Эпоха дворцовых переворотов

О! исполатъ, ребяты, Вам, русские солдаты! Что вы неустрашимы, Никем непобедимы: За здравье ваше пьём. Г. Р. Державин «Заздравный орёл»

Люди западной Европы, “смотря на удивительные явления, происходившие в первой четверти XVIII века в Европе восточной, говорили, что все эти преобразования суть следствия одной личной воли царя, со смертью которого всё введённое им рушится и восстановится старый порядок вещей... Но этого не случилось: новый порядок вещей остался и развивался, и мы должны принять знаменитый переворот со всеми его последствиями как необходимо вытекший из условий предшествовавшего положения русского народа. Время от кончины Петра Великого до вступления на престол Екатерины II обыкновенно рассматривалось как время печальное, непривлекательное, время малоспособных правителей, дворцовых переворотов, недостойных любимцев. Но мы не можем разделять этих взглядов. Названное время имеет высокий интерес для историка именно потому, что здесь русские люди были предоставлены самим себе ввиду громадного материала, данного преобразованием”, – писал замечательный русский историк С. М. Соловьёв. Мы же обращаемся к этим событиям потому, что они впрямую связаны с историей Кавалергардского полка.

Пётр унёс в могилу неразрешённым вопрос о своём наследнике, скончался, не успев воспользоваться установленным им же законом о праве государя избирать себе преемника, а потому законным наследником престола являлся великий князь Пётр, сын царевича Алексея. Великому князю было всего 12 лет, и, естественно, являлся вопрос о регентстве. С другой стороны, Пётр оставил коронованную им супругу.

И та и другая кандидатуры имели своих сторонников. За великого князя стояла старинная знать, оттёртая “птенцами Петровыми”, за него же стояло “народное большинство” как за единственного мужского представителя династии.

Партию Екатерины составляли ближайшие сотрудники Петра, которые могли проиграть своё положение с воцарением великого князя: Меншиков, Толстой, Ягужинский, Макаров, Феодосий Яворский и Феофан Прокопович. На всех их знать смотрела как на выскочек, и они действительно таковыми были, но уже одно то, что они “выскочили” в люди и удержались на этой высоте во всё царствование великого императора, доказывает, что у них не было недостатка ни в уме, ни в энергии. Среди их противников ни один не принадлежал к числу главных сподвижников Петра; ни один из них не занимал выдающегося положения, не был у кормила правления, а потому и не имел необходимых средств для ведения борьбы.

Главным же средством для борьбы были, конечно, войска. Армия, разбросанная по всем пределам империи, не могла представить из себя ни удобного, ни внушительного орудия. В совершенно ином положении находились гвардия и вообще петербургский гарнизон: сосредоточенные в самом Петербурге и ближайших окрестностях, эти войска представляли из себя внушительный как по своей численности, так и по своей дисциплине и сплочённости отряд до 30 тысяч человек.

Не подлежало сомнению, что весь петербургский гарнизон последует примеру гвардии, а потому главное было заручиться гвардией. Но гвардия была предана до обожания умирающему императору; эту привязанность переносила она и на Екатерину, которую видели постоянно с мужем и которая умела казаться солдату “настоящей полковницей”.

Пока в ночь на 28 января важнейшие сановники совещались во дворце о престолонаследии, зал наполнился гвардейскими офицерами. Главнейшие из офицеров “сами, без всякого зова, приходили уж к царице” и поклялись ей в верности и в неизменном решении своём утвердить её на престоле, хотя бы пришлось для этого подвергнуть опасности свою жизнь.

Партия родовитой знати пошла на уступки и предложила провозгласить императором юного Петра, а регентшей назначить Екатерину. Но... под окнами дворца раздался бой барабанов: преображенцы и семёновцы стояли уже на плацу перед дворцом. Ранее же, ещё при жизни Петра I, был составлен акт, признававший Екатерину самодержицей, и по кончине своего супруга она была провозглашена царствующей императрицей.

Императрица (пока шло совещание вельмож) “имела предусмотрительность” заранее послать в крепость деньги для уплаты жалованья гарнизону, который не получал его уже 16 месяцев, подобно прочим войскам. Гвардии она дала слово заплатить всё ей следуемое из собственных денег... Чтобы ещё более расположить их к себе, царица распорядилась раздачею всем полкам денег не в счёт жалованья; солдатам же, занятым на различных работах, приказано было прекратить работы и отправиться к местам своей стоянки, будто бы молиться Богу за государя. У очевидца событий можно найти кратко резюмированное основание всем этим чрезвычайным мерам: "На гвардейские полки, решение коих служит здесь законом, царица могла положить".

