15.2 Частные вопросы

Некоторые богословские вопросы были оставлены открытыми Вторым Ватиканским собором и полностью проигнорированы церковным законодателем. Они связаны не с тем, должно ли освящение елея совершаться непременно епископом, и должен ли minister proprius (собственный, надлежащий служитель, DS 1719) таинства быть непременно пресвитером. Скорее эти вопросы порождаются вновь обретенным христологическим основанием и экклезиологическим измерением елеосвящения, и потому некоторым образом связаны со специфической природой благодати, сообщаемой посредством данного таинства. Каковы пастырские и церковные последствия возникновения и претерпевания болезни как конкретной возможности специфическим образом и с верой приобщиться к страстям и смерти Христа? Что означает тот факт, что совершение этого таинства затрагивает всю Церковь и как таковое имеет своим естественным местом литургическое собрание верующих? Канонист не обязан дать исчерпывающий ответ на эти вопросы. Тем не менее, и в этой области возможно предложить некоторые соображения относительно конституциональной роли пятого таинства, а также значения этой роли в правовом регулировании сакраменталий, и, в частности, церковного погребения.

а) Конституциональное значение елеосвящения

Даже не обращаясь к категориям нравственной теологии, которая различала sacramenta maiora et sacramenta minora (большие и меньшие таинства) ¹⁸⁹, нельзя не заметить, что в экклезиологическом плане семь таинств обладают неравным конститутивным значением. Тем не менее, каждое из них играет определенную конституциональ ную роль, как это подчеркивает принцип Ecclesia a sacramentis (Церковь в таинствах). Его значение было полностью пересмотрено Вторым Ватиканским собором в свете вновь открытой фундаменталь ной сакраментальности Церкви как «знака и орудия внутреннего единения с Богом» (LG 1), и выявлено в синтетическом описании каждого отдельного таинства (LG 11) как дальнейшего специфичес кого углубления принадлежности Христу и Церкви, начало которой было положено крещением. В том числе и елеосвящение не лишено этой церковной и конститутивной значимости. Отчасти это явствует уже из того, что в систематике таинств ей постоянно отводится определенное — пятое — место, после таинства покаяния, то есть посередине между так называемыми таинствами посвящения (крещением, конфирмацией и Евхаристией) и таинствами состояния (священством и браком). Действительно, помазание больных, аналогично таинству покаяния, сообщает верующему особую форму принадлежности к Церкви, которая, с одной стороны, несводима к первоначальной принадлежности, доставляемой крещением, а с другой, не может быть вполне уподоблена статусу церковной жизни, основанному на таинстве (священство или брак) или на харизме (Евангельские советы). Для этого двойного отличия имеются многообразные теологические основания.

Во-первых, тяжелая болезнь (вкупе с предвосхищением смерти) как бы освящается через помазание, то есть принимается Церковью и представляется Богу. Вследствие этого она становится «целительной реальностью»¹⁹⁰. Для верующего, принявшего елеосвящение, эта целительная реальность заключается в своего рода «обновлении крещения перед лицом смерти»¹⁹¹ , а для остальных верующих она состоит в том, что указывает на превращение помазанного и освященного больного в «особый путь Церкви»¹⁹² , ведущий к окончательной эсхатологической встрече со Христом.

Во-вторых, елеосвящение, хотя и является особым и специфическим восстановлением первоначальной причастности к смерти Христа, даруемой крещением, тем не менее, не налагает видимой печати и потому оказывается возобновляемым таинством. Вследствие этого состояние сакраментального, а значит и церковного освящения верующего, принявшего помазание, прекращается с исцелением больного. К тому же тот особый способ существования в качестве члена Церкви, который принимается помазанным больным, не вполне свободен от некоторой принудительности (по крайней мере, в том, что касается его предпосылки естественного порядка), что недопустимо для всех статусов церковной жизни (кан. 219).

Итак, верующий, принявший елеосвящение, находится в Церкви на совершенно особом положении. Оно имеет немало аналогий с положением кающегося, как это следует из догматико-каноничес кой традиции, выраженной Тридентским собором¹⁹³ . Ввиду явного искупительного и очистительного значения освящаемой и посвящаемой болезни данная традиция не только всегда рассматривала пятое таинство как дополнение таинства покаяния, но и полагала (особенно в древности), что помазанный верующий даже после исцеления связан долгом coversio (обращения, покаяния) в той же мере, что и публично кающийся. По этой причине елеосвящение откладывалось все далее, пока не превратилось в так называемое extrema unctio (помазание умирающих), предлагаемое верующему на пороге смерти.

Подобно тому, как верующий, приносящий исповедь, сакраментальным и экклезиологическим образом выражает необходимость того, чтобы вся жизнь христианина была одним непрестанным покаянием (perpetua penitentia), так и верующий, принимающий елеосвящение, сакраментально и экклезиологически выражает ту необходимость, чтобы вся жизнь, от крещения до смерти, была постепенным уподоблением смерти Христовой, дабы христианин мог «ходить в обновленной жизни» (Рим 6, 4). Оба пути ведут к Евхаристии — таинству, соединяющему все прочие таинства. Оба пути имеют своим архетипом homo viator (человека идущего), церковным толкованием и символом которого является положение странника -peregrinus (пилигрима). В Средние века пилигрим принимал особый status церковной жизни, аналогичный статусу монашествующих, со своими собственными правами и обязанностями¹⁹⁴. Явная аналогия между положением больного, принявшего помазание, и положением пилигрима позволяет заметить, что таинство елеосвящения сообщает состоянию верующего свойства особого и специфического статуса церковной жизни, отмеченного духовностью отстраненности и ухода. Его специфика состоит в драматическом, но целительном выражении той христологической формы, которая является общей всем трем основным призваниям, известным в Церкви (призваниям мирянина, священника и монашествующего), и, по сути, сводится к абсолютному и всецелому послушанию словам Христа: «Иди за Мною» (Мк 2, 14), обращенным к одному из Его учеников. В таком понимании конституциональная роль елеосвящения представляет собой конкретное осуществление соборного принципа gradualitas in communione (постепенности в приобщении). В нем Второй Ватиканский собор выразил понятие динамичной и прогрессирующей принадлежности к Церкви, — понятие, имеющее правовые последствия также для верующего-католика. Канонистическое описание этой роли дает возможность точнее определить церковную и конститутивную значимость каждого таинства в отдельности, а также так называемых сакраменталий.

