Князь Александр Константинович Ипсиланти

1792-1828

Принадлежал к древней и богатой греческой фамилии. Отец его князь Константин, составивший заговор для освобождения Греции, был последовательно господарём Молдавии и Валахии. В 1806 г. он, как ревностный приверженец России, лишился власти и бежал в Киев. Этот поступок повлёк за собою казнь его восьмидесятилетнего отца и конфискацию как его обширных имений в княжествах, так и роскошного дворца близ Константинополя.

Александр, старший из сыновей князя Константина, по свидетельству формуляра, "грамоте по-российски, по-немецки, по-французски и по-молдавански читать и писать умел и алгебры знал". Его образование было тем поверхностнее, что он, по свидетельству даже весьма расположенной к нему родственницы графини Эдлинг, отличался "легкомыслием и леностью к умственным занятиям, помешавшими ему в развитии драгоценных задатков, данных ему природою".

Князь Александр в 15 лет был представлен ко двору, причём вдовствующая императрица Мария Фёдоровна обещала "покровительствовать ему при вступлении его в свет". 12 апреля 1808 г. он поступил "из малолетних молдавских князей" в Кавалергардский полк с чином корнета. Движение Ипсиланти по службе шло быстро: 27 сентября 1810 г. он был произведён в поручики, 18 октября 1812 г. – в штабс-ротмистры, 20 февраля 1813 г. – в ротмистры; 6 июля того же года переведён подполковником в Гродненский (Клястицкий) гусарский полк. Во время войны с Наполеоном Александр Ипсиланти участвовал во многих сражениях, причём обнаружил большую храбрость, доходившую иногда до безрассудства. В кампании 1813 г., в сражении при Дрездене, у Ипсиланти была оторвана ядром правая рука. Раненый немедленно был произведён в полковники.

Увечье, полученное Александром Ипсиланти, сделало его неспособным к действительной военной службе. Он долго страдал от раны, но при этом сохранял спокойное и даже весёлое настроение духа и 1813-1815 гг. провёл за границей. Благодаря своей молодости, весёлому нраву и почётному увечью князь Ипсиланти возбуждал к себе общий интерес и сочувствие. Император Александр I был чрезвычайно милостив к юному инвалиду и 1 января 1816 г. пожаловал его флигель-адъютантом. В конце 1817 г. он произведён в генерал-майоры с назначением командиром 1-й бригады 1-й гусарской дивизии. Ещё в 1810 г. Александр вступил в масонскую ложу "Палестины"; впоследствии мы видим его в ложе "Трёх добродетелей" вместе с главнейшими представителями декабристов.

Вращаясь в высшем европейском обществе и верно служа своему второму отечеству, Ипсиланти не забывал о печальном положении своей родины. Ещё во время откровенных бесед с друзьями юности "надежда, что греческий народ некогда будет свободен, являлась ему радужным сном". Время Венского конгресса было особенно благоприятно для патриотических надежд греков. Их соотечественник граф Каподистриа был доверенным лицом и ближайшим сотрудником Александра I по иностранным делам; благодаря его стараниям в венский трактат не была внесена статья, гарантирующая неприкосновенность Порты. Не только славяне, но и греки полагали, что "освободитель Европы" намерен сделаться и освободителем христианского Востока: самоё имя Священного союза (Австрии, Пруссии и России) вводило многих в заблуждение относительно цели этого учреждения и возбуждало уверенность, что этот союз может быть направлен против врагов креста.

Общество "Друзей муз", имевшее целью устройство в Греции школ и охрану местных древностей, пользовалось щедрыми пособиями от императора Александра. Иной характер носило другое общество – "Этерия", которое втайне подготовляло освобождение Греции путём насильственного переворота. Во главе этого общества стояла таинственная "верховная власть", за которую многие считали самого императора Александра; вожаки "Этерии" всеми силами старались поддерживать это убеждение, ни на чём не основанное.

Вербуя повсюду членов, этеристы остановили своё внимание и на семействе Ипсиланти. Меньший брат Александра Ипсиланти князь Николай, вступив в 1818 г. в "Этерию", поспешил привлечь своих братьев к участию в этом обществе.

