Князъ Григорий Александрович Потёмкин-Таврический

1739-1791

В числе лиц, окружавших трон Екатерины II, среди дипломатов и военачальников, законодателей и администраторов, среди всех сановников и советников резко выделялся Григорий Александрович Потёмкин, заслуживший титул князя и прозвание Таврического. Это был наиболее славный и достойный советник императрицы, оставивший по себе заметный след в истории.

Потёмкины известны в русской истории с начала XVII столетия как стольники; более других известен стольник, позднее думный дворянин и окольничий Пётр Иванович, ездивший в 1668-1681 гг. русским послом в Мадрид, Париж, Лондон и Копенгаген.

Григорий Александрович Потёмкин, сын майора, был на десять лет моложе Екатерины II; он родился 13 сентября 1739 г. в родовом селе Чижеве, Духовщинского уезда и получил в Москве хорошее для того времени образование сперва в частном пансионе Литкена в Немецкой слободе, потом в университете, где особенно прилежал к изучению греческого языка и церковной истории. Его пребывание в Московском университете очень характерно: Потёмкин получил золотую медаль и в 1757 г., в числе лучших воспитанников, был отправлен в Петербург для представления императрице Елизавете Петровне, а в 1760 г. был исключён из университета "за леность и нехождение в классы". Это "отличие" Потёмкин получил вместе со своим товарищем Н. И. Новиковым, подобно которому просиживал ночи за книгами.

По обычаю того времени, учение не мешало службе: записанный в Конную гвардию, Потёмкин, не являясь в полк и числясь в университете, проходил низшие чины военной службы. По исключении из университета он явился в 1761 г. на службу в Конногвардейский полк уже вахмистром.

Пятнадцатилетним юношей Потёмкин впервые увидел Екатерину, тогда великую княгиню. По смерти Елизаветы Петровны он увидел её уже императрицею, о которой много и часто говорили в столичном обществе, особенно среди военных, преимущественно же гвардейцев. Молодой, пылкий вахмистр тотчас же стал в ряды сторонников Екатерины и вместе с тремя гвардейскими офицерами, бывшими "в секрете", много содействовал пропаганде среди низших чинов полка в пользу императрицы.

В день переворота, 28 июня, Потёмкин со своим полком сопровождал императрицу "на походе" в Петергоф; на другой день он конвоировал из Ораниенбаума в Петергоф карету, увозившую "бывшего императора"; спустя неделю, 6 июля, Потёмкин находился в Ропше, но не был непосредственным участником печального события. Такое поведение Потёмкина было оценено Екатериной в полной мере: вахмистр Потёмкин был произведён в подпоручики, ему было пожаловано 400 душ крестьян, он был назначен камер-юнкером, и, наконец, в числе 33 ближайших "пособников" ему был пожалован серебряный сервиз.

По отзывам всех современников, своих и чужих, Потёмкин был статный, красивый мужчина. Сохранившиеся портреты его вполне подтверждают эти отзывы, несмотря на физический недостаток – Потемкин был крив на правый глаз. Он окривел в 1763 г.: по совету знахаря Потемкин прикладывал к голове какую-то припарку, которая "притянула пресильный жар к правому глазу", покрывшемуся как бы бельмом.

Подобно Екатерине, чтением подготовившей себя к многотрудному служению России, Потёмкин чтением же обогащал и развивал свои природные дарования. И этот подневольный полуторагодовой труд его не пропал даром – физический недостаток послужил поводом к умственному усовершенствованию.

