Бородино

В генеральном сражении при Бородине Кавалергардский полк также был определён в состав резерва.

...Час проходил за часом – ожидание затягивалось. И вот, когда солнце давно уже перевалило за полдень, император Наполеон вновь приказал возобновить атаки на центральную батарею. С батареи ясно были видны приготовления французов к наступлению: кустами стала пробираться пехота и неприятельская кавалерия стала садиться на коней. Одна кавалерийская масса (Коленкур) взяла направление к югу (Семёновскому), другая (Латур-Мобур) – к северу от центральной батареи. Затем обе массы продвинулись вперёд и остановились; конные батареи их выехали на позиции и открыли огонь. Наши батареи отвечали, и "огонь... сделался столь же живым, как и до полудня". Вслед за этим пехотные колонны Богарне двинулись вперёд. Показалась наша кавалерия от Князькова, но она была дальше от центральной батареи, чем неприятельская. Вслед за этим неприятель сосредоточил огонь многочисленных батарей по центральной батарее.

Барклай лично руководил действиями наших войск в центре. Заметив движение французской кавалерии, он послал Асвенщтерна с приказанием Шевичу двинуться вперёд рысью. В ответ на это приказание раздалось оглушительное "ура". На доклад Левенштерна, что ему приказано поставить бригаду так, чтобы она не подвергалась выстрелам, Шевич с улыбкою ответил: "Это будет трудно, мы уже давно смыкаем ряды, чтобы не было заметно убыли, которую причиняют ядра. Лучшее, что мы можем сделать, это идти вперёд". Бригада двинулась рысью и встала за скатом у перекрёстка дорог, почти прямо за центральной батареей. Перед кавалергардами ехал старший полковник барон Карл Карлович Левенвольде, тот самый, который последний снялся с аустерлицкой позиции.

Тучей надвигалась французская кавалерия. Вдали виднелась наша конница (1-я кирасирская бригада), спешившая на выручку; её артиллерия вынеслась на позицию и открыла огонь ядрами, но французская артиллерия, не обращая внимания на этот огонь, продолжала громить пехоту и её батареи. Центральная батарея всё учащала и учащала огонь и совершенно окуталась дымом. Вдруг ветром отпахнуло эту завесу: у горжи ((фр. horge горло) - тыльная часть укрепления или тыльный вход в него) укрепления копошились неприятельские всадники (кирасиры Коленкура); наша пехота (Цыбульского) из-за оврага открыла по ним учащённый огонь. Всадники отхлынули, пространство между горжей и оврагом очистилось. С центральной батареи всё ещё слышались орудийные выстрелы.

Но только часть кирасир Коленкура была отброшена, другие пронеслись за овраг, опрокинули пешую батарею и заскакали в тыл нашей пехоте (Цыбульского), перешедшей через овраг в наступление. Пехота легла на землю, и кирасиры пронеслись между нею навстречу нашей кавалерии.

Предшествуемые густою стрелковой цепью, три колонны пехоты шли с фронта на батарею. Грозовая туча всё ближе и ближе надвигалась на укрепление. Пехота, защищавшая его, сидела за бруствером, выжидая подхода неприятеля на ближний выстрел. Слышалась одна команда: "Все! Картечью!"

С криком "Vive L'Empereur!" бросились французы в атаку. Ответом на это был залп нашей пехоты... Потом редкие ружейные выстрелы уже в укреплении, крики "ура"... "Ура" всё слабело, его всё более и более покрывало: "Vivc L'Empereur!"

Центральная батарея была во власти неприятеля. Было 3 часа дня.

Вслед за этим от Колочи показалась одна масса неприятельской кавалерии (корпус Груши), а от Семёновского – другая масса (корпус Латур-Мобура).

Огонь русских батарей и залпы пехоты заставили французскую кавалерию частью отхлынуть назад, частью укрываться от выстрелов за центральной батареей и в овраге, который буквально был запружен убитыми и ранеными людьми и лошадьми. В это время подошла бригада кавалергардов. Капцевич, видя надвигавшиеся тучи неприятельской конницы, построил каре. Атака Латур-Мобура была отбита огнём; всадники его отскакали назад и стали собираться для новой атаки; Груши же, поддержанный огнём своей пехоты и артиллерии, опрокинул несколько полков 7-й пехотной дивизии и врубился в батарею Костенецкого. Следовавшая за Груши пехота пошла в штыки и довершила поражение нашей пехоты, отступившей в полном расстройстве.

