Степан Никитич Бегичев

1790 -1859

Принадлежал к древнему роду, происходившему от выходца из Золотой Орды. В 1795 г. Степан Бегичев был записан в Пажеский корпус, 1 августа 1802 г. произведён в корнеты в Александрийский гусарский полк, а 21 августа того же года переведён прапорщиком в Олонецкий мушкетёрский полк.

В 1813 г. он был назначен адъютантом к генералу от кавалерии А. С. Кологривову, своему родственнику, а в мае того же года переведён в Кавалергардский полк с оставлением в прежней должности; в 1814 г. произведён в поручики. 26 января 1817 г. отчислен во фронт и 13 марта 1818 г. произведён в штабс-ротмистры, ровно через год – в ротмистры; тогда же переведён в Тираспольский конноегерский полк подполковником, а 15 сентября 1823 г. уволен от службы за болезнью полковником.

Частная жизнь более, чем военная служба, соответствовала спокойному, чуждому честолюбия характеру Степана Бегичева, за который А. С. Грибоедов шутливо титуловал его "ваше флегмородие". Из писем Грибоедова к Бегичеву видно, что этот последний задолго до выхода в отставку тяготился службою в гвардии, своими отношениями к каким-то "казарменным готтентотам" (готтентоты - древнейшие обитатели Южной Африки) и генералам, у которых "подбородок не опушился". Брак Бегичева (29 апр. 1823 г.) с весьма богатой Анной Ивановной Барышниковой обеспечил ему, имевшему до того времени лишь 175 душ, независимое от служебной карьеры положение, и, выйдя через полгода после женитьбы в отставку, он только исполнил своё давнее желание.

Дом Бегичева в Москве являлся средоточием избранного общества, состоявшего из видных представителей современной литературы и искусства: в 20-х годах постоянными посетителями его дома были князь В. Одоевский, Д. В. Давыдов и Б. Кюхельбекер; А. Н. Верстовский певал там свои романсы под аккомпанемент Грибоедова. Тонкие гастрономические обеды и изысканный погреб Бегичева славились на всю Москву.

Бегичев был членом тайного "Союза благоденствия". Вероятно, был принят в союз Никитою Муравьёвым в 1817 г., во время нахождения гвардейского отряда в Москве...

В марте 1826 г. некоторые из заговорщиков были запрошены следственным комитетом о том: "Когда, где и кем принят в тайное общество Бегичев? В каких сношениях с кем из членов находился и какое принимал участие в действиях общества? Оставался ли он в обществе после уничтожения оного в 1821 г. и где теперь находится?"

Никита Муравьёв показал, что "Бегичев находился весьма малое время в "Союзе благоденствия". – Он никогда никакого участия в делах общества не принимал и вышел из оного гораздо прежде разрушения оного. Сколько мне известно, он в отставке и живёт в деревне в Московской губернии".

Сергей Муравьёв-Апостол – что "был Бегичев один в обществе, который, однако ж, мне не был знаком, и не знаю, кем он принят был..."

Пестель: "Я слышал от адъютанта Ивашёва, что Бегичев был член общества до 1821 г. Более же никаких подробностей о нём ни от кого никогда не слыхал и сам его никогда не видал..."

Бурцов: "Бегичева я, служа в гвардии, лично не знал и даже в лицо никогда не видал. Помню только, что при самом начале существования общества о нём говорили как о человеке, способном быть приняту, и кажется мне, что это слышал я от Никиты Муравьёва. Но был ли он действительно принят, не знаю".

Остальные опрошенные (кн. Трубецкой, Митьков, Нарышкин, Якушкин и Матвей Муравьёв-Апостол) ответили, что им Бегичев совершенно неизвестен.

24 марта комитет постановил: "Отставного ротмистра Бегичева внести в список 42 отставших членов "Союза благоденствия", кои оставлены без внимания".

Личность С. Н. Бегичева возбуждает особый интерес благодаря его тесной дружбе с А. С. Грибоедовым и тому влиянию, какое он имел на творца "Горя от ума". Дружба с Грибоедовым завязалась в 1813-1815 гг., в то время, когда Грибоедов служил в Иркутском гусарском полку, состоявшем в команде А. С. Кологривова. Бегичев скоро приобрёл благотворное влияние на юного гусара, только что вышедшего из-под суровой материнской опеки; дружба с Бегичевым спасла Грибоедова от многих увлечений и постепенно направила его от рассеянной и пустой жизни к серьёзным занятиям.