Трудолюбивый, деятельный, живой телом и духом, Потёмкин работает в самых разнообразных сферах и трудится над задачами самого разностороннего характера: то сидит он в Синоде в качестве помощника обер-прокурора, то наблюдает за шитьём казённых мундиров, то командует ротой, то командируется в Москву для участия в делах "большой комиссии" по составлению уложения в качестве опекуна депутатов-иноверцев, то заседает в "комиссии духовно-гражданской". В сентябре 1768 г. Потёмкин пожалован был в камергеры, в ноябре по воле императрицы отчислен от Конной гвардии как состоящий при дворе, а 2 января 1769 г. в заседании "большой комиссии" А. В. Бибиков объявил, что "господин опекун от иноверцев и член комиссии духовно-гражданской, Григорий Потёмкин, по высочайшему Е. И. В. соизволению, отправляется в армию волонтиром" – на театр первой Турецкой войны.

Поле брани стало полем чести для Потёмкина. Мы не знаем, когда он прибыл в действующую армию, но из реляций известно, что 19 июня он уже отличился в авангардном деле, а 2 июля – при овладении турецким укреплением под Хотином; 29 августа содействовал поражению верховного визиря и крымского хана; 3 января 1770 г. участвовал в сражении при Фокшанах, 18 января – при Браилове, 4 февраля трудился над овладением Журжею, бил турок, бежавших от Рябой Могилы, отличился при Ларге и Кагуле, участвовал в занятии Измаила, поражал турок у р. Олты, сжёг г. Цимбры, полонил много турецких судов. В реляции от 9 сентября 1770 г. Румянцев писал о Потёмкине: "Ваше Величество видеть соизволили, сколько участвовал в действиях своими ревностными подвигами генерал-майор Потёмкин. Не зная, что есть быть побуждаемому на дело, он сам искал от доброй своей воли везде употребиться. Сия причина преклонила меня при настоящем конце кампании отпустить его в Петербург во удовольство его просьбы, чтобы пасть к освященным стопам Вашего Величества".

Недолго пробыл в Петербурге Потёмкин, но успел испросить разрешение писать непосредственно императрице письма с театра войны. Сначала письма эти, полные преданности и любви к государыне, оставались без ответа, но затем заинтересовали Екатерину, и она сама взялась за перо. "Господин генерал-поручик и кавалер! – писала Екатерина собственноручно Потёмкину 4 декабря 1773 г. – Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что вам некогда письма читать; и хотя я по сю пору не знаю, преуспела ли ваша бомбардирада, но тем не меньше я уверена, что всё то, что вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному Отечеству, которого службу вы любите. Но как с моей стороны я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то вас прошу по-пустому не вдаваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься, сделаете вопрос: к чему оно писано? На сие вам имею ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа мыслей об вас, ибо я всегда к вам весьма доброжелательна".

Во время войны, с января 1769 по декабрь 1773 г., в течение пяти лет, Потёмкин из поручиков стал генерал-поручиком. Такое быстрое повышение по службе, объясняемое исключительно военными заслугами на поле брани в действующей армии, было лишь прелюдией к ещё более быстрому возвышению при дворе. В январе 1774 г. Потёмкин, вызванный "неприметно" письмом императрицы, был уже в Петербурге; в феврале он был сделан генерал-адъютантом, в марте – подполковником Преображенского полка, в мае – членом Государственного совета, в октябре – генерал-аншефом и вице-президентом Военной коллегии, в декабре награждён орденом св. Андрея Первозванного, 10 июля 1775 г. возведён в графское достоинство, в 1776 г. пожалован в поручики Кавалергардского корпуса и 27 февраля того же года сделан князем священной Римской империи с титулом светлейшего.

Как быстрое повышение Потёмкина во время войны объясняется его военными заслугами, так и быстрое возвышение его при дворе вполне оправдывается его государственной деятельностью. Отныне и до самой смерти Потёмкина в октябре 1791 г., в течение семнадцати лет его влияние сказывалось на государственной политике России, внутренней и внешней, – влияние ума государственного, взгляда просвещённого, по большей части широкого, всегда практического. "У князя Потёмкина, – писала Екатерина, – были качества, встречающиеся весьма редко и отличавшие его между всеми другими: смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Вот почему мы всегда понимали друг друга". В этом заключался секрет его могущества, тайна того воздействия на Екатерину в течение всей его жизни, до самой кончины, которое сознавали, но не понимали современники. При жизни Потёмкина Екатерина нередко говорила ему: "Я без тебя как без рук"; при первой же вести о его смерти императрица записала: "Потёмкин умер... – теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной". Вот чего не знали современники и не должны упускать из виду потомки.