Тогда подпоручик барон Корф с двумя взводами 2-й гв. конной батареи, находившимися при бригаде, вынесся на позицию и, снявшись с передков в 100 саженях от неприятеля, открыл огонь картечью. После двух очередей пехота была опрокинута, на месте её лежала груда трупов, но кавалерия Груши, несмотря на убийственный картечный огонь, "с большой запальчивостью" продолжала наступать, и один эскадрон бросился врассыпную на наши орудия. Помня наставление графа Кутайсова "держаться, пока неприятель не сядет верхом на орудия", Корф стоял на позиции до последней крайности, а затем двинулся в сторону кавалергардов, которые, стоя за возвышением, не были замечены неприятелем. Французские всадники уже были между нашими орудиями; Корф, въехав на возвышение, закричал командиру 1-го взвода лейб-эскадрона корнету Башмакову: "Башмаков, выручи орудия!" Тот, не выжидая приказания, бросился в атаку, причём "передовые неприятельские всадники, далеко занесшиеся в наши ряды, были почти все истреблены". В это время от Горок подъехал к бригаде Барклай. "Attackieren Sie" ("Атакуйте" (нем.), – спокойно сказал он Левенвольде. Громким "ура" отвечал полк на это приказание. 1-й и 4-й эскадроны двинулись рысью, за ними enechiquier (В шахматном порядке (фр.)) пошли 3-й и 5-й эскадроны под командой В. В. Левашова.

В небольшой и пологой лощине, прямо против полка, строилась в полковые эскадронные колонны кавалерия Латур-Мобура: впереди саксонские Gardes-du-corps, за ними саксонские кирасиры Цастрова и польские уланы. Пройдя между каре нашей пехоты, Левенвольде повёл 1-й эскадрон прямо, а командиру 4-го эскадрона Е. В. Давыдову приказал атаковать во фланг. Заметив движение кавалергардов, неприятельская кавалерия начала развёртывать фронт. Ясно слышались командные слова: "En аvаnt!", затем "Halte!" и "Par quatre a droite et a gauche!" ("Вперёд!", "Стой!", "По четыре справа, заезжай!" (фр.)). Но было уже поздно. "Галопом! Марш!" – скомандовал Левенвольде и, повернув лошадь налево, только успел закричать Давыдову: "Командуйте, Евдоким Васильевич, левое плечо", как упал с коня, поражённый картечью в голову. Первая линия замялась, но, поддержанная второй, врубилась в неприятельскую кавалерийскую колонну.

Однако польским уланам удалось развернуться вправо и таким образом взять кавалергардов во фланг, но Конная гвардия выручила кавалергардов: она бросилась в атаку и опрокинула улан.

Началась свалка. "Рукопашный бой между массами смешавшихся наших и французских латников представлял необыкновенное зрелище, в своём роде великолепное, и напоминал битвы древних рыцарей или римлян, как мы привыкли их себе воображать. Всадники поражали друг друга холодным оружием среди груд убитых и раненых".

Французская кавалерия была опрокинута. Барклай приказал трубить "аппель" (сбор), но у одних лошади занесли, другие же в пылу боя и грохоте выстрелов не слышали сигнала и пронеслись до ручья Семёновки, на берегу которого неприятельская кавалерия стала собираться. Около сотни кавалергардов разных эскадронов, увлекшись преследованием, наскочили на фронт неприятельской кавалерии. Кавалергарды стали собираться к своим офицерам и тоже выстроились. Старшим в этой кучке оказался поручик Шкурин. Оба фронта стояли один против другого неподвижно. В таком положении застал их дивизионный адъютант М. П. Бутурлин. "Что мне делать? – сказал Шкурин Бутурлину. – Если поворочу налево-кругом, они сядут на плечи. С другой стороны, полковые трубы играют "аппель"; стоять опять нельзя – неприятеля много, и он всё усиливается". Бутурлин ответил, что на месте Шкурина он атаковал бы, так как это единственное средство к спасению. Шкурин заметил, что и он того же мнения, но боится ответственности за действия в противность полковому сигналу, и потому упросил Бутурлина объявить ему приказание атаковать. Бутурлин согласился. "С места! Марш-марш!" – скомандовал Шкурин. Неприятель, не ожидавший атаки, смешался и дал тыл, а Шкурин, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, поскакал назад к полку.

