16. Непостижимость референции

мне изложить мой обобщенный аргумент в пользу этого еще раз, но немного иначе. Предположим, что В своими собственными словами излагает две теории истины для носителя языка А. Одна из этих теорий влечет за собой, или определяет, что «Уилт» относится к Уилту, другая — что «Уилт» относится к тени Уилта. И вот, с этим соглашается С и пытается разработать теорию для интерпретации того, что говорит В. Естественно, он очень скоро обнаруживает, что слову «относится» следует дать две интерпретации. С бормочет про себя, что В, наверное, употребил два разных слова или же как-то релятивизировал предикат. Так или иначе, если С должен понять В, он обязан дать два разных истинностных условия для двух предложений В о произнесенном А слове «Уилт» независимо от того, хочет ли В употребить два слова или же эксплицитно упомянуть еще один параметр. Но может ли С не по собственному произволу задать объем предикатов В независимо от того, снабжены ли они индексами и релятивизированы? Нет, поскольку всякая теория, которая у него есть для того, чтобы понять В, может быть преобразована в бесконечное количество таких же теорий. И ничто, что говорит В, не может изменить ситуацию. А может говорить осмысленно и отличая одно от другого о Уилте и о тенях. В может говорить осмысленно и отличая одно от другого о двух различных типах отношений между произнесенными А словами и объектами. Но ни в одной точке ни один из них не был способен определить объекты, относительно которых предикат является истинным, независимо от степени конвенциональности и относительности.

Возможно, кто-нибудь (не Куайн) поддастся искушению сказать: «Но уж хотя бы носитель языка знает, к чему относятся его слова». Эту мысль следует решительно отвергнуть. Семантические свойства языка обладают публичным характером. То, что никто не может, исходя из природы вещей, вычленить из совокупности релевантных свидетельств, не может быть частью значения. А поскольку каждый носитель языка должен знать об этом, по меньшей мере, хоть как-то смутно, он не может даже иметь намерение пользоваться

325

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

собственными словами с одной-единственной референцией, так как ему известно, что не существует способа для того, чтобы передать в его словах эту референцию другому субъекту.

Повторим: аргумент в пользу непостижимости референции состоит из двух частей. На первом этапе мы признаем равнозначность с эмпирической точки зрения альтернатив-' ных схем референции. На втором этапе мы показываем, что хотя переводчик автора схемы может проводить различия между схемами этого автора, но существование эквивалентных альтернативных схем для интерпретации автора схем не дает интерпретатору соотнести единственным образом референцию предикатов автора схем с чем-то одним, в особенности — его предикат «относится» (независимо от наличия индекса и релятивизации). Переводчик не может на эмпирических основаниях ничего сказать касательно референции слов автора схемы, поэтому это не может быть эмпирическим свойством этих слов. Следовательно, даже будучи выбранными из нескольких произвольных альтернатив, эти слова не обусловливают одну-единственную схему референции. Отсюда следует вывод о непостижимости референции. А вот онтологическая относительность отсюда не следует, поскольку из нее вытекает, что если было принято достаточное количество решений, произвольных или каких-нибудь еще, то возможна одна-единственная референция, что противоречит нашему утверждению о непостижимости референции.

Если бы с помощью какого-нибудь выбора, произвольного или непроизвольного, мы могли бы зафиксировать референцию, то для Филда (и других) открылась бы возможность провозгласить, что выбор не был произвольным, а значит, и референция не непостижима. И, фактически, Филд так и сделал. Согласно Филду, роль референции не исчерпывается ее вкладом в условия истинности предложений10. Вследствие этого существуют основания для выбора между теориями референции, предоставляющими эквивалентные условия истинности для одинаковых предложений. Среди этих