...События, сопровождавшие это воцарение, были прототипом всех будущих государственных переворотов. Окидывая взором события до вступления на престол императора Николая I включительно, мы должны прийти к заключению, что почти ни одно воцарение не произошло без государственного или, точнее, военно-дворцового переворота. В одних случаях воцарение является непосредственным следствием переворота, в других переворот или контрпереворот происходит через известный промежуток времени после вступления на престол; иногда войска, участвовавшие в перевороте, действуют сознательно, в других случаях вводятся в обман своими главарями. Мы остановимся подробнее на этих событиях при дальнейшем изложении, теперь же не можем не обратить внимания на то обстоятельство, что все эти государственные перевороты обошлись России сравнительно дёшево. Какие же тому причины?

К счастью для России, она никогда не знала «иноземных телохранителей; гвардия, как и прочие войска, была набираема из русских. Если и бывали попытки “обыностранить” гвардию, попытки эти никогда не удавались полностью и на долгое время. Гений великого преобразователя, не допускавшего вообще иноземцев занимать первые места в государстве и особенно ревниво оберегавшего от этого свои войска, спас и в данном случае Россию; при всём желании некоторых из его преемников создать себе “иноземную” гвардию попытки эти никогда не пускали глубоких корней.

Безусловно признавая, что роль, которую вплоть до Николая I играли в России войска, и в особенности гвардия, не соответствовала прямому назначению их, тем не менее мы должны признать, что при ненормальности в XVIII столетии всего государственного строя, выбитого из колеи уничтожением закона о естественном престолонаследии, гвардия, будучи учреждением вполне национальным, не раз оказывала огромные услуги России. Ни заигрывание с ней, ни прямой подкуп никогда не могли заставить её помочь иностранцам закрепить в России порядки, ей не свойственные. Рано или поздно порядки эти получают отпор, и во главе оппозиции мы видим гвардию; причина тому – тесная и неразрывная связь, существовавшая “между гвардией и всей русской землею”. Гвардия в России, к счастью для последней, всегда сохраняла по способу своего комплектования тесную связь с массой населения: не только солдаты, но и офицеры в подавляющем большинстве были русские; владея населёнными поместьями, будучи помещиками, офицерство в России никогда не представляло из себя обособленной от земли касты.

Являясь, таким образом, вполне русским учреждением, гвардия никогда не усваивала себе понятия о служении лицу, противополагая такое служение – служению всему государству, как то мы видим на Западе, где существовали наёмные телохранители. Россия никогда не знала наёмной гвардии; государи наши всегда доверяли свою охрану своим подданным. Основной принцип нашего государственного строя – отождествление лица государя в государстве и государства в лице государя – был и краеугольным камнем в понятиях гвардии. В выработке самосознания Российского государства, самосознания, что Россия должна и может представлять из себя совершенно самостоятельное, а не буксируемое Европой государство, гвардия, несомненно, оказала немалые услуги.

Во всех государственных переворотах, до переворота 1762 г. включительно, мы должны признать сознательность стремления к цели всех его деятелей сверху донизу; отличительная черта всех их – отсутствие скрытой от массы солдат цели. Последующие два переворота резко отличаются именно тем, что нижние чины привлекаются к заговорам или путём прямого обмана, или скрытием от них всех целей главарей.

3 декабря 1725 г. состоялся указ императрицы Екатерины I о выборе в кавалергардию 60 человек из знатного шляхетства “самых лучших людей из прапорщиков и из поручиков, кои в тех рангах продолжительно и порядочно служили, из молодших (младших) и старших капитанов, кои пожелают”. По объявлении князем Меншиковым сего указа Военной коллегии светлейший препроводил в неё и штат кавалергардии, а именно: 1 капитан-поручика в ранге фельдмаршала, 1 поручика – генерал-майора, 1 корнета – также генерал-майорского ранга, 1 вахмистра – подполковника, 3 капралов –майоров и 60 рядовых. На жалованье и прочее довольствие исчислялась сумма в 11 229 руб. 67,5 коп.

