Декабристы

Друг Марса, Вакха и Венеры, Тут Лунин дерзко предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. А.С. Пушкин. "Евгений Онегин", X гл.

В середине октября 1820 г. в Петербурге случилось происшествие, известное под именем "семёновской истории". Здесь не место излагать это печальное событие, и мы сделаем это лишь постольку, поскольку оно коснулось кавалергардов.

Существует мнение, что происшедшее в Семёновском полку представляло "пробу возмущения" – репетицию 14 декабря 1825 г. Мнение это неверно. Ныне на основании всего "дела декабристов" должно категорически прийти к заключению, что не было ни постороннего ("фрачных людей") революционного влияния, ни революционного влияния своих офицеров. Семёновский бунт был явлением случайным, без всякого уговора или подготовки, это было исключительно внутренним делом полка. И потому видеть в семёновском бунте репетицию 14 декабря решительно нельзя.

Для усмирения семёновцев был вызван в числе других частей и Кавалергардский полк. Но усмирять никого не пришлось, так как семёновцы без сопротивления отправились в Петропавловскую крепость.

Понятно, что "семёновское происшествие" возбудило толки во всех слоях городского населения, и особенно среди военных. В одном из своих писем к князю Волконскому, находившемуся при государе Александре Павловиче на конгрессе в Троппау, командир гв. корпуса Васильчиков писал, что кавалергардские офицеры много болтают.

Чтобы прекратить эту болтовню, сочли нужным остановить в полку производство офицеров в очередные чины.

Васильчиков поспешил отписать в ответ на это: "Я не могу согласиться с мнением, что останавливать производство в полку было бы средством прекратить болтовню; напротив, при настоящих обстоятельствах этим толки лишь увеличатся, так как наказание пало бы не только на виновного, но и на невиновного, что, конечно, произвело бы дурное действие; сверх того, все болтали и ещё болтают, и я не хотел бы брать на свою совесть заверения, будто между кавалергардами более беспокойных людей, чем где-либо; эта вещь слишком щекотливая, чтобы не требовать наивеличайшей осмотрительности; неверное указание повлекло бы несоответствующие меры, и произвол во время брожения умов может иметь прискорбные последствия. Итак, я прошу как необходимую меру дозволить производство в Кавалергардском полку... Могу отметить только три личности, которые имеют репутацию болтунов: полковник Шереметев, ротмистр Кавалергардского полка Пестель (В. И. Пестель, брат декабриста П.И. Пестеля) и полковник Московского полка Корсаков, последний в особенности человек беспокойный. Так как трудно найти верные доказательства того, что они говорили, то, по моему мнению, необходимо сыскать предлог к их удалению; иначе переводом их без вины в армию придадим им вид новых "жертв самовластия", дадим повод к новым выходкам против произвола и злоупотреблений шпионства".

Приказом по российской армии государь повелел раскассировать весь состав Семёновского полка и сформировать новый из других офицеров и нижних чинов. Приказ этот "удивил весь корпус", полагавший, что государь не поступит столь строго со своим любимым полком, и прекратил неуместные толки, доходившие до того, что лб.-гренадер князь Мещерский обращался к кавалергардским офицерам с предложением подать адрес государю о помиловании семёновцев, что кавалергардами было отклонено.

Васильчиков, с одной стороны, находил, что "действие приказа было волшебное", что большая часть болтунов умолкла и через несколько дней "спокойствие было восстановлено", а вслед за сим шли настояния о немедленном возвращении государя. Растерявшийся корпусный командир доходил даже до обвинения гвардейских офицеров в нежелании идти в поход.

О кавалергардах Васильчиков писал князю Волконскому, что они спокойны; "неудовольствие, о котором мне говорили, произошло вследствие экономического устройства обмундирования; я говорил об этом ген. Де-Прерадовичу, который всё уладил".

