14. Метод истины в метафизике

решаются и не заменяются другими проблемами, они становятся проблемами всякой хорошей теории. Мы стремимся построить теорию простую и ясную, логический аппарат которой понятен и обоснован и которая объясняет, как функционирует наш язык. Что представляют собой факты функционирования языка, может оставаться до некоторой степени спорным, так же, как и варианты компромисса между простотой и ясностью. Я не сомневаюсь, что эти вопросы являются старыми вопросами метафизики, но в новом обличье. Однако этот новый их облик во многих отношениях кажется привлекательным.

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

Трудно себе представить, как может надеяться на успех такая теория значения, которая не проясняет понятие референции и не наделяет его центральной ролью. С другой же стороны, имеются веские основания предполагать, что референцию невозможно объяснить или проанализировать в более простых терминах либо в терминах поведения. Позвольте мне полнее описать эту дилемму, а затем я скажу, как, на мой взгляд, в ее разрешении может помочь теория истины в духе Тарского.

«Теория значения» — не технический термин, но жест в сторону группы проблем (семейства проблем). Центральной среди этих проблем является задача объяснения языка и коммуникации путем обращения к более простым, или, во всяком случае, неязыковым понятиям. Естественно считать, что это возможно, поскольку языковые феномены явно следуют за неязыковыми. Я предлагаю называть теорией теорию значения для некоторого естественного языка L, если она такова, что (а) знание этой теории достаточно для понимания высказываний носителей языка L, и (Ь) эта теория может быть эмпирически применена путем обращения к свидетельствам, описанным без применения лингвистических понятий, или, по меньшей мере, без применения лингвистических понятий, характерных для предложений и слов на L. Первое условие указывает на природу вопроса; второе требует, чтобы его не задавали.

Под некоторой теорией истины я имею в виду такую теорию, которая удовлетворяет чему-то вроде конвенции Т Тарского: это теория, которая посредством рекурсивной характеристики истинностного предиката (скажем «является истинным в L») влечет за собой для любого предложения s в L некоторое металингвистическое предложение, полученное из формы «5истинно на L», если и только если «р», когда «5»

300

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

заменяется каноническим описанием некоторого предложения на L, а «р» — предложением метаязыка, задающим истинностные условия для описанного предложения. Такая теория должна соотноситься со временем, а субъект (как минимум) — пользоваться указательными выражениями. Тем не менее, я буду называть такие теории абсолютными, чтобы отличать их от теорий, которые (тоже) соотносят истину с некоторой интерпретацией, моделью, возможным миром, или предметной областью. В теории истины того типа, что я описываю, истинностный предикат не получает определение, но должен считаться базовым выражением.

Мы можем считать, что референция представляет собой отношение между именами собственными и тем, что они именуют, между составными единичными терминами и тем, что они обозначают, между предикатами и объектами, к которым они относятся. Указательные местоимения останутся за пределами нашего рассмотрения, но их референции, конечно же, следовало бы соотносить с субъектом и с неким временем (хотя бы).

Теперь вернемся к дилемме. Вот почему кажется, что мы не можем обойтись без понятия референции. Что бы ни включала в себя любая теория значения, в ней обязательно должно быть некоторое изложение истины — констатация условий, при каких произвольно взятое предложение на заданном языке является истинным. По известным причинам такая теория не может начинать с объяснения истинности для конечного количества простых предложений, а затем, на основе простых предложений задавать истинность для остальных. При объяснении необходимо, и в любом случае было бы желательным, анализировать предложения по их составным элементам — предикатам, именам, связкам, кванторам, функторам — и показывать, как истинное значение каждого предложения получается из свойств и расположения элементов предложения. Тогда истинность будет явно зависеть от семантических свойств элементов; а какие свойства, кроме референции, могут быть релевантными там, где элементы являются именами или предикатами? Объяснение

301

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

истинностных условий предложений типа «Сократ летает» должно сводиться к утверждению, что такое предложение истинно если и только если объект, имеющий референцию «Сократ», принадлежит к объектам, с которыми соотносится предикат «летает».