Но пока набиралась кавалергардия, к чему было приступлено не позже 10 января следующего, 1726 г., когда последовало распоряжение Военной коллегии “убор на драбантов или кавалергардию взять из кабинета в коллегию”, штаты были увеличены. Высочайшим указом 30 апреля 1726 г. кавалергардия должна была состоять из 68 “служащих” и 5 “неслужащих”, всего из 73 человек. В штатах кавалергардии в первый раз капитаном показывается царствующий император; должности поручика, вахмистра и капралов повышены против штатов 3 декабря на один ранг, и все 60 человек рядовых кавалергардов показываются в капитанском ранге по армии. К “неслужащим” отнесены: писарь, литаврщик, двое трубачей и кузнец; последние, кроме писаря, были “капитулованы” из иностранцев: кузнец в Петербурге, а остальные в Берлине адъютантом Меншикова майором Бандемиром.

Капитану, капитан-поручику и поручику содержания не полагалось. В числе капралов один Бойе – из пленных шведов, принятый подполковником на русскую службу ещё Петром Великим, – получал содержание почти вдвое против русских. Лошадей по штату положено 79; всего же на кавалергардию назначалась сумма в 14 856 руб. 25 коп. В январе 1726 г. кавалергардия не была ещё сформирована. 26 января Военная коллегия циркулярно приказывает не только о немедленной высылке в С.-Петербург, в Военную коллегию, назначенных в кавалергардию штаб- и обер-офицеров “для осмотра и определения по сообщённому при том ведении (князя Меншикова) реестру”, но сверх того, "усмотря из обер-офицеров людей молодых, которые б были из знатного шляхетства, росту большого и состояния (поведения) доброго для выбора в кавалергардию потому ж прислали". Кроме вышесказанных качеств от кавалергардов требовалось ещё “достаточное иждивение” (достаточные денежные средства), ибо им не полагалось ни казённых квартир, ни вседневного обмундирования, и мы видим, что “написанный” (зачисленный) в кавалергардию Никита Бунин увольняется из неё потому, что “за небогатством в кавалергардии быть не может”.

В феврале начинают прибывать вновь пожалованные кавалергарды, но, по-видимому, недостаточно быстро, и князь Меншиков неоднократно подтверждает Военной коллегии “о немедленной высылке для определения в кавалергардию разных полков и из прочих мест... офицеров”. По прибытии этих офицеров в Петербург они “ставились на смотр”, вероятно, к князю Меншикову. Годные немедленно зачислялись в кавалергардию, с исключением из списков своих полков, а “которые по осмотру в кавалергардию не определены”, те отпускались к прежним командам. К июню был ещё неполный комплект кавалергардии, и потому Меншиков вновь подтверждает о высылке “сверх посланных реестров годных офицеров в Военную коллегию немедленно”. К концу июля кавалергардия была вполне организована; не хватало только 10 кавалергардов. В июне князем Меншиковым был заказан за границею штандарт “и прочее” (вероятно, литавры и трубы) за 1526 талеров.

В первый раз вновь учреждённая кавалергардия была представлена императрице в день тезоименитства государыни, 24 ноября 1726 г. В 10-м часу поутру собрана была против Исаакиевской церкви на лугу “новоучинённая кавалергардия в числе 40 персон знатных шляхтичей конницею, к которой тогда на богато убранной лошади прибыл рейхсмаршал генерал-фельдмаршал его светлость князь Меншиков яко командующий оной кавалергардии капитан-лейтенант, и повёл к Зимнему Её Величества дворцу, и, прибыв, поставил оную против двора Её Императорского Величества на берегу Невы-реки в строй”. Здесь кавалергарды ожидали выезда императрицы к обедне в Исаакиевскую церковь. За каретой императрицы, непосредственно за придворными кавалерами, следовала кавалергардия, “которую предводил за лейтенанта генерал-майор и кавалер господин Дмитриев-Мамонов”. Таким же точно порядком состоялось и обратное шествие во дворец.

1 января состоялась подобная же церемония при поездке императрицы к обедне в церковь Св. Троицы (на Петербургской стороне). По возвращении во дворец императрица дала роскошный обед и бал, причём в зале у всех дверей “стояли на часах от кавалергардии по два человека”. В этот же день Иван Ильич Дмитриев-Мамонов пожалован в генерал-лейтенанты и Кавалергардского корпуса поручики; полковник и вахмистр князь Алексей Иванович Шаховской – в генерал-майоры и корнеты, подполковник и капрал Бойе – в полковники и вахмистры. 6 января, в день Богоявления, по окончании водосвятия, состоялся парад на Неве. Императрица ехала в коляске о восьми лошадях “в амазонском тканном из серебра платье, в белом парике и в шляпе... при пребогато украшенной бриллиантами шпаге, имея в правой руке повелительный жезл”. Перед коляскою ехали верхами кавалергардии капрал и литаврщик и шесть трубачей; остальная же кавалергардия следовала непосредственно за императрицей под командою князя Меншикова, за которым корнет князь Шаховской вёз только что пожалованный штандарт. В замке (после всех, один) ехал поручик Дмитриев-Мамонов.

