Михаил Петрович Бутурлин

1786-1860

Сын отставного капитана Измайловского полка. Воспитанный в старинной дворянской семье, Михаил Бутурлин вышел из родительского дома с основательным знанием языков и 25 марта 1807 г. поступил на службу эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк. Вместе с полком ему пришлось совершить Прусский поход в 1807 г.; в следующем году он произведён корнетом, а ещё через два года – поручиком; 15 марта 1811 г. назначен полковым адъютантом.

Весенний поход 1812 г. до окрестностей Вильны Бутурлин совершил с полком. "Мы сюда (Друю) пришли вчерашнего числа (16 апреля), – писал он своему отцу, – и останемся ещё и завтрашний день; здесь переправа чрез Двину. Мы получили, т. е. наш полк, приказание остановиться в м. Опсы Виленской губ., это за два перехода отсюда. Я сегодня исповедовался и приобщался; к счастью, что здесь есть русская церковь... Я удивляюсь, как эта старинная церковь осталась здесь, она была, вероятно, ещё прежде, нежели этот край достался Польше, и среди всех прочих, которые тогда приняли римскую веру, удержалась одна бедная церковь; теперь строение деревянное и худо".

Во время нахождения полка под Вильной 29 мая 1812 г. он назначен старшим адъютантом 1-й кирасирской дивизии. Поглощённый новой должностью, Бутурлин поддерживал переписку с отцом. "Я кое-как мог урваться, чтобы написать вам несколько строк, может быть, мы очень скоро будем в деле; я прошу вашего благословения и надеюсь на Бога; жив или мёртв – не сделаю вам стыда, я в первый раз ещё увижу рубку, однако авось Бог поможет... Я просил генерала, что ежели буду убит, то деньги мои отдать людям, которые со мною; поручаю их вам".

Первое дело, которое увидел Михаил Бутурлин, было дело под Витебском. Особенно отличился он под Смоленском. Вызвавшись добровольно в отряд полковника Вуича, он "с удивительной храбростью и рвением расставлял егерские цепи". Вуич хотел даже рапортом уведомить старика Бутурлина о доблестном поведении сына, но Михаил упросил не делать этого.

26 августа, во время Бородинского боя, Бутурлин находился при князе Д. В. Голицыне, который командовал кирасирами. После знаменитой атаки кавалергардов и Конной гвардии, положившей предел атакам французской кавалерии, "Барклай приказать трубить "аппель", – записано в "Истории кавалергардов", – но у одних лошади занесли, другие же в пылу боя и грохота выстрелов не слышали сигнала и пронеслись до ручья Семёновки, на берегу которого неприятельская кавалерия стала собираться. Около сотни кавалергардов разных эскадронов, увлекшись преследованием, наскочили на фронт неприятельской кавалерии; кавалергарды стали собираться к своим офицерам и тоже выстроились. Старшим в этой кучке оказался пор. Шкурин. Оба фронта стояли один против другого неподвижно. В таком положении застал их дивизионный адъютант М. П. Бутурлин. "Что мне делать? – сказал Шкурин Бутурлину. – Если поворочу налево-кругом, они сядут на плечи; с другой стороны, полковые трубы играют "аппель", стоять опять нельзя – неприятеля много, и он всё усиливается". Бутурлин ответил, что на месте Шкурина он атаковал бы, так как это единственное средство к спасению. Шкурин заметил, что и он того же мнения, но боится ответственности за действия в противность полковому сигналу, и потому упросил Бутурлина объявить ему приказание атаковать. Бутурлин согласился. "С места! Марш-марш!" – скомандовал Шкурин. Неприятель, не ожидавший атаки, смешался и дал тыл, а Шкурин, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, поскакал назад к полку".

"Вчера был целый день в деле, – писал 27 августа из Можайска Михаил, – и благодаря Бога жив; меня в 10 ч. утра ранили картечью или пулей - не знаю; только пробило шинель с воротником, мундир и жилет, а раны не сделано; видно, мёртвая пуля или картечь, как лекарь говорит..." А 31 августа из Москвы: "За 26-е число можно благодарить, что Бог вынес; вы не представите, что это было: мы не уступили ни шага, 14 часов была совершенная бойня, те, кои были под Пр.-Эйлау, под Нови и в других баталиях, говорят, что это было ничего пред сею; нашего полка убито и ранено 16 офицеров, неприятель, конечно, должен потерять гораздо более". Наконец, через месяц из д. Колодези: "Вы не можете вообразить, что это за ад был; кавалерийские атаки уже точно шутки, я был в шести с князем, а то беспрерывный огонь; ядра, а особливо картечь и гранаты, так что нигде места выбрать (нельзя) – так и сыпет; счастлив, кого Бог вынес; такого огня, верно, уже не будет. При князе нас было шесть: один убит, четверо ранены - трёх самих, а у четвёртого три лошади убило; один только Неклюдов (Серг. Петр.) уцелел, отделался шинелью простреленной, да ещё ему убыток: его же шинель и на мне была прострелена пулею, которая меня ранила".

За Бородино Михаил Бутурлин был награждён орденом св. Анны 4-й ст. Затем он участвовал в деле при Чернишне, где был "употреблён с поручениями в опаснейших местах", под Тарутином, Малоярославцем, Вязьмою и под Красным. Награждён орденом св. Владимира 4-й ст., а за Красное – золотой шпагою. В феврале 1813 г. был произведён в штабс-ротмистры.