"Ты, мой друг, – писал Грибоедов Бегичеву, – поселил в меня или, лучше сказать, развернул свойства, любовь к добру; я с тех пор только начал дорожить честностью и всем, что составляет истинную красоту души, как с тобою познакомился, и - ей-Богу! - когда с тобою несколько побываю вместе, становлюсь нравственно лучше, добрее. Мать моя тебя должна благодарить, если ей сделаюсь хорошим сыном". Грибоедов глубоко уважал и сердечно любил Бегичева и, по собственному признанию, "себя совершенно поработил его нравственному превосходству".

Письма Грибоедова к Бегичеву отличаются необыкновенной задушевностью: "милый", "бесценный", "друг сердечный", "бесценный друг", "душа, друг и брат" – таковы обычные обращения его к Бегичеву. "Тебя, мой милый, люблю с каждым годом и месяцем более и более", – писал он через 12 лет после начала их дружбы. Любовь к Бегичеву распространялась у Грибоедова и на всех близких к последнему людей. "Я враг крикливого пола, – писал он, – но две женщины не выходят у меня из головы: твоя жена и моя сестра; я не разлучаю их ни в воспоминаниях, ни в молитвах". Когда Грибоедов узнал о рождении старшей дочери Бегичева, по его признанию, первым движением его было "лететь к Бегичеву, поздравить его и обнять крепко-накрепко".

Грибоедов сожалел о том, что он "не вместе" с Бегичевым, но в то же время считал "его приязнь и в отдалённости для себя благодеянием". У него он искал прибежища и от "пустоты душевной", и от часто нападавшей на него "тоски неизвестной". "Скажи мне что-нибудь в отраду", – писал он во время одного из приступов меланхолии. "Ты меня старее, опытнее и умнее, – писал он в другом подобном случае, – сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, и я чувствую, что то или другое у меня впереди".

Отношения Бегичева к Грибоедову вполне подтверждали мнение этого последнего, что Бегичев любил его тоже, "как только брат может любить брата". Не один раз, по-видимому, Бегичев оказывал дружескую помощь деньгами, без которой "корабль Грибоедова остался бы на мели". Он берёг и лелеял талант Грибоедова, всеми силами поощрял его к занятиям литературой, радовался его успехам на этом поприще и был до крайности ревнив к его славе. "Вечно попрекаешь меня малодушием, – оправдывался Грибоедов перед своим другом, – не попрекнёшь же впредь; право, нет, музам я не ленивый служитель".

Когда в 1825 г. М. А. Дмитриев поместил в "Вестнике Европы" резкую статью о Грибоедове, Бегичев "с жаром вступился" за друга и написал опровержение, которое хотел напечатать. Только усиленные настояния Грибоедова отклонили его от этого намерения. "Я привык тебя уважать, – писал он по этому поводу Бегичеву. – Это чувство к тебе вселяю в каждого нового моего знакомца; как же ты мог думать, что допущу тебя до личной и публичной схватки... и всё это за человека, который бы хотел, чтобы все на тебя смотрели как на лицо высшего значения, неприкосновенное, друга, хранителя, которого я избрал себе с ранней молодости как отчасти по симпатии, так равно столько же по достоинству. Итак, плюнь... в одном только случае возьмись за перо в мою защиту, если я буду в отдалении или умру прежде тебя и кто-нибудь, мой ненавистник, вздумает чернить мою душу и поступки". Совместное житьё с Бегичевым было особенно плодотворно для творчества Грибоедова: лето 1823 г. поэт провёл в Тульском имении Бегичева, в с. Екатериновском; и здесь, в садовой беседке, написал третий и четвёртый акты "Горя от ума".

Авторитет Бегичева так высоко стоял в глазах Грибоедова, что тот, по свидетельству племянницы Бегичева Е. П. Соковниной, решился принять пост посланника в Тегеране только по настоянию своего друга. Бегичев был уверен, что при знании Грибоедовым восточных языков, при его знакомстве с нравами и обычаями персиян он мог оказать на этом посту большие услуги России.

На пути в Персию в Туле Грибоедов пробыл три дня у Бегичева и был очень мрачен. Бегичев заметил ему это, и Грибоедов, взяв его за руку, сказал с глубокой горестью: "Прощай, брат Степан! Вряд ли мы с тобой увидимся!.." "К чему эти мысли? – возразил Бегичев. – Ты бывал и в сражениях, но Бог тебя миловал". "Я знаю персиян, – отвечал Грибоедов. – Аллаяр-хан мой личный враг, он меня уходит! Не подарит он мне заключённого с персиянами мира!"

Известие об убийстве Грибоедова сильно поразило Бегичева: он сразу поседел и никогда не мог утешиться, считая себя виновником гибели своего друга...