Теория истины вышеупомянутого типа на самом деле показывает, каким образом истинностные условия каждого предложения представляют собой функцию семантических свойств единиц основного конечного словаря. Но часто говорят, что такая теория не объясняет семантических свойств самого основного словаря. В каждой теории истины мы обнаруживаем такие известные нам рекурсивные части сложных предложений, которые определяют, например, что конъюнкция истинна, если и только если истинен каждый ее член; что дизъюнкция истинна, если и только если истинен как минимум один член дизъюнкции и т. д. (Фактически теория истины должна объяснять, как работают связки как в открытых, так и в закрытых предложениях, и поэтому ре-курсивность применяется скорее к отношению выполнимости, нежели непосредственно к истине.)

Как мы знаем, Т-предложение следует из такой теории даже для простейших случаев, например:

(Т) «Сократ летает» истинно, если и только если Сократ летает.

Если же о составных частях нельзя ничего сказать, то как теория трактует такие случаи? Одним из способов может быть такой. Базовый словарь должен быть конечным. В таком случае может быть, в частности, лишь конечное количество простых предикатов и конечное количество имен собственных (неструктурированных единичных терминов, не говоря уже о переменных). Поэтому возможно внести в список все предложения, состоящие из имени собственного и простого предиката. Отсюда следует, что каждая теория может рассматривать каждое предложение как (Т), считая каждое такое предложение за аксиому. Ясно, что этот метод избегает (пока) какого бы то ни было обращения

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

к понятию референции — и не проливает на нее никакого света.

Предикаты бывают любой степени сложности, так как их можно построить из связок и переменных, а константные единичные термины могут быть сложными. Поэтому метод, к исследованию которого мы только что приступили, вообще не будет работать. В случае предикатов метод Тарского, как нам известно, подразумевает обращение к понятию выполнимости, к отношению между предикатами и наборами из n элементов, которым соответствуют предикаты (фактически последовательности предикатов). Очевидно, что выполнимость для предикатов во многом подобна референции — по существу, мы могли бы определить референцию некоторого предиката как класс выполняющих ее объектов. Затруднение здесь в том, что абсолютные теории истины в действительности не проясняют отношения выполнимости. Например, когда теория переходит к определению выполнимости для предиката «я летает», то она попросту сообщает нам, что некоторый объект выполняется для сочетания «ж летает», если и только если этот объект летает. Если же мы захотим получить дальнейшее объяснение или анализ этого отношения, мы будем разочарованы.

Тот факт, что с помощью некоторого абсолютного определения истины невозможно провести анализ понятия референции, можно установить, опираясь на то, что если мы представим себе некий новый предикат, добавленный в определенный язык, или если мы представим себе язык, ничем не отличающийся от прежнего, кроме добавления одного-единственного нового предиката, то уже данные описания истинности и выполнимости не помогают рассмотрению новых случаев. (Это примечание неприменимо к рекурсивным элементарным предложениям: они обобщенно, независимо от частей, объединенных конъюнкцией, сообщают об истинности конъюнкции.)

Тот факт, что выполнимость, о рекурсивной характеристике которой только шла речь, можно определить эксплицитно (методом Фреге-Дедекинда), не должен заставить нас

3°3

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

думать, будто мы уловили ее общее понятие. Ибо определение (как и служащая ему рекурсия) явным образом ограничивает применение выполнимости фиксированным конечным списком предикатов (и их сочетаний). Поэтому если некая теория (или определение) выполнимости применяется к заданному языку, а затем к ней добавляется некоторый новый предикат, например, «ж летает», то отсюда следует,' что «* летает» не выполняет ни один летающий объект — как и что-либо еще.