Найдено было нужным "проветрить" гвардию, и в этой связи в начале апреля последовал приказ по гв. корпусу о выступлении в Литву и Белоруссию. Кавалергарды выступили 8 мая на Ижору, Тосну, Новгород, Старую Руссу, Холм в Торопец, куда прибыли 8 июня, сделав 497 вёрст в 35 дней. Придя в Торопец, полк расположился на квартирах в самом городе и по окрестным деревням. Поход до Торопца, несмотря на ужасное состояние дорог ("накатники") и в особенности мостов, был совершён благополучно; как и всегда, полковое начальство строго следило, чтобы солдаты не притесняли обывателей; так же, как и всегда, больным местом был обоз вообще, а офицерский в особенности. Чтобы упорядочить последний, пришлось отдать три приказа по полку, из них последний с угрозою "сожжения".

Чтобы составить себе понятие о существовавших тогда взглядах на воспитание кавалерии, достаточно привести нижеследующий приказ: "Спустя два дня по расположении на кантонир-квартирах начать заниматься выправкой людей поодиночке; чрез каждые четыре дня делать лёгкие проездки".

В окрестностях Торопца кавалергарды простояли до 13 июля, когда были направлены, вследствие недостатка сена в Торопецком и Холмском уездах, в Усвят. В Усвят полк прибыл 23 июля. В Усвяте В.И. Каблуков, назначенный командиром кирасир Её Величества, расстался с полком, и во временное командование кавалергардами "впредь до высочайшего повеления" вступил барон Арпс-Гофен. Из Усвята полк в конце августа ходил в Юрованово на смотр главнокомандующего графа Ф.В.Сакена, откуда направлен был 5 сентября через Сураж, Витебск и Островну к Бешенковичам. 10 сентября полк расположился на квартирах по деревням близ Бешенковичей и начал готовиться к царским смотрам. Смотры эти состояли в общем параде 17 сентября и в манёвре на другой день. Манёвру предшествовали репетиции (11-го и 13-го) при помощи жалонерных унтер-офицеров (Жалонер (фр. jalonneur) - военнослужащий, обозначающий линию построения войск, а также линию их движения на парадах и учениях). Государь остался вполне доволен как смотром, так и манёврами.

При выступлении войск в обратный поход витебский губернский предводитель дворянства Феликс Цехановецкий обратился к Де-Прерадовичу как командующему всей гвардейской кавалерией с письмом, в котором от имени витебского дворянства благодарил "за кроткое гг. штаб- и обер-офицеров с помещиками обращение и за миролюбивое воинов с поселянами обхождение. Не могло не видеть дворянство, что при расположении сих же гвардейских войск на кантонир-квартирах гг. командиры полков и эскадронов, единственно из уважения к расстроенному всей страны положению, старались облегчать жителей во всём том, что следовало по закону от земли, и в чём по необходимости нуждались войска. Таковое беспримерное внимание увеличилось тем более нынешней весною, когда даже по ощутительному недостатку крестьян в пропитании и несостоятельности помещиков к содержанию их гг. генералы, шт.- и обер-офицеры благотворительностью своей вспомогали бедных жителей; многие же воины, следуя столь человеколюбивому примеру, уделяли также оным по возможности из собственного своего провианта".

Весной полк выступил на Великие Луки, Лугу, Гатчину, Графскую Славянку, куда прибыл 27 июня.

30 июня государь Александр Павлович делал полку смотр в Царском Селе, на софийском плацу, а затем полк, пройдя мимо дворца "у подъезда государыни императрицы", направился в тот же день в Новую Деревню.

...Известие о кончине императора Александра дошло до Кавалергардского полка холодным предзимним днём 27 ноября 1825 г.