Таков был "кирасирский подвиг" полка под Бородино.

Потери полка убитыми, ранеными и пропавшими без вести составляли 10 офицеров и более 90 нижних чинов. Из офицеров полка, находившихся адъютантами и ординарцами, один убит и двое ранено. Кроме того, полк лишился в ходе боевых действий 135 лошадей.

Полковник В. В. Левашов получил Георгиевский крест, три офицера награждены золотыми шпагами, все остальные – следующим орденом. Шестьдесят три нижних чина награждены Георгиевскими крестами. Все нижние чины получили по 5 руб.

Подвиги, совершённые нижними чинами, были следующие: они "храбро врезались в неприятеля, по "аппели" остановились и собирали нижних чинов под сильными картечными и ружейными выстрелами; храбро врезались во фронт неприятеля; спасали своих офицеров; тащили под сильным картечным огнём тело командующего полком; взяли в плен неприятельских офицеров; один трубач, находясь при генерале Шевиче, не только отлично исполнял свою должность, но даже храбро отличил себя в рубке".

Отличившись при Бородине, полк продолжал движение в составе армии. Сначала – к Москве и за неё, потом – вперёд, на врага. И вновь все крупные стычки этой кампании происходили без его участия... Не всем, однако, кавалергардам пришлось большую часть времени пребывать в резерве.

Ещё на Березине полк встретился со своим 2-м эскадроном. Мы оставили 2-й эскадрон, обращённый в запасный, по дороге в Остров. В Острове он недолго оставался; не хватало войск на отпор Наполеону, и от "организации" пришлось перейти к "импровизации". Запасные батальоны и эскадроны были сведены в сводные полки, полки – в дивизии, и дивизии направлены к действующим армиям. Запасные эскадроны 1-й кирасирской дивизии в качестве сводного Кирасирского полка вошли в состав 9-й кавалерийской дивизии князя Ник. Гр. Репнина и попали в отряд графа Витгенштейна.

Ко времени перехода Наполеона через Неман сводный Кирасирский полк подошёл к Придруйску; 20 июня он получил приказание продвинуться к Друе для наблюдения за неприятелем.

При отступлении 1-й армии из Дрисского лагеря граф Витгенштейн с 25-тысячным корпусом был оставлен у Дриссы для заслона Петербурга от корпусов Макдональда и Удино, но одновременно на него возлагалась и обязанность прикрывать Ригу от осады.

К счастью, обстоятельства сложились благоприятно для Витгенштейна и позволили выполнить возложенную на него несоразмерную с силами его отряда задачу. (Графу Петру Христиановичу Витгенштейну было в 1812 г. 44 года. Человек лично храбрый, он охотно пополнял недостающие ему качества ума и недостаток образования умелым выбором своих советников, которых и слушался. Заботливый и ласковый с войсками, независтливый к подчинённым, большой хлебосол, он, не терпя интриг, устроился так, что в штабе его отряда проводили весело время и не занимались копанием друг другу ям.)

Французы 4 августа после форсированного ночного марша достигли Полоцка. К утру 4-го Витгенштейн подошёл к Гамзелеву, имея авангарды: Гельфрейха – у Роппо и Властова – у корчмы Боровка.

На правом фланге Гельфрейха шли кавалергарды и конногвардейцы под командой Ершова; остальные же два эскадрона сводного Кирасирского полка находились вместе со всей остальной кавалерией на крайнем левом фланге.

Витгенштейн решился не атаковать противника, "но сделать одну только демонстрацию ниже по Двине и выше по р. Полоти", для чего приказал строить на Двине в 4-х верстах ниже и на Полоти в 4-х верстах выше Полоцка мосты. Вместе с тем он приказал Гельфрейху и Властову в ночь на 5-е "форсировать дефиле, находящееся перед большою площадью, окружающей г. Полоцк". К рассвету Гельфрейх овладел высотами к югу от ропнинского дефиле и мызой Присменицей, чем вошёл в связь с Властовым, но все атаки наши на мызу Спас, составлявшую ключ позиции перед городом, были безуспешны: мыза несколько раз переходила из рук в руки, но к вечеру осталась в руках баварцев Вреде. Не рискуя произвести общую атаку, Витгенштейн приказал на другой день, в 9 часов вечера, главным силам отступить через Гамзелево к с. Белому.