Положение, занятое Потёмкиным при дворе, было совершенно особое, ни прежде, ни после никем не представлявшееся. Оно нимало не зависело от того, кто именно занимает в Зимнем дворце ближайшие апартаменты к внутренним покоям императрицы – Ермолов ли, Ланской, Мамонов или кто иной. Оно было основано прежде всего не на фаворитизме и потому-то было значительно серьёзнее, прочнее и не прекращалось с окончанием фавора – оно коренилось как в согласии государственных идей и политических целей, так в тождестве взглядов и намерений. Для Екатерины Потёмкин олицетворял "благо империи и мою славу добрую", а не какие-либо случайные, временные прихоти, питаемые фавором. По словам императрицы, "Потёмкин был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; цели его всегда были направлены к великому. В голове его непрерывно возникали новые мысли. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Словом, это был вполне государственный муж: он умел дать мудрый совет, умел и выполнить его. Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти. Это был великий человек, не выполнивший и половины того, что был в состоянии сделать".

Потёмкин, разделявший с Екатериной, по её же сознанию, "тяжесть правления", является центральной фигурой во второй половине екатерининского царствования. Все вопросы, интересовавшие русское правительство и волновавшие русское общество в эти семнадцать лет, с 1774 по 1791 г., обсуждались и разрешались при большем или меньшем участии Потёмкина, и не только вопросы государственные или общественные, но нередко и частные, личные вопросы императрицы: совершенно интимное письмо матери к сыну – Екатерины II к Павлу Петровичу о его женитьбе исправлено Потёмкиным. В переписке Екатерины с Потёмкиным, как и в бумагах его, упоминается масса самых разнообразных вопросов внутренней и внешней политики: крестьянское волнение и австро-русское сближение, Запорожская Сечь и бурбонские дворы, беспорядки в Вологде и война со Швецией, торговый договор с Францией и устройство Черноморского флота, судьба Грузии, Дунайские княжества, устройство городов, Кавказ, положение русского солдата, пленные в Хиве, Крым, Дарданеллы, восстановление Византийской империи, Польша, Курляндия и многие другие.

Особенно заметна и плодотворна деятельность Потёмкина по двум вопросам: внутреннему – о военной реформе и внешнему – об отношениях к Турции.

Ещё до рождения Потёмкина, в 1737 г. русская армия взяла Очаков, над которым он столь потрудился пятьдесят лет спустя, и в годы его юности побеждала уже Фридриха II, несмотря на многие недостатки её устройства. Эти недостатки сознавали и с ними боролись Румянцев, Панин, Суворов, но поборол их Потёмкин.

Румянцев первый обратил внимание на русского солдата. Знаменитый полководец заботился, чтобы солдаты соблюдались в чистоте, чтобы при учении их не тиранили, чтобы офицеры знали солдат и сами с ними занимались; ему принадлежит много изменений в строе, который он старался сделать более пригодным для действий военных. В лице Потёмкина граф Румянцев нашёл человека, понявшего всё значение его реформы и быстро усвоившего его взгляды.

Уже при князе Голицыне Потёмкин зарекомендовал себя дельным офицером. "Русская конница, – писал Голицын в своём донесении, – до сего времени ещё не действовала с такой стройностью и мужеством, как под командой генерал-майора Потёмкина". Пройдя же школу Румянцева, Потёмкин ещё более понял недостатки нашей армии и, получив власть, тотчас же, ещё будучи вице-президентом Военной коллегии, начал осуществлять те реформы, нужда в которых была так настоятельна.