Аналогичные замечания применимы к константным единичным терминам. И действительно, если имеются составные единичные термины, то такое отношение, как референция, необходимо будет охарактеризовать с применением таких рекурсивных операторов, как «отец кого-либо» в сочетании с именем а, соотносящимся с отцом того, к чему относится а. Но соответствующие имена собственные будут опять-таки задаваться списком. А то, что означает для имени собственного соотноситься с неким объектом, анализироваться не будет.

Вопрос, который я только что исследовал, — имеется ясный смысл, по отношению к которому никакие абсолютные теории истины не проливают свет на семантические свойства основного словаря предикатов и имен — хорошо известен. На это часто сетуют, как и на то, что никакая теория истины в духе Тарского не помогает глубже проникнуть в понятие истины. Ничего страшного не случится, если мы согласимся с мыслью о том, что в той или иной теории истины выражение «истинно» (или то, что его заменяет) понимается независимо от всего остального. Причина, по которой конвенция Т является приемлемой в качестве критерия для теорий, состоит в том, что (i) ясно, что Т-предложения истинны (до анализа) — и распознать это мы можем только в том случае, если мы уже (отчасти) поняли предикат »истинно», и (г) совокупность Т-предложений фиксирует один лишь объем истинностного предиката. Важность теории истины, рассматриваемой в качестве эмпирической теории некоторого естественного языка, не в том, что она сообщает

3°4

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

нам, что есть истина в общем случае, но в том, что она раскрывает, каким образом истинность каждого предложения из конкретного L зависит от его структуры и составных частей.

Следовательно, нам нет нужды беспокоиться по поводу того факта, что какая-нибудь теория истины не полностью анализирует доаналитическое понятие истины. Это можно принять без доказательств, что не уменьшает важности разработки теории истины. (Я еще вернусь к этому.) Остается утверждение, которое я тоже принимаю: теории не объясняют и не анализируют понятие референции. А вот это уже кажется прискорбной неудачей из-за того, что не исполняются притязания теорий представить полное объяснение истинности предложений.

На это качество теории истины все более упорно указывают мне многочисленные критики. Так, Гильберт Харман приводит свое доказательство, чтобы усомниться в том, что теория истины — как утверждал я — может «исполнять обязанности» теории значения1. Фактически он пишет, что можно считать, что теория истины всего лишь наделяет значением логические константы — она задает логическую форму предложений, и только в этой степени их значение — но она не может облечь кости плотью. Хартри Филд развивает идеи, затронутые мной на предыдущих страницах, и делает вывод, что теория истины в духе Тарского является лишь частью некоторой общей теории2. Он полагает, что мы должны добавить сюда теорию референции для предикатов и имен собственных. (Я обрисовал его аргументы). Аналогичным образом критиковали меня Кэтрин Пайн Парсонс, Хилари Пат-нэм и Пол Бенасерраф3.

Я говорил о том, отчего некоторым кажется, что мы не можем жить без понятия референции; теперь позвольте мне сказать, почему я думаю, что нам не понравится жить с таким понятием. Меня интересует то, что я — по меньшей мере, с исторической точки зрения — считаю центральной проблемой философии языка: она заключается в объяснении таких специфически лингвистических понятий, как истинность (предложений или высказываний), значение (языковое),

305

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

языковое правило или условность, именование, референция, утверждение (asserting) и т. д. — как анализировать некоторые из этих понятий или все эти понятия в терминах понятий иного порядка. В языке все может оказаться озадачивающим, и мы лучше бы поняли язык, если бы могли свести семантические понятия к другим. Или же если «сводить» и «анализировать» — слишком сильные выражения (а, по-моему, это так), то давайте скажем по возможности расплывчато: понять семантические понятия в свете других.

