2.3 Взгляд Сэй Сёнагон и его выражение

С одной стороны, Сэй Сёнагон придерживается традиционных для того времени взглядов аристократии на предметы, явления. И в этом нет ничего удивительного, ведь она живет в то время и в том окружении. Благодаря «Запискам у изголовья» у нас есть возможность погрузиться в мир хэйанской культуры. Перед нами проплывают картины дворцовой службы, и мы узнаем, как жили японцы, как проводили свой досуг, во что верили, каким богам поклонялись, какие сутры читали денно и нощно, как много значения придавали одежде, манерам, изящному слогу, как умели сопереживать природе.

С другой стороны, смело нарушая общепринятые каноны изящного, эстетические запреты своего времени, Сэй Сёнагон наряду с картинами, исполненными высокой поэзии, не боялась показать пестрый сор будничного быта: рисовый крахмал, размокший от воды, циновку с потрепанными краями...

Мы также узнаем о ее личных предпочтениях и субъективных взглядах. В «Записках» часто встречается слово «люблю». А тому, «что докучает», «что заставляет сердце сильнее биться» и т. п., посвящены целые даны.

В эпоху Хэйан аристократия предпочитала заниматься высоким искусством и имела для этого досуг и высочайшую культуру, а главное – вкус к изящному. В столицу стекались книги и мастера, двор благоговел перед талантами. Можно сказать, вся их жизнь уподобилась искусству. «Придворные провели весь день, играя на флейтах и цитрах» [94]. Все отличалось особой роскошью, начиная от убранства и кончая храмовыми праздниками.

«Что может быть великолепней храмовых празднеств Камо и Ивасимидзу? Даже репетиция священных плясок во дворце – прекрасное зрелище!» [142]. Их жизнь насыщена всевозможными турнирами: состязание в музыке, стихосложении, ритуальных танцах, пении, живописи.

Сёнагон писала о том, что тогда занимало умы, доставляло наибольшее удовольствие изысканному вкусу, живописала не столько нравы, сколько сцены, картины светской жизни. Сэй Сёнагон – великий мастер слова. Искусство ее сродни японской школе живописи ямато-э и черпает в ней источник вдохновения. Она словно развертывает перед читателем длинный горизонтальный свиток эмакимоно, форма которого была так любима в ее время. Первейшее значение в этих картинах-свитках придавалось композиции. Фигура человека графически или масштабно не выделялась, она органически вписывалась в интерьер или пейзаж, искусно соотносилась с фигурами других людей. Выделению ее способствовало в основном цветовое решение. Изображению большого количества окружающих человека предметов подчинена пространственная позиция художника: горизонт высоко поднят, и художник, будто «сквозь сорванную ветром крышу смотрит вниз и видит все, что происходит в помещении. Такой метод композиции и получил название фукинуки ятай (букв. “сцена с сорванной ветром крышей”)»¹.

Очень необычно и Сэй Сёнагон рисует взволновавшие ее сцены, именно рисует, пользуясь изобразительными средствами живописи:

«Казалось, она [императрица] сошла с картины», «Это напоминало картину на ширмах». Она как бы зарисовывает эпизод и смотрит, оценивает его со стороны, немного отстраненно, любуясь созданным ее воображением: «Господин зять тоже добродушно улыбается, он не в обиде, а молодая госпожа даже не вздрогнула, и лишь лицо ее слегка розовеет, это прелестно!» [3], «Девочка, подстриженная на манер монахини, не отбрасывает со лба длинную челку, которая мешает ей рассмотреть что-то, но наклоняет голову набок. Это прелестно!» [151], «Все люди до одного в праздничных одеждах, торжественно, с просветленным сердцем, поздравляют своего государя, желают счастья друг другу. Великолепное зрелище!» [3], «Великолепная картина! Их одежды из блестящего алого шелка в вихре пляски стлались за ними, змеились и перевивались...» [142], «Молодые люди прикрывались зонтами, но сбоку налетал сильный ветер, осыпая их снегом, и они шли, наклонясь вперед. Не только глубокие башмаки и полубашмаки, но даже ноговицы на них побелели от снега... Великолепная картина!» [240]. И подобное – живописное – изобразительное средство весьма кстати, т. к. Сэй Сёнагон говорит: «Но когда я пытаюсь рассказать об этом словами, все - увы! - становится таким бледным и обыкновенным!».

Мир, созданный Сэй Сёнагон, – вещный мир. В нем столько вещей, словно Сэй ведет «инвентарь эпохи», по выражению В. Н. Марковой. По отношению к человеку В. Н. Горегляд объясняет это следующим образом: «Человек в понимании средневекового японца – не венец творения. Он – лишь часть (пусть самая совершенная) этого мира и живет среди других элементов мира, отношение к которым определяет и настоящую и будущую его сущность. Поэтому человек и должен изображаться в окружении вещного мира и других людей в гармонии с ними»¹.

Найдя индивидуальные стиль и форму (жанру «Записок» посвящена отдельная глава), способы самовыражения, Сэй Сёнагон повествует об окружающем ее мире. Со всей серьезностью она подходит к описанию как картин природы и придворной жизни, так и, казалось бы, незаметных на первый взгляд бытовых мелочей.