Ещё в январе 1775 г. вошёл он со всеподданнейшим докладом, стараясь очистить полки "от всех неупотребительных излишностей и каждый род войска поставить на такой ноге совершенства, чтобы вся в нём благопристойность была, соответственно стремительному его движению". Особенное внимание обращал Потёмкин на кавалерию; здесь он явился защитником драгун, "полезнейших и самонужнейших в государстве". Потёмкин предлагал обучать драгун и конному и пешему строю, чтобы они могли действовать, не нуждаясь в подкреплении ни пехоты, ни тяжёлой конницы. В том же докладе Потёмкин указывал на необходимость увеличить число гусарских полков, нужных для разведочной службы и быстрых передвижений. На основании соображений Потёмкина было сформировано пять драгунских полков, из десяти эскадронов каждый, и семь русских гусарских полков, по шести эскадронов. Позже, в 1783 г. десять малороссийских казачьих полков были также обращены в регулярные, и в докладе своём от 27 мая 1783 г. Потёмкин мог сказать, что "конницы в армии российской достаточно".

Первая Турецкая война, в которой так блистательно участвовал Потёмкин, показала, насколько полезны в военное время егеря. По настоянию Потёмкина при всех полках были устроены егерские команды, со временем обращённые в особые егерские батальоны: в 1777 г. было сформировано шесть таких батальонов, по шести рот каждый.

Но недостаточно было при новых пределах империи увеличения числа конных полков и учреждения егерских батальонов; нужно было усилить всё войско. И в 1785 г., по ходатайству Потёмкина, число гренадер было приказано довести до сорока батальонов и сформировать шесть егерских корпусов, по четыре батальона каждый; были сформированы также и мушкетёрские четырёхбатальонные полки.

Опыт той же первой Турецкой войны показал, что от армии надо прежде всего требовать не показной чистоты, а способности быстро передвигаться и менять строевые формы. Но этого невозможно было требовать от солдата, стеснённого в своих движениях амуницией, отягчённого ношей и чуть не четверть дня вынужденного тратить на приведение в надлежащий порядок своей причёски и на чистку амуниции.

Во всеподданнейшем докладе 4 апреля 1783 г. Потёмкин писал между прочим следующее: "Одежда войск наших и амуниция таковы, что придумать ещё нельзя лучше к угнетению солдата. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением; платье должно служить солдату одеждой, а не в тягость. Всякое щёгольство должно уничтожить, ибо оно есть плод роскоши, требует много времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может... Туалет солдатский должен быть таков, что встал, то и готов".

При обучении рекрутов Потёмкин требует строгой последовательности, требует приведения их "нечувствительным образом к первым познаниям звания солдатского", горячо восстаёт против побоев, ограничиваясь "шестью палками". Неоднократно писал Потёмкин начальникам частей с просьбою относиться к солдатам человечнее и не превышать известной меры в наказаниях. "Гг. офицерам гласно объявите, чтоб с людьми обходились со всеможной умеренностью, старались бы об их выгодах, в наказаниях не преступали бы положенных, были бы с ними так, как я, ибо я их люблю, как детей".

Вообще Потёмкин входил во все подробности солдатской жизни и требовал того же от офицеров. Он приказывал офицерам наблюдать, чтобы солдаты не страдали от стужи, чтобы они были хорошо одеты, чтобы не терпели недостатка в пище. "Строго я буду взыскивать, – говорит Потёмкин в приказе 6 октября 1788 г., – если солдаты будут подвержены претерпению нужды от того, что худо одеты и обуты".

Эти гуманные меры Потёмкина не нравились иным офицерам. Зато солдаты оценили заботы о них Потёмкина и были ему благодарны. "Покойный его светлость был нам отец, облегчил нашу службу, довольствовал нас всеми потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети", – говорил Энгельгардту один гренадер, вспоминая князя Потёмкина.

Военная реформа – дело внутреннее, которое прежде всего должно служить целям внешней политики. А цели эти у Потёмкина были обширны и сводились, в общем результате, к изгнанию турок из Европы и восстановлению Византийской империи.