В данном контексте «жить с» понятием референции означает принимать его в качестве такого понятия, которому следует дать независимый анализ или интерпретацию в терминах нелингвистических понятий. Вопрос о том, является ли референция эксплицитно определимой в терминах других семантических понятий, таких как выполнимость, — или рекурсивно характеризуемой, или же не является ни тем, ни другим — не самый существенный; существенный вопрос заключается в том, существует ли определенное место, или хотя бы какое-нибудь место, где наличествует непосредственный контакт между лингвистической теорией и событиями, действиями или объектами, описанными не в лингвистических терминах.

Если бы мы могли провести желаемый анализ понятия референции или свести это понятие к чему-либо, то я предполагаю, что все «пошло бы как по маслу». Объяснив непосредственно семантические свойства имен собственных и простых предикатов, мы могли бы перейти к объяснению референции составных единичных терминов, затем охарактеризовать выполнимость (в качестве производного понятия) и, наконец, истину. Эта схема работы с семантикой (отвлекаясь от подробностей) стара и естественна. Часто ее называли «теорией строительных камней» (the building-block theory). Но все-таки она безнадежна.

Чтобы найти весьма ясные примеры «теории строительных камней», нам придется вернуться к ранним британским эмпирикам (Беркли, Юм, Милль). Амбициозные попытки бихевиористского анализа значения, предпринятые Огде-

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

ном и Ричардсом, а также Чарльзом Моррисом, не столь ясны, поскольку эти авторы стремились затушевать различия между словами и предложениями («Пожар!», «Плита!», «Камень!»4), и многое из сказанного ими на самом деле вразумительным образом применимо только к предложениям как к базовым единицам для анализа. Куайн в главе II «Слова и объекта» делает попытку бихевиористского анализа, но хотя самый знаменитый его пример («Гавагай») представляет собой одно-единственное слово, он явно разбирает его как предложение. Грайс, если я правильно понимаю его намерение, хочет объяснить языковое значение, в конечном счете, обращением к неязыковым интенциям — но в терминах чего-то неязыкового здесь опять-таки анализируются значения не слов, а предложений.

Историческая картина — сильно упрощенная — показывает, что по мере того, как проблемы становились все яснее, а методы все запутаннее, бихевиористы и прочие, кто стремился провести радикальный анализ языка и коммуникации, отказались от подхода «теории строительных камней» в пользу подхода, ставящего предложение в фокус эмпирической интерпретации.

И, разумеется, ожидали мы именно этого. У слов нет иной функции кроме той, что они играют некоторую роль в предложениях: их семантические свойства извлекаются из семантических свойств предложений подобно тому, как семантические свойства предложений извлекаются из роли, которую они играют, помогая людям добиваться целей или осуществлять намерения.

Если имя «Килиманджаро» относится к Килиманджаро, то нет сомнений, что имеется некоторое отношение между носителями английского языка (или суахили), словом и горой. Но невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь был в состоянии объяснить это отношение, не объяснив сначала роли слова в предложениях; а если это так, то нет возможности объяснить референцию непосредственно в нелингвистических терминах.

Интересно, что Куайн в главе II «Слова и объекта» не пользу-

30?

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

ется понятием референции и даже не пытается построить его. Куайн подчеркивает неопределенность перевода и референции. Он утверждает, что совокупность свидетельств, доступных слушателю, не обусловливает единственный способ перевода слов одного человека на слова другого; что она даже не устанавливает аппарат референции (единичные термины, кванторы и тождественность). Я полагаю, что Куайн высказывается по своей проблеме не до конца. Если верно, что эмпирические свидетельства, допускающие интерпретацию некоего языка, суммируются, когда мы знаем, что представляют собой приемлемые руководства по переводу с «его» языка на «наш», то эти свидетельства нерелевантны по отношению к вопросам референции и онтологии. Ведь руководство по переводу служит всего лишь неким методом перехода от предложений на одном языке к предложениям на другом языке, и из руководства мы ничего не можем вывести касательно отношений между словами и объектами. Конечно же, мы знаем или думаем, что знаем, к чему отсылают слова на нашем собственном языке, но этой информации нет ни в одном руководстве по переводу. Перевод — понятие чисто синтаксическое. Вопросы же референции в синтаксисе не возникают и в весьма малой степени «регулируются».