1820 г. был решительным в истории "Этерии", вожаки которой постановили приступить к враждебным действиям против турок, предполагая воспользоваться разрывом между Портою и Али-пашой, почти независимым властителем Эпира, Фессалии и Морей.

Уполномоченному Эммануилу Ксанфосу было прямо поручено предложить графу Каподистриа главное руководство "Этерией". Положение Каподистриа было чрезвычайно затруднительно. Как греческий патриот, он желал скорейшего освобождения своего отечества, как близкое лицо к русскому императору, он был уверен, что восстание греков, не поддержанное Россией, поведёт только к бесполезному кровопролитию. Поэтому он стал убеждать Ксанфоса оставить мысль о насильственном перевороте.

Потерпев неудачу у Каподистриа, Ксанфос обратился к Александру Ипсиланти. Предложение соответствовало желаниям Ипсиланти, человека крайне легкомысленного и весьма честолюбивого. 31 марта 1820 г. он признан был генерал-эфором, т. е. блюстителем "верховной власти". Вместе с этим Ксанфос передал князю все текущие дела и денежные документы "Этерии". Для того чтобы быть ближе к главным центрам "Этерии", Ипсиланти испросил себе заграничный отпуск для лечения раны и в июле выехал из Петербурга через Москву на юг России. При этом он высказывал намерение посетить Дунайские княжества.

В Москве Ипсиланти был встречен с восторгом местными этеристами. Через Киев, где он простился со своей матерью, он проехал в Одессу. В этом городе, родине "Этерии", Ипсиланти провёл конец лета и начало осени. Приём, встреченный там генерал-эфором, должен был несколько охладить его горячее увлечение делом "Этерии". Богатые одесские банкиры-греки относились недоверчиво к рискованному предприятию Ипсиланти и были скупы на пожертвования.

Этеристы могли достигнуть успеха только в том случае, если бы их поддержала Россия, и всякому было ясно, что открытие враждебных действий против турок в Дунайских княжествах представляло много шансов на вмешательство России в войну, происходящую у самых границ её. К тому же турки были очень слабы в княжествах: в Браилове их было только 700; крепости по правому берегу Дуная были почти лишены гарнизонов и припасов, а вследствие войны с Али-пашой были отозваны войска из Болгарии и Фракии.

В начале 1821 г. обстоятельства сложились так, что Ипсиланти счёл нужным приступить к решительным действиям. Тяжкая болезнь и последовавшая 13 января смерть господаря Валахии Александра Сутцо была благоприятна для утверждения этеристов в стране, оставшейся без правительства. Пользуясь этим, Владимиреско с войском в 4 тысячи человек, состоявшим из всякого хищного сброда, поднял знамя восстания в Чернецах. Он, правда, объявлял, что действует не против Порты, но желает защитить валахов от притеснений со стороны господаря и бояр; но этеристы в это время вполне рассчитывали на него.

Александр Ипсиланти ночью 22 февраля, имея заграничный паспорт за подписью Нессельроде, выехал к турецкой границе. В 6 часов пополудни он в русской генеральской форме перешёл через замёрзший Прут в сопровождении только брата Георгия и двух приближённых к нему лиц и отправился в Яссы. Этеристы встретили его с энтузиазмом; он обнимал их, говоря: "Я пришёл умереть с вами".

24 февраля Ипсиланти обнародовал прокламацию к грекам, наполненную высокопарными фразами о необходимости единения, о слабости врага и о всеобщем сочувствии делу греческой свободы; сверх того, упоминание об ожидаемой помощи со стороны какой-то "державной силы" компрометировало русское правительство, так как прокламация князя Ипсиланти как бы обещала немедленное вступление в Молдавию русских войск. Так же неудачно была составлена и прокламация к народу Молдавии, выпущенная Ипсиланти в один день с воззванием к грекам. В то же время он отправил в Лайбах два письма на имя императора Александра и графа Каподистриа, в которых просил оказать поддержку "делу греческой свободы".