14 декабря 1825 г. император Николай встал рано и, одевшись в мундир Измайловского полка, принял командира гвардейского корпуса генерала Воинова и затем в 7 часов вышел к собравшимся во дворце начальникам отдельных частей гвардии. Государь словесно объяснил им, каким образом "по непременной воле цесаревича Константина Павловича" он находится ныне "вынужденным покориться его воле и принять престол". Затем государь прочитал манифест 16 августа 1823 г. и акт отречения цесаревича (Манифест (долгое время остававшийся в тайне), которым Александр I завещал престол великому князю Николаю Павловичу в обход цесаревича Константина Павловича). Получив от каждого уверение "в преданности и готовности жертвовать собой", Николай Павлович приказал им ехать к своим командам и привести их к присяге, о чём и донести ему. Командиры частей направились из дворца в Главный штаб, где принесли присягу. Из Главного штаба они разъехались по своим полкам.

...Кавалергардский полк едва не был взбунтован незаконным и бестактным поведением начальника дивизии А.Х.Бенкендорфа.

По получении манифеста граф Апраксин собрал к себе на квартиру дивизионных и эскадронных командиров и ознакомил их как с манифестом, так и с приложениями к нему. Затем полк был собран в полковом манеже, куда прибыл генерал Бенкендорф. Полковой адъютант прочёл манифест и отречение Константина Павловича, после чего граф Апраксин не тотчас же предложил присягать, а дал время эскадронным командирам объяснить, в чём дело, офицерам и нижним чинам. Между тем эта проволочка не понравилась начальнику дивизии, который приказал: "Присягать без рассуждений". В рядах раздался ропот. Командир полка близко подошёл к Бенкендорфу и, напомнив ему, что за принесение присяги полком отвечает он, командир полка, просил Бенкендорфа покинуть манеж. Бенкендорф уехал. Тогда Апраксин, сняв каску и подняв правую руку, клялся полку, что отречение Константина Павловича добровольное, что престол переходит к Николаю Павловичу по воле императора Александра, "нашего благодетеля", и, указывая на вензеля на своих эполетах, заклинал полк именем покойного императора исполнить его последнюю волю. Дав полку успокоиться, Апраксин обратился к полковому священнику с предложением приступить к присяге, и полк без всякого уже колебания принёс присягу. Затем граф Апраксин поехал во дворец доложить государю о принесении присяги кавалергардами.

Тем временем "явился ко мне, – пишет император Николай, – г.-м. Нейдгардт (нач. штаба гвард. корпуса) и, войдя ко мне совершенно в расстройстве, сказал: "Sire! Le regiment de Moscou est en pleine insurrection... les mutins marchent vers le Senat" ("Ваше Величество! Московский полк в полном восстании... Мятежники идут к Сенату" (фр.). Государь приказал выводить 1-й батальон преображенцев, а Конной гвардии седлать, но не выезжать. Спускаясь "на собственный подъезд", государь, которого сопровождал лишь генерал-адъютант П.Б.Кутузов, встретил в передней графа Апраксина, велел ему ехать в полк "и сейчас его вести ко мне". На лестнице государь встретил Воинова в совершенном расстройстве и строго припомнил ему, "что место его не здесь, а там, где войска, ему вверенные, вышли из повиновения"; это было между 10 и 11 часами утра.

Между тем после присяги, окончившейся около 10 часов утра, Кавалергардский полк был распущен по казармам, и люди пошли обедать.

Граф Апраксин, сознавая, что каждая минута дорога, решил вести полк к государю не в кирасах и имея лошадей осёдланными пo-манежному. Мало того, эскадронные командиры по мере сбора эскадрона вели их, не дожидаясь сбора всего полка. Выехал даже запасный эскадрон барона Фитингофа, который, не давая людям переодеться в мундиры, посадил их, как они были, в вицмундирах и фуражках, на коней и потому пришёл ранее всех других войск. Увидя, что Конная гвардия выезжает в кирасах, имея лошадей осёдланными по-походному и слыша от лиц свиты, что кавалергарды не по форме одеты, а лошади не по форме осёдланы, Фитингоф поставил свой эскадрон сзади дома Лобанова (позднее канцелярия военного министерства) и стал поджидать подхода остальных эскадронов, которые на полных рысях проследовали по Миллионной на Адмиралтейскую площадь. К часу дня Кавалергардский полк был уже на Адмиралтейской площади.