В таком случае парадокс референции вкратце звучит так: существуют два подхода к теории значения: метод «строительного камня», который начинает с простого и воздвигает здание предложений, и холистический метод, начинающий со сложного (как минимум, с предложений) и выделяющий части этого сложного. Первый метод был бы превосходен, если бы мы могли дать нелингвистическую характеристику референции, но такой возможности вроде бы нет. Второй метод начинает там (в предложениях), где мы можем надеяться связать язык с поведением, описанным в нелингвистических терминах. Но кажется, что он непригоден для исчерпывающего объяснения семантических свойств частей предложений, а без такого объяснения мы, очевидно, не можем объяснить истину.

Возвращаясь к основной дилемме: я полагаю, что разре-

Зо8

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

шить ее можно следующим образом. Я предлагаю отстаивать одну из версий холистического подхода и настаиваю на том, что мы должны отказаться от понятия референции как основополагающего для эмпирических теорий языка. Вкратце обрисую, почему я полагаю, что мы можем позволить себе сделать это.

Аргументом против отказа от референции служила ее необходимость для полного объяснения истины. Я сделал допущение, что некоторая теория истины в духе Тарского не анализирует и не объясняет доаналитическое понятие истины, как и доаналитическое понятие референции: в лучшем случае она указывает на объем понятия истины для того или иного языка с фиксированным примитивным словарем. Но это не доказывает того, что ни одна из теорий абсолютной истины не может объяснить истинность отдельных предложений на основании их семантической структуры; это доказывает всего-навсего, что при интерпретации таких теорий нельзя брать за основу семантические свойства слов. Для разрешения же дилеммы референции необходимо именно различать между объяснением в рамках теории и объяснением теории. В рамках теории условия истинности предложений определяются обращением к заданной структуре и к семантическим понятиям, таким как выполнимость или референция. Но когда дело доходит до интерпретации теории как целого, то с человеческими целями и с человеческой деятельностью следует связывать именно понятие истины в применении к закрытым предложениям. Очевидна аналогия с физикой: мы объясняем макроскопические феномены, постулируя ненаблюдаемую микроструктуру. Но проверяются теории на макроскопическом уровне. Разумеется, иногда нам везет, и мы находим дополнительные (или более непосредственные) свидетельства для изначально постулированной структуры; но для нашего занятия это несущественно. Я предлагаю положить в основу реализации теории истины такие понятия, как слова, значения слов, референция и выполнимость. Они служат этой цели, не нуждаясь в независимом подтверждении или в эмпирическом базисе.

3°9

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

Теперь должно проясниться, почему в начальном абзаце я утверждал, что разрешить кажущуюся дилемму референции поможет правильная теория истины. Помощь приходит из того факта, что некоторая теория истины помогает нам ответить на разбираемый вопрос — как возможна коммуникация посредством языка: такая теория выполняет два требования, которые мы поставили для адекватного ответа (во втором абзаце). Эти два требования соотносятся непосредственно с только что проведенным различием между объяснением чего-либо в терминах определенной теории и объяснением, почему эта теория верна (то есть соотнесением ее с более фундаментальными фактами).

Сначала рассмотрим второе условие. Как некоторая теория абсолютной истины может получить эмпирическую интерпретацию? Что существенно в настоящем контексте, так это то, что теория должна быть соотнесена с поведением и установками, описанными в терминах, не специфичных для анализируемого языка или предложения. Теория истины в духе Тарского обнаруживает бесспорное место для установления такого отношения — Т-предложения. Если бы мы знали, что все они истинны, то теория, из которой они следовали, выполняла бы формальные требования конвенции Т и предоставила бы условия истинности для любого предложения. На практике же нам следует представить себе, что автор теории допускает, что некоторые Т-предложения истинны относительно свидетельств (какими бы они ни были), строя правдоподобную теорию и испытывая дальнейшие Т-предложения на предмет того, подтверждают ли они (или же дают ли они) основания для модификации заданной теории. Типичным Т-предложением, теперь релятивизирован-ным по времени, могло бы быть:

«Сократ летит» истинно (на языке Смита) во время t, если и только если Сократ летит во время t.