Ипсиланти пробыл в Яссах шесть дней. На третий же день была отслужена торжественная обедня в церкви Трёх Святителей в присутствии генерал-эфора и его солдат, причём митрополит освятил меч князя Ипсиланти и знамена. Среди этеристов господствовал сильный энтузиазм, они клялись не брить бород до тех пор, пока не увидят креста на куполе св. Софии. "Прекрасная минута надежды и свободы", – восклицает Пушкин по поводу этой церемонии, и он же пишет в связи с событиями в Молдавии: "Первый шаг кн. Ипсиланти прекрасен и блистателен! Он счастливо начал! 28 лет, оторванная рука, цель великодушная. Отныне он принадлежит истории". С поэтом был согласен и практический деятель П. Д. Киселёв. "Ипсиланти, – писал он Закревскому, – перейдя за границу, перенёс имя своё в потомство. Помоги ему Бог в святом деле; желал бы прибавить: и Россия".

Трудно было выбрать время, менее благоприятное надеждам греков на помощь России, чем февраль 1821 г. Император Александр был тогда на конгрессе в Лайбахе, где он находился в постоянном и тесном общении с императором Францем и Меттернихом. Австрийские войска, усмирявшие в это время королевство обеих Сицилий, рассеяли карбонаров под Риэти в тот самый день, когда Ипсиланти обнародовал в Яссах свою прокламацию. "Изумление, страх и ярость, – пишет Стурдза, – овладели членами конгресса при получении сей загадочной вести. Догадки, опасения таинников политической науки, все их расспросы метили на Россию".

Положение императора Александра и графа Каподистриа было крайне затруднительно. Самые противоположные чувства должен был испытывать Александр I, читая письмо Ипсиланти. "Благородные движения народов исходят от Бога, – писал князь, – и, без сомнения, по Божию вдохновению поднимаются теперь греки свергнуть с себя четырёх вековое иго. Долг в отношении к отечеству и последняя воля родительская побуждают меня посвятить себя этому делу. Несколько лет тому назад среди греков образовалось тайное общество, имеющее единственною целью – освобождение Греции; оно выросло быстро, и его ветви распространяются повсюду, где только есть греки. Я смею уверить Ваше Императорское Величество, что никакие человеческие силы не могут остановить этот благородный порыв греков и что сопротивление общему желанию нации может только погубить её навсегда, тогда как, управляя её энтузиазмом, должно надеяться спасти её, Государь! Неужели вы предоставите греков их собственной участи?.."

Это письмо было написано со знанием характера императора Александра: оно взывало к его гуманности, льстило его самолюбию. Но, как член Священного союза и охранитель его начал, Александр должен был строго осудить поступок Ипсиланти. В этом же смысле был составлен графом Каподистриа ответ на письмо Ипсиланти.

"Разве какой-нибудь народ, – писал Каподистриа, – может подняться, воскреснуть и получить независимость тёмными путями заговора? Не таково мнение императора. Как вы смели обещать жителям княжества поддержку великого государства? Никакой помощи, ни прямой, ни косвенной, не получите вы от императора, ибо мы повторяем, что недостойно его подкапывать основания Турецкой империи постыдными и преступными действиями тайного общества... Ни вы, ни ваши братья не находятся более в русской службе, и вы никогда не получите позволения возвратиться в Россию". Тогда же, 9 марта, было официально объявлено об исключении князя Ипсиланти из списков. Посланнику барону Строганову было вменено в обязанность сообщить Порте о всех этих мерах.

Между тем князь Ипсиланти окружил себя "целой армией родных и льстецов". По отношению ко всем прочим он вёл себя так, как будто на его голове уже находилась корона некоей восточной империи: он всех отталкивал от себя своей надменностью и строгим соблюдением этикета, напоминавшего церемонии византийского двора; с боярами он обращался, как с лакеями, и заставлял их по целым часам дожидаться в передней. В его главном штабе господствовала полная дезорганизация. Советники Ипсиланти, по выражению Ризоса, "не знали ни того народа, на который они напали, ни того, освобождение которого они выставляли своею задачей". Бояре были напуганы слухами о демократических проектах Ипсиланти; низшие классы обманулись в своих надеждах на реформы. Войско Ипсиланти было бременем для страны. Эти шайки, жившие на счёт горожан и крестьян и в своих бесчинствах доходившие, как это было в Галаце, до осквернения церквей, всего более способствовали непопулярности среди валахо-молдаван князя Ипсиланти и его дела.

