Кавалергардский полк - первое упоминание

Нет, Павлуша, не тягайся Ты за Фридрихом Вторым: Как ты хочешь умудряйся - Дон-Кихот лишь перед ним.

Неизвестный автор XVIII века

В ноябре 1796 г. великий князь Павел Петрович стал императором. Первая цель, которую поставил он перед собой, – это "навести в России порядок". За дело император взялся энергично и жёстко, стремясь всё перестроить и переменить в самые короткие сроки. В общей ломке не мог уцелеть и Её Императорского Величества Кавалергардский корпус.

Уже 11 ноября состоялся следующий высочайший приказ: "Генерал граф Мусин-Пушкин назначается шефом Кавалергардского корпуса, о сформировании которого полное повеление дано оному Мусину-Пушкину, которому и даётся подполковник Давыдов в штабы". Выбор Павла I остановился на Валентине Платоновиче Мусине-Пушкине, вероятно, на том основании, что, во-первых, когда в 1794 г. императрица объявила Совету намерение "устранить сына своего Павла от престола", ссылаясь на его нрав и неспособность, и весь Совет готов был покориться сему намерению, остановил его В. П. Мусин-Пушкин, сказав, что нрав и инстинкты наследника, когда он сделается императором, могут перемениться; и замечание сие остановило намерение Екатерины объявить наследником внука своего Александра; во-вторых, Мусин-Пушкин всегда старался смягчать отношения, существовавшие между императрицею и её сыном. Давыдов, назначенный “в штабы”, т. е. помощником шефа, был “гатчинец”, накануне только поверстанный “чин в чин” в Конную гвардию.

С учреждением нового корпуса кавалергардов старый, екатерининский, не был тотчас же распущен; подобно тому как Пётр III поступил с Лейб-кампанией, Кавалергардскому корпусу дали отслужить последнюю службу своей государыне: кавалергарды содержали ежедневный караул при теле скончавшейся императрицы. До 15 ноября тело императрицы находилось в опочивальне. 15 ноября оно было перенесено "из почивальной в тронную комнату на парадную кровать, поставленную на троне", причём в головах кровати находились "на часах лейб-гвардии капитан и кап.-поручик... несколько шагов отступя, по обе стороны вдоль около кровати – шесть кавалергардов с карабинами на плече; равномерно у обеих дверей, у каждой по два кавалергардских часовых внутри комнаты, а в "кавалергардской" комнате остались те же часовые".

Пётр III Фёдорович был, как известно, похоронен в Александро-Невской лавре. Вступив на престол, Павел I не только решился перенести тело отца своего в Петропавловский собор, но придать этому событию вполне вид погребения коронованного императора. "За государственными, хранимыми в Москве регалиями отправлен особливый отряд кавалергардов. Взятие и вывоз оных из сей древней столицы происходил с великою и пышною церемонией. Для отвоза и положения оных сделан был особливый длинный и драгоценною материей обшитый ящик, и повезли его покрытый драгоценною парчою, при охранении скачущих по обеим сторонам, и спереди и сзади, многих кавалергардов во всём их пышном убранстве".

19 ноября тело Петра Фёдоровича было вынуто из могилы и переложено в новый великолепный, золотым глазетом обитый гроб. 25 ноября в 7 часов утра особо изготовленная корона была в торжественном поезде перевезена в лавру. Корону нёс вице-канцлер князь Куракин, "имея ассистентов по сторонам, а отступя от них, четыре кавалергарда, по два на стороне". За короною шёл сам император. Когда Куракин с короной и ассистентами поместился в особо приготовленную карету, то по сторонам её ехали, за неимением конных кавалергардов, четыре офицера Конной гвардии. "Приехав к святым воротам, – читаем в церемониале, – от ворот до церкви идут тем же порядком, как и во дворце, и потому быть у ворот, если не будет кавалергардов верхами, из караула Невского монастыря для ассистенции короны четырём кавалергардам". Павел I собственноручно возложил корону на гроб своего отца.

В тот же день, в полдень ровно, в Зимнем дворце состоялось "с тою же церемонией, с какою в 8 часов поутру надевать будет корону Его Императорское Величество на великого государя императора Петра Фёдоровича... перенесение короны, которую соизволит надевать на главу покойной государыни – Её Императорское Величество".