Говоря эмпирически, нам необходимо именно отношение именно между Смитом и предложением «Сократ летит», которое мы можем описать в терминах, заданных явным обра-

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

зом, и которое подтверждается, только если Сократ летит. Эта теория, разумеется, будет содержать рекурсию таких понятий, как выполнимость или референция. Но к упомянутым понятиям мы должны относиться как к теоретическим конструкциям, чья функция исчерпывается заданием истинностных условий для предложений. Аналогичным образом обстоит дело для всего рассматриваемого материала, для приписываемой предложениям логической формы и для всей совокупности терминов, предикатов, связок и кванторов. Ничто из указанного невозможно сопоставлять напрямую со свидетельствами. При таком подходе нет смысла сетовать, что время от времени теория соответствует правильным истинностным условиям, но имеет неверную логическую форму (или глубинную структуру). Точно так же мы должны рассматривать и референцию. Мы согласились с тем, что теории такого рода не объясняют референцию, по крайней мере, в этом смысле: они не придают напрямую эмпирическое содержание отношениям между именами или предикатами и объектами. Содержание этим отношениям придается косвенно в Т-предложениях.

В таком случае теория отказывается от референции в качестве части платы за эмпиричность. Однако же нельзя сказать, что теория отказалась от онтологии. Ибо она соотносит каждый единичный термин с тем или иным объектом и устанавливает, какие объекты выполнимы для каждого предиката. Обходясь без референции, мы отнюдь не обходимся без семантики или онтологии.

Я не сказал, чту следует считать свидетельством истинности Т-предложения5. Моя нынешняя задача исчерпывается демонстрацией того, как теория может быть поддержана соотнесением Т-предложений — и ничего, кроме них — со свидетельствами. Что ясно, так это то, что какими бы ни были эмпирические свидетельства, их невозможно описать в терминах, соотносящих его с каким-либо конкретным языком, а это наводит на мысль о том, что понятие истины, к которому мы обращаемся, настолько общее, что нельзя надеяться на объяснение его теорией.

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

И дело не в том, что понятие истины применительно к Т-предложениям можно эксплицитно определить в несемантических терминах или свести к более бихевиористическим понятиям. Как я отметил вначале, редукция и определение такого вида соответствуют завышенным ожиданиям. Отношения же между теорией и эмпирическими свидетельствами будут, конечно же, более свободными.

Теория подразумевает некоторое общее и доаналитичес-кое понятие истины. И именно потому, что у нас есть это понятие, мы можем установить, что считается свидетельствами, доказывающими истинность Т-преддожения. Но этого не требуется от понятий выполнимости и референции. Их роль является теоретической, и потому мы знаем все, что следует о них знать, когда нам известно, как они работают с характеристикой истины. Для построения некоторой адекватной теории нам не нужно понятие референции, обобщенное для всех случаев.

Понятие референции нам не нужно, как не нужна и сама референция, чем бы она ни была. Ведь если существует один способ поставить выражения в соответствие с некими объектами (способ определения «выполнимости»), что дает приемлемые результаты касательно истинностных условий предложений, то будет и бесконечное количество других столь же приемлемых способов. Значит, нет оснований называть какое-либо из таких семантических отношений «референцией» или »выполнимостью»6.

И как же теория абсолютной истины может дать объяснение коммуникации или же может считаться теорией значения? Она не дает нам материалов для определения или анализа таких выражений, как «означает», «означает то же самое, что и», «служит переводом чего-либо» и т. д. Неправильно полагать, что мы можем автоматически строить Т-предложения как «задающие значение» предложений, если мы задаем им ровно столько ограничений, чтобы они оказались истинными.

