Гаврила Васильевич Бобоедов

1796-1872

Из дворян Нижегородской губернии, сын титулярного советника. Воспитывался в московском университетском пансионе, где кончил курс математических наук у профессора Мячкова, так как готовился на службу в артиллерию (в которой служил и его отец).

Будучи ещё пятнадцатилетним мальчиком, учеником университетского пансиона, он возымел желание участвовать добровольцем в Отечественной войне, но не получил позволения отца, который, несмотря на горькие слёзы сына, увёз его из Москвы. По окончании курса Гаврила Бобоедов приехал в Петербург для определения на службу и по совету приятеля отца поступил юнкером в кавалергарды 16 марта 1816 г. В 1825 г. он был уже ротмистром.

По рассказам Бобоедова, офицеры его времени делились на две группы: "служак" и "пользующихся светом". У "служак", к которым принадлежал и он, всё было в казармах, где они знали каждого солдата. По окончании занятий собирались у кого-нибудь из товарищей провести время, поговорить и пошутить. Карт и вина совсем не было в ходу. Чаще всего собирались у Ланских, которых посещал и Бобоедов, "по застенчивости не посещавший светских гостиных". Жизнь "служак" отличалась патриархальной простотой, например, "играли в лапту с таким увлечением, что с удовольствием вспоминали об этих играх уже 70-летними стариками". Часто они читали вместе, и если попадалась книга юмористического содержания, то непременно приглашали на чтение сослуживца, отличавшегося смешливостью.

Большинство офицеров жили душа в душу и составляли как бы одну семью. Богатые помогали бедным. Бобоедов в особенности был дружен с братьями Шереметевыми (Сергеем и Петром), Р. Е. Гринвальдом, Павлом и Петром Ланскими и И. А. Фитингофом. Неравенство состояний не мешало дружбе, в которой "не было ни корысти, ни самолюбия, а всё было просто и искренно". Например, Ланские и Бобоедов помогали Фитингофу, который был беден. За необыкновенное добродушие и простоту Фитингофа прозвали в кругу товарищей "простыней", и, как видно из переписки Бобоедова, он и Фитингоф называли друг друга Бобешкой и Фишкой.

Бобоедов сходился с людьми самых различных темпераментов; честь полка и службы были источником единения между самыми противоположными натурами. Насколько Гринвальд был человеком сдержанным и осторожным, настолько Фитингоф – "вспыльчив, хотя и добр до бесконечности". Но особенной горячностью характера отличался Пётр Шереметев. И Бобоедов, человек ровного и спокойного характера, умел со всеми ладить. С Шереметевым, с которым при всём благородстве его души не всегда легко было ужиться, Бобоедов подолгу живал вместе и никогда не ссорился. "Я умел с ним ладить", – говорил он. Нередко он старался умерять вспыльчивость Шереметева, доходившего до безрассудства.

Во время летней стоянки в Новой Деревне раз пришлось им жить вместе. Бобоедов занимал помещение внизу, а Шереметев наверху. Как-то вечером, усталые от учений, они улеглись спать и с неудовольствием услышали под окнами пение. То проходила компания немцев-дачников с песнями и со смехом. Разбуженный и рассерженный Шереметев закричал в окно, чтоб прекратили пение, и, когда пение не прекратилось, схватил кувшин с водою и запустил в проходящую компанию. Немцы разбежались, но скоро снова раздались смех и пение, и Бобоедов тут же услыхал быстрые шаги по лестнице.

Ожидая недоброе, он сейчас же выбежал из избы и увидел Шереметева, одетого в одну рубашку, с колом в руке бегущего за немцами. Бобоедов бросился догонять товарища. Когда тот поравнялся с одним из немцев и замахнулся на него колом, Бобоедов закричал: "Пётр Васильевич, как ты меня ушиб!" – и схватился за голову. Шереметев тотчас опомнился, бросил кол и кинулся к приятелю. "Что? Где?" – с испугом спрашивал он. Тогда только Бобоедов признался, что вовсе не был ушиблен, а проделал всю комедию для того, чтоб помешать приятелю сделать поступок, о котором пришлось бы впоследствии сожалеть. "Да что ты, Пётр Васильевич, с ума сошёл? Ведь ты наповал мог убить человека!" "А, так ты притворился, – возразил Шереметев. – Стоит из-за этих дураков... Так их и надо!.. Что они, черти, тут шляются по ночам!" Но потом Шереметев благодарил приятеля за эту своевременную услугу.

Великий князь Михаил Павлович очень любил "служак"-офицеров, между прочим и Бобоедова. Однако, присутствуя однажды на смотру и пропуская полк поэскадронно в карьер, Михаил Павлович увидел, что Бобоедов, командовавший эскадроном, упал с лошадью, которая споткнулась. Через него перескочили обе шеренги, и одна лошадь раздавила каску. Великий князь сказал: "Жаль мне Бобоедова; и люблю его, но всё-таки для примера надо посадить его на гауптвахту". Бобоедов был отправлен на гауптвахту, но спустя несколько часов был освобождён по приказанию Михаила Павловича.