Утром командующий французским корпусом маршал Сен-Сир узнал от польских помещиков, что Витгенштейн ожидает подхода подкреплений, и потому решил, не дожидаясь их подхода, перейти в наступление. Ему удалось подвести скрытно на ближний пушечный выстрел не только всю свою пехоту, но сосредоточить, по словам самого Витгенштейна, "большое число орудий за высотами против центра нашего" и двинуть туда же и также скрытно "ещё батарейное подкрепление конных орудий, оставленных им на самом правом фланге своём на левом берегу Полоти". Пробило 5 часов на колокольне иезуитского монастыря в Полоцке, раздался одиночный орудийный выстрел. То был сигнал для атаки. Вслед за ним грянул залп 60 орудий, и неприятель "начал жесточайшую канонаду против центра моего, – доносил Витгенштейн, – особенно против корпусной квартиры, находящейся в мызе Присменица". Одно из ядер попало в комнату, где Витгенштейн обедал со своим штабом. Едва успел Витгенштейн вскочить на лошадь, как неприятельская пехота, двинувшаяся с первым выстрелом в атаку, ворвалась в мызу и захватила не только "генеральский обед", но и дела его штаба.

"Жестокое действие неприятельской артиллерии и неожиданное наступление стрелков и пеших колонн расстроило сначала передовую стрелковую цепь и позволило неприятелю наступать против батарей центра нашего и левого фланга..." Застигнутая на биваке, пехота тут же свернулась в кучи и, отбиваясь во все стороны, медленно отступала "с мужеством, свойственным одним русским", говорит Сен-Сир. "Они совершали чудеса храбрости, но не могли удержать одновременного напора четырёх дивизий". Центр боевого порядка был разорван: первая наша линия вынуждена была отойти сначала за Присменицу, а затем к Ропно и корчме Боровка с потерей семи орудий. Казалось, спасти дело может только случай.

И "случаем" этим была атака кавалергардов и конногвардейцев. Видя поражение своих войск, Протасов с двумя этими эскадронами понёсся им на выручку. Первым попался ему неприятельский батальон 26-го линейного полка (дивизии Леграна). Протасов атаковал его, но был отбит. Тогда он решает бросить батальон и врассыпную нестись далее через весь лагерь и этим произвести панику в тылу французов. Это вполне ему удалось.

Между тем французская кавалерия, имея в первой линии бригаду Кастекса (два полка), во второй – бригаду Корбино (три полка) и в третьей – дивизию Думерка, двинулась под прикрытием 40 орудий против стоявшего ещё на месте нашего правого фланга. Против них пошли гродненцы и рижские драгуны и схватились с бригадой Кастекса. Заметив это движение, командовавший кавалергардским эскадроном штабс-ротмистр Авдулин собрал его и атаковал один из полков бригады Корбино. Полк дрогнул и повернул назад. На следующий полетели конногвардейцы; французских конных егерей охватила паника, и они, преследуемые кавалергардами и конногвардейцами, понеслись к Полоцку.

Полковник Ершов, командовавший в этот день 2-м дивизионом сводного Кирасирского полка, захватив и эскадрон гродненцев (ротмистра Дяткова), "бросился на остальную неприятельскую кавалерию (т. е. остальные два полка Корбино) и на батарею и, прогнав первую, овладел 15 батарейными французскими орудиями, из которых по недостатку лошадей и упряжи и по причине многих рвов, нас разделявших, увезли только два, а остальные, заклепав и испортив лафеты, принуждены были оставить на месте".