Следует задать вопрос: может ли тот, кто знает теорию истины для языка L, обладать достаточной информацией,

312

15. РЕАЛЬНОСТЬ БЕЗ РЕФЕРЕНЦИИ

чтобы интерпретировать то, что говорит носитель языка L? По-моему, верный способ исследования этого вопроса состоит в том, чтобы, в свою очередь, спросить, в достаточной ли степени ограничения, налагаемые на некоторую теорию истины, уменьшают количество приемлемых теорий. Предположим, к примеру, что каждая теория, удовлетворявшая предъявленным к ней требованиям, представила истинностные условия для «Сократ летает», как указано выше. Тогда знать теорию (и знать, что это теория, удовлетворяющая определенным ограничениям) означает знать, что истинностные условия для «Сократ летает» задаются исключительно в Т-предложениях. И это и означает знать достаточно много о роли теории в языке.

Я ни на секунду не воображаю, будто когда-нибудь возникнут такие исключительные условия. Но я все-таки думаю, что разумные эмпирические ограничения на интерпретацию Т-предложений (условия, при которых мы обнаруживаем истинность предложений) плюс ограничения формальные предоставят достаточное количество общих черт у теорий, чтобы мы были в состоянии сказать, что теория истины улавливает основную роль каждого предложения. Возможно, мою мысль прояснит грубое сравнение. Теория измерения температуры подразумевает соотнесение с объектами чисел, в которых измеряется их температура. Такие теории налагают формальные ограничения на придание числовых значений и потому эмпирически могут быть связаны с наблюдаемыми качественными феноменами. Задаваемые числа обусловливаются не только формальными ограничениями. Также здесь существенна модель придания числового значения (температуры по Фаренгейту и Цельсию представляют собой линейные преобразования друг друга; придание числового значения является единственным для данного линейного преобразования). Аналогичным образом я утверждаю, что общим для различных приемлемых теорий истины является значение. Значение (интерпретация) некоторого предложения устанавливается посредством назначения предложению семантического местоположения (location) в модели

313

ЯЗЫК И РЕАЛЬНОСТЬ

предложений, соответствующих определенному языку. Различные теории истины могут задавать разные истинностные условия одному и тому же предложению (таков семантический аналог для неопределенности перевода Куайна), тогда как теории (почти в достаточной степени) согласны между собой по поводу роли предложений в языке.

Основная идея проста. Как «теория строительных камней», так и теории, пытающиеся наделить богатым содержанием каждое предложение непосредственно на основании несемантических данных (например, намерений, с которыми, как правило, высказывается то или иное предложение), движутся слишком быстро и уводят нас слишком далеко. Основная мысль данной статьи заключается, скорее, в ожидании обнаружить минимум информации касательно правильности определенной теории в каждой конкретной точке; вся разница состоит в потенциальной бесконечности таких точек. Сильная теория со слабой опорой, но опирающаяся на достаточное количество точек, может предоставить нам всю нужную информацию об атомах и молекулах — в данном случае, о словах и предложениях.

В двух словах: скудость свидетельств, касающихся значений отдельных предложений, мы компенсируем не стремлением раздобыть свидетельства значений слов, но анализом свидетельств для теории языка, к которому относится рассматриваемое предложение. Слова и тот или иной способ их связывания с объектами представляют собой конструкции, необходимые нам для внедрения теории в жизнь.

Эта концепция построения теории значения, по сути, принадлежит Куайну. К основным воззрениям Куайна я добавил лишь предложение наделить теорию формой теории абсолютной истины. Если ей удастся обрести такую форму, то мы сможем восстановить структуру предложений, которая состоит из единичных терминов, предикатов, связок и кванторов, — с обычными онтологическими выводами. Референция, однако же, отсюда выпадает. Она не играет существенной роли в объяснении отношений между языком и реальностью.