Так называемый "греческий проект" возник не вдруг: приобретение северных берегов Чёрного моря, присоединение Крыма и создание Черноморского флота составляли те задачи, которые послужили главным мотивом проекту. Центром ближайших стремлений являлся Крым. В особой записке Потёмкин так определяет императрице значение Крыма для России того времени.

"Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или со стороны кубанской - во всех сих случаях Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний туркам неприятен: для того, что он не допустит их через Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите теперь, что Крым - ваш и что нет уже сей бородавки на носу, - вот вдруг положение границ прекрасное... мореплавание по Чёрному морю свободное, а то извольте рассудить, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить ещё труднее... Поверьте, что вы сим приобретением бессмертную славу получите и такую, какой ни один государь в России ещё не имел. Сия слава положит дорогу ещё к другой и большей славе: с Крымом достанется и господство в Чёрном море..."

Екатерина одобрила мысль о приобретении Крыма, и на осуществление её ушла вся жизнь Потёмкина, скончавшегося во время второй Турецкой войны, вызванной присоединением Крыма к России.

Вслед за Кючук-Кайнарджийским миром, оторвавшим Крым от Турции, начались приготовления к осуществлению плана Потёмкина. В 1776 г. была занята Перекопская линия; в 1777 г. началось заселение Азовской губернии и устройство Новороссийской; с 1778 г. строились корабли на Днепре и адмиралтейство на Лимане; в 1779 г. был заложен Херсон и приняты меры против кабардинских набегов; в 1780 г. заключён союз с Австрией; в 1781 г. окончена Моздокская линия и положено начало присоединению Грузии; в 1782 г. волнения против ставленника России крымского хана Шагин-Гирея ускорили развязку: "лаской, убеждением, золотом и грозным вооружением" Потёмкин склонил Шагин-Гирея к уступке Таврического полуострова, и в 1783 г. Крым был присоединён к России без пролития крови.

Для нас особенно знаменательно признание заслуг Потёмкина Екатериной, считавшей Крым "своим приданым" России: признательная "за благополучное сего знаменательного дела совершение", императрица назначила Потёмкина шефом Кавалергардского корпуса, екатеринославским и таврическим генерал-губернатором, генерал-фельдмаршалом и президентом Военной коллегии.

Ни Екатерина, ни Потёмкин не обманывали себя и смотрели прямо на дело, признавая приобретение Крыма не более как захватом. "Цапанье нам никогда непротивно", – писала Екатерина Потёмкину и торопила вооружениями, ясно сознавая, что подобное "цапапье" поведёт к войне с Турцией. Потёмкин хорошо понимал, насколько слабо "морское наше ополчение на Чёрном море", и обратил теперь всё внимание на флот, сооружение которого являлось насущной потребностью ввиду наступательных действий России против Турции. В Херсоне Потёмкин завёл Морской кадетский корпус и училища штурманское и корабельной архитектуры; в разных местах были построены им верфи; он основал Севастопольскую гавань. В Новороссийский край стягивались войска, формировались на месте новые полки; появлялись на юге сёла и создавались города, строились фабрики и заводы, росла промышленность.

Заинтересовалась югом России и Екатерина. С 1784 г., когда впервые императрица выразила желание посетить Тавриду и обозреть Новороссийский край, закипела на всём юге России усиленная деятельность: тысячи рабочих трудились над созданием Екатеринославля, спешно строилась галерная флотилия, в которой Екатерина и её спутники должны были спуститься из Киева в Херсон; в Крыму прокладывались дороги, строились дворцы на станциях, заводились экипажи, лошади и мебель. Были приняты меры, чтобы в тех местах, где должна была проезжать императрица, её встречали толпы народа. Для путешествия Екатерины воздвигались даже целые города, как Алёшин, построенный и заселённый в несколько месяцев.