28 марта он вступил в Бухарест, простояв перед этим два дня вблизи столицы. Его мучили тяжёлые сомнения. Он не скрывал неуверенности в успехе своего дела. 1 апреля он отступил на север, к Тырговишту. В это время силы турок с трёх сторон надвигались на Малую Валахию и Молдавию и одерживали одну победу за другой. 2 мая ими был взят Галац, а 17 мая турецкая армия заняла Бухарест. В Тырговиште господствовала полная деморализация: дезертиры оказывались даже среди "священной дружины"; бежал близкий к Ипсиланти его домашний врач Мауранатос; этеристы даже вели с турками переговоры относительно убийства или выдачи Ипсиланти. Александр, бросив часть обоза, отступил ещё ближе к австрийской границе.

7 июня произошло сражение, имевшее решительное влияние на судьбу Ипсиланти. Турки, увидя слабость кавалерийского отряда греков, дали им отпор и без труда рассеяли кавалерию, предводитель которой к довершению всего сражался в пьяном виде. Затем турки бросились на "священную дружину" и перебили её. Греческая армия в паническом страхе обратилась в бегство. Удалось спасти только знамя и остатки "священной дружины" и прикрыть отступление.

Стремясь попасть на австрийскую территорию, Александр объявил солдатам, что Австрия начинает войну с Турцией, и под предлогом переговоров с австрийскими властями перешёл 15 июня границу в сопровождении братьев. В деревне Орлай, близ Германштадта, адъютант генерал-губернатора вручил ему паспорт для проезда через Гамбург; в этом документе Александр Ипсиланти был назван "русским подданным и богатым купцом", но в Темешваре комендант задержал его и отправил в Арад до получения инструкций из Вены.

После десятидневного пребывания в Араде князю Ипсиланти было объявлено, что император Франц, "движимый присущим ему чувством великодушия", согласен дать беглецам убежище в своих владениях. В сопровождении плац-адъютанта и двух своих спутников Ипсиланти был переведён в крепость Мункач.

У Ипсиланти были отобраны все его вещи, и он был отведён в каземат со сводами и маленьким окном у самого потолка; вся меблировка состояла из кровати с соломенным тюфяком и судна. Александр умолял коменданта прислать ему нужные вещи и служителя, без которого он, как безрукий, не мог обходиться, и особенно не заключать его отдельно от его товарищей. Комендант согласился только на эту последнюю просьбу. Тут они провели семь недель без всякого сообщения с миром.

В июле 1823 г. узники были под конвоем перевезены в Чехию в крепость. Здесь Ипсиланти был почти постоянно болен; по совету врача он просился на воды в Теплиц или Мариенбад, но ему было дозволено в конце лета 1826 г. съездить на воды в Венгрию, после чего он опять жестоко проболел всю зиму.

Братья Ипсиланти со времени их задержания в Австрии не теряли надежды на изменение своей участи. Ещё в ноябре 1821 г. мать их княгиня Елизавета Ипсиланти обратилась к Александру I с ходатайством о смягчении участи её сыновей. Император ответил, что "обязанности высшего порядка, независимые от всяких личных взглядов, запрещают ему исполнить её желания".

Воцарение императора Николая I оживило надежды Ипсиланти на улучшение их участи, и они несколько раз обращались с письмами к государю и императрице. Только в 1827 г. русскому послу в Вене было приказано заявить, что русский двор при настоящих обстоятельствах ничего не имеет против освобождения Ипсиланти, но что они не будут допущены в Россию.

В ноябре 1827 г. Александр Ипсиланти был выпущен на свободу. Он предполагал жить в Вероне или Венеции, но болезнь позволила ему доехать только до Вены, где он и провёл последние дни. Он умер от разрыва сердца 19 января 1828 г.