По окончании парада императрица дала обед, на который приглашены были все офицеры гвардии и штаб-офицеры прочих частей, в том числе от кавалергардии “поручик, вахмистр и три капрала”... 6 мая 1727 г. скончалась Екатерина I, и императором без всякого замешательства был провозглашён сын царевича Алексея под именем Петра II. 7 мая Пётр, подобно своему державному деду и императрице Екатерине, принял на себя чин капитана кавалергардов. Недолгое его царствование практически не оставило следов в истории кавалергардии – впрочем, как и в истории всей Российской империи. Зато этого никак нельзя сказать про царствование сменившей Петра II на престоле герцогини Курляндской – императрицы Анны Иоанновны...

Все кавалергарды, кроме нескольких иноземцев, принадлежали исключительно к русскому среднему поместному дворянству и вследствие указанных уже нами условий службы должны были обладать некоторым состоянием. Встречающиеся между кавалергардами титулованные лица носили исключительно княжеский титул, и притом таких родов, которые по тем или иным причинам не принадлежали к ближайшим к трону фамилиям. Таким образом, по своему комплектованию Кавалергардский корпус представлял из себя однородную массу, тесно связанную по своему происхождению и материальным интересам с провинциальной Россией; огромное большинство кавалергардов принадлежало к хорошим поместным дворянским родам, но не к придворной знати. Это позволяло кавалергардам чувствовать себя людьми достаточно независимыми и заставляло императрицу с тем считаться.

Вот почему Анна Иоанновна в первые дни своего царствования явила ряд милостей кавалергардам. 26 февраля императрица пожаловала им не в зачёт полный месячный оклад жалованья; указом Сената 18 июня повелевалось “впредь на содержание того корпуса деньги отпускать из той коллегии (военной) полную сумму, не причитая к оставшимся в том корпусе деньгам, понеже от того корпуса показано, что остаточные деньги употребляются в том же корпусе на покупку лошадей и на прочие расходы”; в течение 1730г. 4 кавалергарда пожалованы в вице-капралы с производством в майоры и 34 произведены из поручиков в капитаны; тогда же жалованье кавалергардов сравнено с жалованьем гвардейских офицеров, причём положено 48 кавалергардам “против рангов” состоять в капитанском чине, а остальные 24 – в чине поручиков армии.

Однако случаем вознесённая на российский престол императрица продолжала тяготеть к Курляндии, видела опору свою в тех людях, что были рядом с ней ранее. Недаром же, по словам современника, “Бирон, курляндец, прибывший с нею из Митавы, назначен обер-камергером; многие другие курляндцы также пользуются большой милостью, что очень не по сердцу русским, которые надеялись, что им отдано будет предпочтение... Анна и Бирон понимали очень хорошо, что русские люди, и прежде всего русская знать, не могли сносить этого спокойно; Анна и Бирон чувствовали, что есть оскорблённые, и, естественно, оскорбители питали неприязнь к оскорблённым. Естественно же было окружить себя людьми, которые не могли быть оскорблёнными иноземством фаворита, для которых он свой... Против неудовольствия надобно принять меры. Надобно увеличить число гвардейских полков”.

Императрица учреждает третий пехотный полк гвардии под именем Измайловского, расформировывает Кавалергардский корпус и «наместо его» образует Конногвардейский полк. Офицеры новых двух полков были большей частью иностранцами или лифляндскими дворянами. Эти два гвардейских полка должны были служить противодействием остальным, старым, и сдерживать народ от попыток к мятежу.

Командиром Измайловского полка (подполковником) назначен граф Карл Аевенвольде (брат фаворита), а Конной гвардии – Ягужинский, но фактически командовали ею генерал-майор фон Траутфеттер и брат Бирона – Карл.