Заслуживает также внимания отношение Бобоедова к подчинённым. Он умел приобрести любовь эскадрона, которым командовал, и с простотой обращения соединял справедливость. Занимаясь как строевой, так и хозяйственной частью, он проверял пищу солдат, корм лошадей, причём многие субалтерн-офицеры разделяли этот труд, в особенности помогали обучению в манеже.

14 декабря Бобоедов находился в рядах полка на Дворцовой площади. Ночь он провёл на Васильевском острове, а когда возвратился в казармы, то уже начались аресты (Анненкова и др.). За точное исполнение данного поручения он был награждён орденом св. Владимира 4-й ст.

Прослужив в Кавалергардском полку 13 лет, Бобоедов 27 октября 1829 г. вышел в отставку полковником с мундиром и поселился в поместье своём Ожгибовке. Причиною выхода в отставку были расстроенные дела имения. Великий князь Михаил Павлович не раз уговаривал Бобоедова остаться на службе и даже обещал со своей стороны материальную помощь.

Поселившись в деревне, Бобоедов не забывал своих товарищей по полку. Воспоминание о вместе проведённых днях было для него одним из лучших ... Во время разговоров о полковой жизни он оживлялся и как бы молодел. Из переписки его можно судить, насколько трогательны были эти отношения. Пётр Шереметев писал ему в 1829 г. из-под Силистрии: "Поверь, что все, которые ко мне были хороши, мною не забудутся; на этот счёт ты меня знаешь, и я не меняюсь" – и звал его в армию: "Выходи в армию, теперь послужить случай будет". Фитингоф в январе 1834 г. пишет Бобоедову: "Мы всё те же истинные друзья, которыми были – живали в одной комнате, делили радость и печаль... Пришли сына ко мне, когда вырастет; он во мне найдёт истинного друга, и я полюблю его, как родного"...

Судьба привела свидеться старым товарищам в 1851 г. во время празднования 25-летнего юбилея шефства императрицы Александры Фёдоровны. Очевидец рассказывает, что встреча Бобоедова с Фитингофом произвела на всех глубокое впечатление. Их "нельзя было оторвать одного от другого при взаимных объятиях и поцелуях".

Не забывали Бобоедова и нижние чины. Когда он был в отставке, к нему являлись нижние чины Кавалергардского полка также в отставке или отпущенные на побывку домой. "Никогда не забуду, – замечает очевидец, – их разговоров - воспоминаний прошлого, в которых чувствовалась искренность и взаимная любовь между начальником и рядовыми солдатами".

В свободное от хозяйственных занятий время Бобоедов занимался чтением. Он любил читать путешествия или исторические книги, преимущественно сочинения, относящиеся до Отечественной войны; с особенным чувством глубокой преданности относился к памяти императора Александра I, а равно и государя Николая Павловича.

Но главные занятия Бобоедова во время отставки были посвящены сельскому хозяйству. Улучшение быта крестьян составляло его заботу; он ввёл много преобразований, гуманных и редких, вызвавших неудовольствие со стороны соседей-помещиков. Бобоедов старался поддерживать крестьян как нравственно, так и материально чем только мог – "больных лечил, сам навещал, подолгу разговаривал с каждым из них, равно и престарелых". Он часто говорил: "Когда мужик будет зажиточен, домовит, хороший семьянин, то будет и хороший работник, а барину будет хорошо и покойно при нём житься". В народе, у стариков, сохранилась самая добрая память о нём. По словам их, "Гаврила Васильевич был добрый, честный барин; а нам было жить у него, как у Христа за пазухой". Бобоедов был религиозный человек, имел попечение о храме в Ожгибовке, выстроенном его отцом, и помогал церковнослужителям...

На упомянутом праздновании в Петербурге юбилея, несмотря на протекшие после отставки Бобоедова 20 лет, государь заметил его и подозвал к себе. Когда обрадованный Бобоедов побежал к государю, то последний остановил его, сказав: "Не бегай, не бегай, Бобоедов, – твои ноги отвыкли от ботфорт!" Когда Бобоедов подошёл, государь милостиво подал ему руку и сказал: "Каков лейб-эскадрон, которым ты командовал во время коронации!" Затем, расспросив его о жизни и семье и узнав, что у него два сына, которых он желает определить в Школу, чтоб они впоследствии могли выйти в один из гвардейских пехотных полков, государь сказал: "Я бы желал, чтобы сыновья служили в тех же полках, где служили их отцы". На это Бобоедов отвечал, что и сам желал бы того же, но не имеет средств. Государь обещал всё устроить. Но императора Николая Павловича уже не было в живых, когда сыновья Бобоедова вышли в офицеры...

11 февраля 1872 г. Гаврила Васильевич скончался и погребён при церкви с. Ожгибовки. До последних дней жизни лучшими его воспоминаниями остались полковая жизнь и его товарищи.