацию:

«Ночь темпа, река глубока, здесь место глухое,

Кто нас увидит?» Мороз подрал Веньямина по коже.

«Кто нас увидит? А разве нет свидетеля в небе?» —

«Сказки! Здесь мы одни. В ночной темноте не приметит

Нас ни земной, ни небесный свидетель». Тут неоглядкой

Прочь от него побежал Веньямин. И в это мгновенье

Темное небо ярки*, страшным лучом раздвоилось...

(«Две были и еще одна», 1831)

Освоение гексаметра послужило поводом для экспериментов

и с такими размерами, которые можно назвать «дериватами

гексаметра» — похожими на него, но свободными от

непривычной неравномерности интервалов и в то же время

132

не впадающими в монотонность. Напр., во избежание монотонности

стих укорачивался до 5 стоп, а для компенсации

единообразия междуиктовых интервалов дактиль заменялся

амфибрахием (по привычке считавшимся «смешанным», ямбо-

анапестическим размером, § 27): с амфибрахическими

«псевдо-гексаметрами» особенно усердно экспериментировал

Мерзляков (по немецким образцам И. Готшеда и Э. Клей-

ста). Распространения они не получили, но отдельные удачи

на этом пути были:

...Вот ночь; но не меркнут алатистые полосы облак,

Без звезд и без месяца вся озаряется дальность,

На взморье далеком сребристые видны ветрила

Чуть видных судов, как по синему морю плывущих.

Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,

И пурпур заката сливается с златом востока...

(Гнедич. Рыбаки, 1821 — 5-ст. амфибрахий)

Стол накрыт; и водка на нем и закуска;

Редька с маслом, икра и соленые грузди.

Водку сын, а пиво сноха, а хозяин

Сам предлагал съестное: «Потчевать гостя

Стыдно икрой: солона дорогая покупка...»

(Катенин. Инвалид Горев, 1835 — 5-иктный дольник)