б) Сакраменталии

Именно потому, что церковное общение не есть статичная реальность, но реальность динамичная, осуществляемая постепенно и формирующая всю жизнь верующего, Второй Ватиканский собор не только выявляет церковное измерение каждого таинства, но и пересматривает роль сакраменталий как знаков и орудий, которыми верующие «приуготовляются к принятию основного действия таинств и совершается освящение различных обстоятельств жизни» (SC 60). На этом основании вслед за нормами, относящимися к таинствам, как в Кодексе канонического права (каноны 1116_1172), так и в Кодексе канонов Восточных Церквей представлены некоторые общие распоряжения относительно сакраменталий¹⁹⁵. Канон 1166 гласит: «Сакраменталии суть священные знаки, которые — до некоторой степени как бы подражая таинствам, — обозначают результаты, прежде всего духовные, приобретаемые через ходатайство Церкви». В отличие от Кодекса канонического права 1917 г., церковный законодатель 1983 г. впервые употребляет соборный термин signa sacra (священные знаки) в отношении сакраменталий. Итак, сакраменталии представляют собой знаки веры, совершенно особенным образом выявляющие сакраментальную и спасительную структуру Церкви. Другими словами, речь идет о средствах получения специфической благодати посредством ходатайства Церкви (ex Ecclesiae impenetratione). Именно на уровне характера посредничества и производимого действия сакраменталии существенно отличаются от таинств¹⁹⁶ . Если последние обладают необратимой эсхатологической действенностью, потому что она проистекает ex opere operato (из уже совершенного действия), то эффективность сакраменталий ограничена, так как происходит ex opere operantis Ecclesiae (из действия усилий, прилагаемых Церковью)¹⁹⁷. Действенность духовных результатов, о которых говорится в каноне 1166, достигается только при условии морального достоинства служителя, совершающего обряд, и верующего, который этот обряд принимает.

Действующее законодательство различает два основных типа сакраменталий: consecrationes (посвящения) и benedictiones (благословения). Посредством посвящения (consecratio, или benedictio constitutiva) некоторое лицо (в силу свободного выбора) или некоторая вещь (в силу законного выбора) на длительное время предназначается молящейся Церковью к богослужению или к миру священного. Таково, например, посвящение девственниц или алтаря, принятие монашеских обетов или благословение аббата. Посредством простого благословения, или benedictio invocativa, как специальной молитвы служителя Церкви, может быть получено особое божественное покровительство или особое божественное благодеяние для конкретных лиц или вещей.

Разновидностью посвящения является освящение — священный и торжественный обряд, которым Церковь изымает некоторое место или некоторый предмет из профанного употребления, чтобы предназначить их постоянным образом к богослужению. Разновидность простого благословения — обряд церковного погребения.

в) Церковное погребение

При совершении церковного погребения «Церковь вымаливает для покойных духовную поддержку, почитая их тела и вместе с тем доставляя утешение надежды живым» (кан. 1176 § 2).

Именно потому, что этим обрядом воздается честь телам покойных, Церковь неизменно рекомендует ингумацию, то есть погребение умерших верующих. Тем не менее, она «не запрещает кремацию, если только причины, по которым ей отдается предпочтение, не враждебны христианскому вероучению» (кан. 1176 § 3). В то же время в силу того, что при совершении данного обряда Церковь стремится, прежде всего, вымолить духовную поддержку для покойного, церковный законодатель в канонах 1183_1185, следуя принципу постепенности в общении, предписывает определенные нормы, которых надлежит придерживаться, предоставляя церковное погребение или отказывая в нем. Церковное погребение может быть предоставлено не только катехуменам, которые «должны рассматриваться как верующие» (кан. 1183 § 1), но и «детям, которых родители предполагали крестить и которые умерли до крещения» (кан. 1183 § 2), а также крещеным-некатоликам. Напротив, церковного погребения лишаются, — правда, лишь в том случае, если «перед смертью они не обнаружили никаких признаков раскаяния» (кан. 1184 § 1) — вероотступники, еретики и схизматики; верующие, отдавшие предпочтение кремации своего тела по причинам, враждебным христианскому вероучению; и наконец так называемые peccatores manifesti (явные грешники), если их церковное погребение невозможно «без публичного соблазна (scandalo) для верующих»¹⁹⁸. Пастырская любовь требует в сомнительных случаях решать вопрос в пользу предостав ления церковного погребения; а канон 1184 § 2 призывает во всяком случае проконсультироваться с местным ординарием. Тем самым как бы подчеркивается, что и в этих ситуациях, в пастырском отношении весьма деликатных, при вынесении решения следует руководствовать ся принципом церковного общения.