"Мятеж усиливался: к печальной массе Московского полка прибыл Гвардейский экипаж и толпа гренадер... Видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя ещё, чем всё кончится, – пишет император Николай, – послал я Адлерберга с приказанием шталмейстеру кн. Долгорукому приготовить загородные экипажи для матушки и жены и намерен был в крайности выпроводить их с детьми под прикрытием кавалергардов в Царское Село".

Принц Евгений Виртембергский предложил атаковать мятежников кавалерией. Государь согласился. Начинало смеркаться, было уже 3 часа пополудни. "Конная гвардия первая атаковала поэскадронно, но ничего не могла произвести и по темноте и от гололедицы, но в особенности не имея отпущенных палашей (т.е. наточенных палашей); противники в сомкнутой колонне имели всю выгоду на своей стороне... Кавалергардский полк равномерно ходил в атаку, но без большого успеха". Кавалерия не могла действовать – оставалось прибегнуть к артиллерии, т.е. к картечи.

Четырьмя картечными выстрелами мятежники были рассеяны...

Государь лично распорядился преследованием бегущих и принятием мер предосторожности для обеспечения Зимнего дворца. Кавалергарды были поставлены: 1) четыре эскадрона и лб.-егеря на Адмиралтейской площади, у Гороховой улицы; 2) два эскадрона на углу дворца, вместе с 1-м батальоном измайловцев у Иорданского подъезда.

15 декабря государь объезжал войска, стоявшие у дворца, и благодарил их за службу. В тот же день последовал следующий высочайший приказ:

"Храброе российское воинство! Верные защитники царя и Отечества! Кого из вас не поразила страшная весть, погрузившая нас и всю Россию в горесть неописанную? Вы лишились государя, отца, благодетеля, сотрудника в подвигах бессмертных. Но да не унывают сердца ваши! Он свыше зрит на вас и благословляет плоды неусыпных трудов его об устройстве вашем. В самые дни горести вы, верные, храбрые воины, приобрели новую, незабвенную славу, равную той, которую запечатлели вы своею кровью, поражая врагов царя и Отечества, ибо доказали своим поведением, что вы и твёрдые защитники престола царского на поле бранном, и кроткие исполнители закона и воли царской во время мира.

В знак нашей к вам любви и в вознаграждение по заслугам вашим вам, полки гвардии Преображенский, Семёновский, Измайловский, Егерский, Финляндский, Литовский, Волынский, Павловский, Кавалергардский, Подольский, Кирасирский, Гусарский, Конноегерский, гвардейская артиллерия и лейб-гвардии польские полки Гренадерский и Конноегерский, жалую те самые собственные Его Величества мундиры, кои государь, ваш благодетель, сам носить изволил; храните сей залог, и да хранится он в каждом полку как святыня, как памятник и для будущих родов незабвенный.

Да хранится всегда между вами, храбрые воины, священная память Александра Первого; да будет она страхом врагов, надеждою Отечества, залогом вашей верности и любви мне..."

Того же числа командир полка граф Апраксин произведён в генерал-майоры, а полковники С.В.Шереметев и Пав. П. Ланской пожалованы флигель-адъютантами.

После объезда государем войск кавалергарды вернулись в казармы...

1 июня последовал указ о предании злоумышленников верховному уголовному суду.

Верховному уголовному суду преданы были 121 человек. Из числа привлечённых к следствию офицеров Кавалергардского полка подвергнуты были высочайшими приказами 15 июня, 5 и 7 июля следующим наказаниям в дисциплинарном порядке: поручик Горожанский переведён тем же чином в Кизильский гарнизонный батальон, с выдержанием в крепости 4 года; полковник Кологривов переведён в Финляндский драгунский полк, с выдержанием в крепости 6 месяцев; корнет Свинъин переведён тем же чином в Харьковский драгунский полк; корнет князь Вяземский – тем же чином в С.-Петербургский драгунский полк; корнет Василъчиков – тем же чином в Тверской драгунский полк, с выдержанием в крепости 1 месяц; корнет Арцыбашев – тем же чином в Таманский гарнизонный полк, с выдержанием в крепости 1 месяц, и корнет Де-Прерадович – тем же чином в Нижегородский драгунский полк.