В 1786 г. Потёмкин покинул Петербург и, отправившись в своё наместничество, занялся лично приготовлениями к приёму Екатерины, которую он встретил в Киеве. Плаванье по Днепру оказалось, однако, медленнее и беспокойнее, чем рассчитывала императрица, но зато Кременчуг очаровал её и она не скрыла своего восторга от Потёмкина. "До самого Киева я могла думать, – сказала она, – что механизм администрации в моей империи испорчен; здесь же я нахожу, что он действует с полною силой". Это восхищение перед результатами деятельности Потёмкина не покидало императрицу во всё время её путешествия: всё виденное по пути от Кременчуга до Карасубазара приводило её в восторг.

Конечно, восторженные отзывы императрицы не совсем соответствовали истинному положению дела: Потёмкин показывал ей одно хорошее. Но этого хорошего было так много, что торжество Потёмкина было вполне заслужено. Сделать для нового края больше, чем сделал Потёмкин, было невозможно. За ним остаётся заслуга, что он первый призвал к жизни пустынный степной край.

Ещё таврическое путешествие, доставившее Потёмкину прозвание Таврического, не было вполне окончено, как началась вторая Турецкая война, ведшаяся Россией в союзе с Австрией.

Князь Потёмкин-Таврический был назначен командующим Екатеринославскою армией, граф Румянцев-Задунайский – Украинскою.

Военные действия открылись нападением турок на Кинбурн, Суворов победоносно отразил все приступы турок. В то же время страшная буря разметала флот, шедший к Варне. "Флот севастопольский, – писал императрице Потёмкин, – разбит бурею; корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьёт, а не турки". Поддерживая павшего духом князя, Екатерина отвечала ему: "Известия, конечно, не радостные, но, однако, ничто не пропало; сколько буря вредна была нам, авось либо столько же была вредна и неприятелю; неуже что ветер дул лишь на нас; как ни ты, ни я сему не причиной, то о сём уже более и говорить не стану, а надеюсь от добрых твоих распоряжений, что стараться будут исправить корабли и ободрить людей".

Екатерина оказалась права: при первых же встречах обоих флотов на Лимане уже не Бог, а русские побили дважды турок. Тем не менее, Потёмкин, впервые принявший на себя командование армией, при всякой неудаче, при каждом неуспехе волновался, нервничал, о чём откровенно и писал императрице. Екатерина так отвечала ему: "Ради Бога не пущайся на сии мысли, кои мне понять трудно и мне кажутся неудобными, понеже лишают нас многих приобрётенных миром и войною выгод и пользы. Когда кто сидит на коне, тогда сойдет ли с оного, чтобы держаться за хвост?"

Потёмкин остался на коне: 6 декабря 1788 г. Очаков взят был штурмом. Это был удар решительный, определивший дальнейший ход военных событий и самый исход войны. Полтора года стоял Потёмкин под Очаковом, возбуждая против себя самые невыгодные толки; взятием Очакова он "всем рот закрыл", и в Петербурге недовольство на медленность и нерешительность князя Потёмкина сменилось тотчас же ликованием.

Взяв Очаков, Потёмкин не сразу поехал в Петербург, а сначала отправился в Херсон для распоряжений по кораблестроению. Путь его из Херсона в столицу был торжественным шествием, и в Петербурге, куда он прибыл 4 февраля 1789 г., торжество продолжалось. Весь город был "на поздравлении его светлости"; ему подносили поэты стихи, с него рисовали портреты, в его честь было приказано в Царском Селе "иллюминовать мраморные ворота и, украся морскими и военными арматурами, написать в транспаранте стихи, кои выбрать изволила (императрица) из оды на Очаков Петрова".