В “С.-Петербургских ведомостях” в течение месяца одна за другой помещаются две заметки: в № 39 читаем мы следующее сообщение из Москвы от 8 мая: “На сих днях случилось здесь зело редкое приключение, а именно: некоторый кавалергард полюбил недавно некоторую шляхетской породы девицу. Но понеже он её иным образом получить не мог, как сим, что он её увезти намерился, то нашёл он на сих же днях сей случай: как помянутая девица с её бабушкой выехала, взял он её от её бабки из кареты силой и поехал в церковь, в которой он попу той церкви себя с оной девицей венчать велел”. Между тем о похищении узнали при дворе, и не успели молодые доехать домой, как кавалергард был “взят с того же часа с попом и со всеми, кто ему в том помогал, под караул, и ныне всяк зело желает видеть, каким образом сие курьёзное и любопытное приключение кончится”. Дальнейших указаний о сем “зело редком, курьёзном и любопытном приключении” в “С.-Петербургских ведомостях” помещено не было. Невольно обращает на себя внимание самый факт помещения в тогдашней единственной и к тому же правительственной газете такого рода приключения.

Ровно через месяц в тех же «Ведомостях» напечатано: “Из Москвы, от 10-го дня июня: в прошедший понедельник изволила Её Императорское Величество господина капитана Албрехта и корнета от кавалергардии князя Трубецкого в майоры лейб-гвардии Преображенского полка всемилостивейше пожаловать. Вместо помянутой кавалергардии имеет Конный драбантский полк учреждён быть”.

Пока формировалась Конная гвардия, кавалергарды продолжали исполнять обязанности своей придворной службы. До нас дошли сведения о месте расположения кавалергардов при приёме иностранных чрезвычайных посольств. 26 января императрица давала торжественную аудиенцию китайскому посольству, а в марте – турецкому. Кавалергарды “с ружьём” в обоих случаях стояли в Тронной зале, от дверей до половины залы. “У аудиенц-залы послов встретили два камергера и поручик кавалергардов, тоже расставленных шпалерами от двери до первой балюстрады залы; с этого места уже в глубине залы можно было видеть Её Величество восседающей на возвышенном троне, к которому вели шесть ступенек... Её Величество являлась во всех царских регалиях: на голове её надета была корона, на плечах – императорская мантия, украшенная драгоценными каменьями. Скипетр и держава лежали возле неё на отдельном столике”.

31 декабря 1730 г. издан указ об учреждении лб.-гв. Конного полка, но только 23 июня 1731 г. последовал указ о расформировании Кавалергардского корпуса. При этом 80 строевых лошадей, амуниция на 78 человек и 3941 рубль казённых сумм сданы в Конную гвардию. Пятеро кавалергардов переведены офицерами в Конную гвардию, один (Георг Гоудринг) – в Измайловский полк, остальные определены или в армейские полки (33 чел.), или в гражданскую службу (13 чел.). Большинство переведённых как в армию, так и в гражданскую службу были повышены чинами, причём императрица оказала ещё следующую милость: назначенных в армейские полки при командировании в Низовый корпус велено было “обойти две очереди, кроме кап. Александра Юшкова, пожалованного майором в полки в Низовый корпус, которого немедленно отправить”. Есть основание предполагать, что правительство зорко следило за “раскассованными” кавалергардами и в особенности не желало, чтобы они оставались в Москве.

В сентябре последовал следующий именной указ Сенату: “1731 г. сентября 20-го дня генерал-лейтенант и лейб-гвардии майор ландграф Геесенгомбургский приказал кавалергардов, кои по присылке определены по командам в армейские полки и отпущены для исправления нужд их в деревни до января месяца будущего, 1732 г., сыскать всех в Военную коллегию и объявить им именной Её Императорского Величества указ, чтоб они в определённые команды ехали, не дожидаясь прежде данного срока без всякого медления, а которые по командам не определены, тех выслать по прежнему отпуску в деревни их, дабы они в Москве праздно не шатались”.

Для объявления кавалергардам этого указа послан был Военной коллегии вахмистр Андрей Салтыков, который “26 сентября сказал, что он для объявления вышеписаного указа тем офицерам в домы их ездил, токмо их никого в домах не нашёл, а служители их объявили ему, что они, помещики их, поехали из Москвы в домы свои”. Теперь никто не сомневается, доносил Рондо от 9 августа, “что зимою Её Величество отправится в Петербург (с 5 августа гвардия начала уже выступать из Москвы); иные думают, что двор пробудет в Петербурге долее, чем вообще говорят, так как русское дворянство в высшей степени раздражено против нынешних фаворитов, которые на случай, если бы что-нибудь приключилось с императрицей, считают себя, вероятно, более безопасными в Петербурге, чем в Москве: оттуда им нетрудно пробраться в Швецию или вообще выбраться из России, о чём нельзя и думать, пока они проживают в Москве”. 8 января 1732 г. двор выехал из Москвы в Петербург.

Наступила бироновщина...