Перейдя границу, он живо заинтересовался окружающей его обстановкою: нарядный вид немецких деревень, чистота улиц, постройки и костюмы жителей служат постоянной темою его писем к отцу. Привыкшего к обстановке русской широкой помещичьей жизни, Михаила особенно поражала немецкая расчётливость и аккуратность и отсутствие дворни. "Что меня удивляет здесь, – писал он из Франкфурта-на-Майне, – это чистота в домах; у моего хозяина преогромный дом в три этажа, услуга же его состоит: кухарка, горнишная девка и ещё одна женщина для чёрной работы, да один человек, который камердинер, служит за столом, на всех посылках, кучер и конюх, – и всё в порядке: пара вороных всегда вычищена, коляска в исправности, а в комнатах любо посмотреть, и ко всему этому хозяин жалуется, что этот человек ленив, а я только удивляюсь, как его достаёт на все работы".

В кампанию 1813 г. Бутурлин находился в сражениях под Люценом, Бауценом и Дрезденом. В знаменитые дни Кульма он оказал немалую услугу. 17 августа, когда отряд Остермана преградил путь у Кульма корпусу Вандамма, 1-я кирасирская дивизия выступила утром на Теплиц. В голове колонны шли кавалергарды. Пока шли в горах, не было слышно пушечных выстрелов, и полки были далеки от мысли о предстоявшем им участии в сражении. Князь Голицын и Де-Прерадович отправились вперёд к Теплицу. Старшим при дивизии остался командир Конной гвардии Арсеньев. Кавалергарды уже начали спускаться в долину, как прискакал офицер Диет, настоятельно требуя подкрепления Остерману. "По отсутствию старших начальников Арсеньев был в нерешимости исполнить требование Остермана, но, постигая важность обстоятельств и поддержанный дивизионным адъютантом Бутурлиным (М. П.), велел полковнику Ершову вести Кавалергардский полк на место сражения". Вслед за кавалергардами пошли и остальные полки дивизии. "Приспели кирасирские полки 1-й дивизии, и правое крыло моё стало неодолимо", – доносил государю Остерман.

Заболев в конце ноября сильнейшей лихорадкою, Бутурлин принуждён был оставаться долгое время во Франкфурте-на-Майне. Остальное время кампании до взятия Парижа он находился в армии. В 1816 г. он был произведён в ротмистры, в следующем году назначен адъютантом к князю П. М. Волконскому, а 12 декабря того же года флигель-адъютантом. В 1818 г. он был произведён полковником; позднее переведён в лб.-гв. Драгунский полк. 2 октября 1827 г. произведён в генерал-майоры и до 1829 г. находился в командировках в различных губерниях, в том числе в Оренбургском крае, дважды заслужив за это время высочайшее благоволение. Болезнь заставила его выйти в отставку 23 октября 1829 г. Уже уволенный, он остался, однако, по высочайшему повелению в Оренбургском крае до окончания возложенного на него поручения. Выйдя в отставку, М. П. Бутурлин поселился в Москве, в своём родовом доме в Кудрине.

Спустя два года он снова поступил на службу, с состоянием по кавалерии, и к концу года был назначен нижегородским губернатором. Назначение его нижегородским военным и гражданским губернатором было непосредственным распоряжением государя, лично его знавшего. Трудность управления губернией, значительной по пространству и населению, наводняемой ежегодно во время ярмарки разноплеменным людом, не могла ускользнуть от Бутурлина, который в прощальной аудиенции умолял государя освободить его от этого назначения и удостоился услышать следующие слова, характеризующие важность нового поста и репутацию, которой пользовался Михаил Петрович. "Это место, – сказал государь, – не равняется с другими; узел Европы с Азией и множество приезжающих на ярмарку дают ему особую важность. Мне надобно знать, кто у меня тут; тут надобны руки да руки, глаза да глаза. Я знаю твои правила, твёрдость твоего характера, твою ко мне преданность – вот отчего я тебя определил".

Бутурлин приложил все усилия, чтобы оправдать царское доверие. Не было такой отрасли, в которую бы не вникал он, ежедневно работая с 6 часов утра до поздней ночи. Строгое соблюдение закона, равное со всеми обращение и полная доступность скоро доставили ему всеобщее уважение. Соблюдая интересы казны, Бутурлин входил во все мелочи, особенно по казённым подрядам, постройкам и народному продовольствию, и сумел в первые 14 месяцев сэкономить 2 млн 620 тыс. руб. Строгая законность и недоступность посторонним влияниям быстро привели его к серьёзному столкновению с некоторой частью влиятельного местного дворянства, привыкшего раньше вмешиваться во все отрасли губернаторской деятельности. Однако все эти усилия разбились о непоколебимую твёрдость Бутурлина, нимало не изменившего своего ровного и одинаково любезного со всеми обхождения.

Во время своей службы губернатором он кроме высочайших благоволений был неоднократно пожалован орденами, а 16 апреля 1841 г. был произведён в генерал-лейтенанты. Однако Бутурлин просил уволить его от занимаемой должности, ссылаясь на расстроенное здоровье и ослабевшее зрение, но государь отклонил это ходатайство, и он оставался на своём посту до 17 ноября 1846 г., когда был уволен с мундиром и пенсионом.

После отставки М. П. Бутурлин жил в Москве до своей смерти, последовавшей 26 июня 1860 г. Могилы его и его жены находятся в Новодевичьем монастыре.