Возвратившись три месяца спустя из Петербурга на место военных действий, Потёмкин прежде всего занялся пополнением убылей от кампании 1788 г. и приготовлениями к новой. Необходимо заметить, что теперь Потёмкин явился уже главнокомандующим всех войск. Ещё в бытность его в Петербурге императрица выразила мысль об отозвании графа Румянцева и о поручении ему обеих армий, "дабы согласно дело шло". Как отнёсся к этому Потёмкин, мы не знаем, но факт тот, что граф Румянцев был теперь косвенно подчинён князю: ему было предписано согласовать действия своей армии с действиями армии Потёмкина и быть от них в полной зависимости. А когда графа Румянцева сменил Репнин, последний прямо был уже подчинён Потёмкину.

Кампания 1789-1790 гг. показала, что Потёмкин как полководец не оправдал надежд, на него возлагавшихся. Пока он со своей армией медленно подвигался к Днестру, Суворов по ту сторону Дуная одерживал победу за победой. Тем не менее Потёмкин пожинал лавры как главнокомандующий. После, например, рымникской победы Суворова Екатерина, благодаря Потёмкина, писала ему: "Спасибо, мой фельдмаршал, что дела ведёшь умно и с успехом". После битвы при Фокшанах, где Потёмкин также не принимал участия, благодарность Екатерины к нему была беспредельна.

Вскоре отличился и сам светлейший: он занял Аккерман, а затем Бендеры, не пролив капли крови. Занятие этих двух крепостей увенчало Потёмкина ореолом и несказанно обрадовало императрицу. "Знатно, что имя твоё страшно врагам, что сдались на дискрецию, лишь ты показался. Спасибо тебе и преспасибо; кампания твоя нынешняя щёгольская... – писала ему Екатерина. – Недаром я тебя люблю и жаловала..." 10 января 1790 г. Екатерина даровала Потёмкину титул гетмана казацких екатеринославских и черноморских войск. В то же время она заказала мраморный бюст Потёмкина и великолепный кавалергардский мундир синего бархата.

По занятии Аккермана и Бендер Потёмкин поселился сначала в Яссах, а затем в Бендерах, окружив себя невероятной роскошью. Отсюда он внимательно следил за общеевропейской политикой, руководил военными действиями, вёл переговоры о мире с Турцией, обозревал важные пункты, переписывался с Екатериною, Суворовым, Булгаковым о делах государственных и военных, следил за ходом Шведской войны и за действиями Пруссии. Императрица пользовалась его советами в войне со Швецией и придавала советам этим большое значение.

Кампания 1790 г. доставила Потёмкину славу. "Спасибо тебе, мой друг, и преспасибо за вести, и за попечение, и за все твои полезные и добрые дела", – писала ему Екатерина, узнав о морской победе Ушакова над турками. Благодарила его императрица и за взятие Суворовым Измаила.

Не надеясь, однако, на скорое заключение мира с турками, Потёмкин собрался в Петербург; и хотя императрица советовала ему не отъезжать с театра войны, он 28 февраля 1791 г. явился в столицу. Это было тяжёлое для Екатерины время. На юге продолжалась ещё война с Турцией; мир, заключённый на севере со Швецией, считался непрочным; отношения с Англией были натянуты, с Пруссией – враждебны; польские дела беспокоили императрицу; французская революция заставляла задумываться. Не блестящи были дела и внутри империи: финансы государства были расстроены; между Екатериной и молодым двором происходили недоразумения; вельможи соперничали между собою.

Потёмкину пришлось окунуться во все эти дела и дрязги. Не могло быть приятным ему в то же время и чрезвычайное влияние Платона Зубова на императрицу. Правда, Потёмкину нечего было бояться: он так высоко стоял в глазах императрицы, она так привыкла советоваться с ним во всех делах, что не Зубову было свалить Потёмкина.

Делами армии, главнокомандующим которой он состоял, Потёмкин интересовался в это время мало, менее даже чем великолепным праздником в своём Таврическом дворце, и Екатерина была недовольна, что он по неделям задерживает курьеров Репнина, который между тем продолжал войну с турками и 28 июля одержал над ними блистательную победу при Мачине и начал мирные переговоры.