Первое заседание суда состоялось 3 июня, а последнее – 11 июля.

В дни заседаний суда от Кавалергардского полка наряжался к Сенату пикет в составе 1 офицера, 2 унтер-офицеров, 1 трубача и 24 рядовых.

Верховный уголовный суд приговорил поручика Анненкова, 24 лет, и корнета Свистунова, 23 лет, сослать "вечно в каторжную работу", корнета Муравьёва, 23 лет, сослать в каторжную работу на 15 лет и ротмистра графа Чернышёва, 28 лет, – в каторжную работу на 4 года. (Здесь перечислены только те офицеры кавалергардии, которые служили в полку на момент восстания. Ранее числившийся в полку П.И. Пестель казнён; бывших кавалергардов князя С.Г. Волконского, Ф.Ф. Вадковского, А.З. Муравьёва "велено в каторжные работы"; различным мерам наказания были подвергнуты и другие бывшие кавалергарды, причастные к деятельности тайных обществ).

Государь смягчил 10 июля положенные судом наказания, в том числе Свистунову и Анненкову заменил пожизненную каторгу двадцатилетней; Муравьёву пятнадцатилетнюю каторгу – двенадцатилетней и графу Чернышёву четырёхлетнюю каторгу – двухлетней. Высочайшим приказом вышепоименованные офицеры исключены из списков полка.

12 июля верховный суд в полном составе отправился из Сената в крепость. Конный взвод кавалергардов сопровождал верховный суд.

13 июля в 4 часа утра назначено было исполнение приговора. Для присутствования при нём наряжены были два сводных батальона и два сводных эскадрона при четырёх пеших и двух конных орудиях. Всем отрядом командовал генерал Воинов, пехотой – генерал Бистром, кавалерией – генерал Чернышёв, артиллерией – генерал Сухозанет; 1-м сводным эскадроном в составе двух взводов кавалергардов, взвода Конной гвардии и взвода кирасир Её Величества командовал граф Апраксин. Войскам приказано было быть готовыми к 3 часам утра.

Порядок казни был определён Дибичем следующий: вначале вывести под конвоем приговорённых к каторге и к разжалованию и поставить рядом против знамени. Конвойным оставаться при осуждённых. Затем командовать "на караул" и пробить одно колено похода, после чего генералам, командующим батальонами, эскадронами и артиллерией прочесть приговор. По окончании чтения приговора пробить два колена похода и командовать "на плечо"; тогда профосам сорвать мундиры, кресты и преломить шпаги и всё это бросить в приготовленные костры. По исполнении приговора отвести преступников в Кронверк. Затем уже взвести на вал приговорённых к смерти, при коих быть священнику с крестом. "Тогда ударить тот же бой, как для гонения сквозь строй, докуда всё это не кончится, после чего равнять (зайти) по отделениям направо и пройти оными местами и разойтись домой..."

Приговор был суров, но обстоятельства требовали положить наконец предел разным "конъюнктурам", имевшим в течение целого столетия своим предметом престол Российской империи.

"Государь, ныне царствующий, – написал Пушкин, – первый у нас имел право и возможность казнить цареубийц или помышление о цареубийстве; его предшественники принуждены были терпеть и прощать" (Намёк на то, что захват трона нередко сопровождался физическим устранением коронованных правителей).

На другой день, 14 июля, все войска были собраны к памятнику Петра Великого, у которого в присутствии государя и императрицы Александры Фёдоровны совершено митрополитом "освящение Исаакиевской площади"...