Сен-Сир приказал командиру батареи встретить бригаду Корбино картечью, но последний мешкал исполнить это приказание, и на плечах конных егерей наши кирасиры ворвались на батарею. Сен-Сир укрылся от атаки среди батальона швейцарцев, но в суматохе понесшими лошадьми был выброшен из тележки, в которой разъезжал вследствие раны по полю сражения, и едва не попался в плен. 4-й кирасирский полк дивизии Думерка бросился на выручку батареи в то время, как наша кавалерия скакала мимо кладбища св. Ксаверия. За кладбищем засела французская пехота, встретившая кирасир выстрелами в упор, и принудила их повернуть.

При помощи некоторых недомолвок и уклонений от истины граф Витгенштейн изобразил сражение 6 августа у Полоцка в виде победы. На самом же деле это было поражение, не сделавшееся полным и не перешедшее в панику только благодаря мужеству нашей пехоты и артиллерии и тому, что кавалерия пожертвовала собою; во главе последней должно поставить сводный Кирасирский полк.

Войска отступили к Ропно не "по моему предположению", как доносил Витгенштейн, но потому, что, быв застигнуты врасплох вследствие беспечности своего командира, они были сбиты огнём и штыками с позиции, взятой ими накануне с боя.

Потери Витгенштейна за оба дня простирались до 5500 человек, в том числе до 1000 человек пленными; потери неприятеля – до 3000 человек. Кавалергардский эскадрон потерял убитыми: поручика Воейкова (тело не найдено) и 8 нижних чинов; ранено 19 нижних чинов, пропало без вести 5 нижних чинов. Лошадей убито 20.

Полковники Протасов, Ершов и штабс-ротмистр Авдулин получили Георгиевские кресты, Окунев – золотую шпагу.

"...Часто вспоминал Павел Петр. Ланской, – рассказывает А. П. Арапова, – о трудностях походной жизни в 12-м году. С удалением от Москвы доставка провианта становилась всё затруднительнее, и самые богатые офицеры рады были разделить скудную солдатскую пищу. Весьма часто и её не было, и после долгого перехода приходилось уснуть с тощим желудком. Наступившие морозы ещё сильнее голода донимали войско. Когда Кавалергардскому полку пришлось обходить Москву, Н. И. Васильчикову удалось выписать из своего имения Лопасни (в 65 верстах по Тульскому шоссе) полушубок, и этот единственный экземпляр тёплой одежды служил предметом зависти для всех товарищей. Вся обмундировка во время похода успела обратиться в грязные лохмотья, и заменить их было нечем. Единственная забота офицеров была раздобыть в выжженных и разорённых поместьях что-либо тёплое. С. П. Ланской с радостной благодарностью получил от московской помещицы Недобровой, сжалившейся над его заморенным видом, ваточный капот и тут же напялил его на лохмотья мундира. Но ещё курьезнее фигуру представлял Е. В. Давыдов. На его долю выпали три разноцветные набивные шали, и, не долго думая, он одной окутал стан, а остальные превратил в шаровары..."

14 ноября при выступлении главной армии из Копыса прибыл к ней цесаревич. Кутузов поручил ему начальство над гвардией, гренадерами и кирасирами. "Первым приступом Константина Павловича к начальству... было требование, чтобы офицеры не отступали на походе от установленной формы"(!)

Можно себе представить негодование цесаревича при виде фантастических одеяний кавалергардских офицеров. Но больше всего он распёк Давыдова. Вызвав его во фронт, он раздражённо стал ворочать его во все стороны, приговаривая: "Хорош! Хорош! Полюбуйтесь!" И тут же сгоряча отдал приказ, чтобы все иначе не появлялись как в надлежащей форме. Ввиду полной невозможности исполнить приказ офицеры один за другим заявляли о болезни и удалялись в обоз.

Это столкновение дошло до Кутузова, который не задумался отменить распоряжение великого князя и в свою очередь отдал приказ приблизительно в таких выражениях: так как России нужны все её сыны, то он не только разрешает, по просит офицеров беречь своё здоровье, не стесняясь формой. То же самое разрешалось солдатам. Цесаревич же подавал пример соблюдения формы. "Невзирая на то что морозы доходили до 25°, – говорит очевидец, – великого князя мы иначе не видали на походе как верхом, в шпензере сверх мундира и всегда в шляпе (Шпензер, шненсер, спенсер (англ, spencer) - короткая обтяжная куртка.)".

Кутузов сколько мог боролся с несоответствующими войне требованиями цесаревича, но скоро должен был уступить...