За четыре дня перед тем Потёмкин покинул Петербург – и покинул навсегда. Болезнь, давно уже подточившая его организм, усиливалась быстро, и всё чаще и чаще в письмах его к императрице находим мы жалобы на упадок сил.

На театр войны приехал он 1 августа, совершенно разбитый физически, но тотчас же приступил к делам и признал все предварительные условия перемирия, заключённого Репниным. Занимался он в это время и другими государственными делами. Так, например, в конце августа, уже после первых приступов болезни, сведшей его в могилу, он писал следующее к князю А. А. Безбородке: "Из Ясс буду я писать обо всём обстоятельно, и о Польше, и пришлю журнал всего, происходившего между мною и визирем. Дело совсем было расклеилось упрямством султана; но флот наш Черноморский всё поправил, приведя до крайней трусости "его султаново величество". В этом же письме, далее, пишет Потёмкин и об отношениях России к Австрии и Пруссии: "На императора (Леопольда) нельзя надеяться и для того нужно скорее учредить свои интересы с берлинским двором. После всё можно устроить, но только на теперешний случай сие надобно, конечно". "Польша требует большого внимания, – писал Потёмкин, – тем паче, что император ходит с королём прусским".

Но в сентябре здоровье князя было уже очень плохо. "Стал было я бродить, но третьего дня схватил меня сильно пароксизм и держал более 12 часов, так что и по сие время не могу отдохнуть; крайнее ослабление", – писал он князю Безбородке 21 сентября. Болезнь Потёмкина чрезвычайно беспокоила императрицу. В дневнике Храповицкого под 3 октября записано: "Два курьера, что князь Потёмкин был опасно болен, и теперь ещё лихорадка продолжается; он приобщён святых тайн. Прислано описание болезни от Массо и Тимана. Слёзы". Под 11 октября: "В обед приехал курьер, что 1 октября князю Потёмкину опять хуже. Слёзы". Екатерина не оставляла князя своими письмами, и они, по свидетельству Попова, благотворно действовали на Потёмкина. 3 октября в последний раз писала ему императрица, а 5 октября Попов писал ей: "Удар совершился, всемилостивейшая государыня! Светлейшего князя нет более на свете... Поутру он сделался очень слаб, но приказал скорее ехать; наконец, не доезжая большой горы, верстах в 40 от Ясс, так ослабел, что принуждены были вынуть его из коляски и положить на степи. Тут и испустил он, к горестнейшему нашему сожалению, дух свой..."

Известие о кончине Потёмкина было получено в Петербурге 12 октября. На Екатерину весть эта подействовала так сильно, что она слегла в постель и ей должны были пустить кровь. "Теперь не на кого опереться", – были первые её слова, когда она узнала о смерти "сердечного друга Григория Александровича". Скорбь Екатерины была вполне искренна и вполне заслужена Потёмкиным.

Тело Потёмкина было привезено обратно в Яссы, набальзамировано и перевезено для погребения в Херсон, где его 28 ноября 1791 г. поставили в склепе церкви св. Екатерины. Так, не засыпанный, простоял гроб до 1798 г., когда император Павел I приказал, чтобы "всё тело, без дальнейшей огласки, в самом же том погребу погребено было в особо вырытую яму, а погреб засыпан землею и изглажен так, как бы его никогда не бывало". Тогда же по приказанию Павла был уничтожен и памятник, воздвигнутый в храме по распоряжению Екатерины, предписавшей, кроме того, "заготовить грамоту с перечислением заслуг Потёмкина и хранить её в том храме, где он погребён".

Лишь по смерти Павла I разрешено было родственникам Потёмкина поставить ему памятник. В 1836 г. в херсонском городском саду была воздвигнута статуя князя Г. А. Потёмкина-Таврического на повсеместный сбор в России, а в 1873 г. херсонское земство соорудило по добровольной подписке мраморную доску в церкви св. Екатерины на память о Потёмкине.