16. Непостижимость референции

отсылают к некоторому языку, соотносятся с ним. Это может показаться знакомым и очевидным, и до определенной степени так оно и есть. Но существуют некоторые тонкости в том, как мы это понимаем. К примеру, то, что «Уилт» относится к Уилту в L, не является эмпирическим утверждением. Ибо если бы оно было эмпирическим, L следовало бы охарактеризовать как определенный язык, на котором говорит некий человек или некие люди в заданное время. Такая характеристика не годилась бы для нашей цели, поскольку мы допускаем, что вопрос о том, на каком языке говорит некий человек, не является полностью эмпирическим; свидетельства предоставляют нам возможность выбора между языками—даже до такой степени, чтобы задавать конфликтующие между собой истинностные условия одному и тому же предложению. Но даже если мы сочтем истину инвариантной, мы сможем следовать свидетельствам, различными способами подбирая соответствия между словами и объектами. И наилучшая возможность объявить избранный нами способ — назвать соответствующий язык; но затем нам придется охарактеризовать этот язык как такой, в котором референции, выполнимости и истине отведены особые роли. И, разумеется, остается эмпирический вопрос: является ли этот язык таким, что эмпирические свидетельства позволяют нам приписывать его этому субъекту?

Что дает нам возможность делать выбор между разнообразными языками в отношении субъекта, так это факт, что свидетельства — установки или действия, ориентированные на предложения или высказывания, — отражаются не только на интерпретации речи, но и на приписывании мнений, желаний и намерений (и, несомненно, других установок)13. Свидетельства позволяют нам производить некоторый выбор между языками, так как мы можем уравновесить любой осуществленный выбор подходящим выбором мнений и прочих установок. Это наводит нас на мысль еще об одном способе, посредством которого мы могли бы релятивизировать некоторую теорию истины или референции: если даны известные допущения касательно природы мнения и установок

333

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

другого типа, то мы могли бы показать, что, приняв решение о том, каковы установки некоего человека, мы бы не выбирали его язык методом проб и ошибок. Если дано всеобъемлющее описание мнения, желания, намерения и т. п., то вопрос о том, на каком языке человек говорит, является эмпирическим. А значит, мы, наконец, получили довольно-таки неожиданный способ делать осмысленным смысл вопроса о том, к чему отсылает некоторое слово.

Я надеюсь, ясно, что было бы ошибкой предполагать, что мы каким-то образом можем сначала определить, во что человек верит, чего он хочет, на что надеется, что намеревается сделать, чего боится, а затем перейти к определенному ответу на вопрос, к чему отсылают его слова. Ибо свидетельства, от которых все это зависит, не дают нам возможности поочередно выделить, какой вклад в них вносит мысль, какой — действие, какой — желание и какой — значение. Мы должны строить именно всеобъемлющие теории, а многие теории будут одинаково успешными. Это не только равносильно новому подтверждению тезиса о непостижимости референции, но еще и намекает на причину такой непостижимости.

ГРАНИЦЫ БУКВАЛЬНОГО