Того же числа в 4 часа дня предусматривалось перенесение тела Екатерины II из тронной комнаты в траурную залу по нижеследующему церемониалу: "Знатное духовенство соберётся в облачении в тронную комнату; обоего пола придворные... кои вход имеют за кавалергардов, – в дежурную кавалерскую комнату Его И. В-ва, а прочие – в кавалергардскую". Затем по приказанию государя особы, назначенные для перенесения регалий, берут оные и в предшествии фурьеров, церемониймейстеров и гофмаршалов переносят их в траурную залу. В процессии младшие регалии несутся впереди, причём "от первого регалия до последнего по обе стороны идут кавалергарды". За регалиями вослед – император с императрицей и членами императорской фамилии и за ними весь остальной двор. "При входе церемонии в траурную залу уже расставлены будут наперёд командированные к телу гвардии офицеры, кавалергарды, пажи и камер-пажи, а именно: на верхней площадке катафалка – четыре гвардии офицера, пажи и камер-паж, а на нижней галерее катафалка – двенадцать кавалергардов с карабинами на плече и, как уже выше сказано, в предписанном трауре".

Затем Их Величества со всем двором вновь возвратились в тронную комнату, где по совершении литии (Лития (от греч. lite просьба, моление) – обряд в христианстве, отпевание умершего при выносе тела) тело было положено в гроб и в торжественной процессии перенесено в траурную залу. В траурной зале "всё было обтянуто чёрным. Блестящий огонь в камине освещал эту комнату скорби. Кавалергарды с их красными колетами и серебряными касками разместились группами, или облокотившись на свои карабины, или отдыхая на стульях... Вокруг катафалка горело шесть лампад, а на ступенях, опершись на своё оружие, стояли кавалергарды", несшие теперь свою последнюю службу своей государыне и благодетельнице.

2 декабря жителям Петербурга представилось необыкновенное зрелище, которое ещё недавно не представилось бы самому смелому воображению: из Невского монастыря потянулась в Зимний дворец печальная процессия с останками Петра Фёдоровича...

По прибытии шествия во дворец гроб Петра Фёдоровича был внесён в траурную залу и поставлен на катафалке рядом с гробом Екатерины II. "Посреди залы воздвигнут был катафалк. Государыня лежала в открытом гробе, с короной на главе. Тело было покрыто императорскою порфирою (Порфира (от греч. porphyreos пурпурный) – пурпурная мантия монарха); вокруг было поставлено шесть подсвечников. Против гроба священник читал Евангелие. На ступенях катафалка стояли кавалергарды, печально опершись на свои карабины. Зрелище было прекрасное, умилительное и величественное, но гроб с прахом Петра III, стоявший подле, смущал душу. Сердце разрывалось при виде этого оскорбления, которого не могла предотвратить сама смерть... Дивные слова Евангелия глубоко проникали в мою душу, – говорит графиня В. Н. Головина, – всё кругом меня казалось мне ничтожеством... Лунный свет обильно лился в окна. Этот тихий и спокойный свет составлял резкую противоположность с многочисленными огнями среди обширной залы. Всё остальное пространство её было во мраке... по временам вопли и рыдания нарушали торжественную тишину".

5 декабря оба гроба одновременно перевезены в Петропавловский собор, где в тот же день последовало отпевание. С 5 по 18 декабря народ всякого звания допускаем был на поклонение, а в этот день останки Петра Фёдоровича и императрицы Екатерины II после панихиды были преданы земле.

Того же числа графу Мусину-Пушкину объявлена "высочайшая благодарность за образование новых кавалергардов", а на другой день последовал нижеследующий высочайший приказ: "Его И. В-во всемилостивейше повышает всех старых кавалергардов чином; командиру их представить их желание: куда кто и в какой род службы желает; ибо их служба кончится по прошествии шести недель от кончины блаженной памяти императрицы".

С этим вместе кончилась служба Её Императорского Величества Кавалергардского корпуса. Высочайшим приказом 25 декабря все старые кавалергарды были распределены по местам. Таким образом кончилось существование кавалергардов, "имевших колыбелью своею учреждённую Елизаветой Петровной и потом Петром III упразднённую Лейб-кампанию"...

Первоначально Мусин-Пушкин начал формировать Кавалергардский корпус в составе одного эскадрона, но уже 31 декабря Павел I приказал "из всех полков гвардии отослать генералу от кавалерии графу Мусину-Пушкину числом 500 унт.-офицеров для составления вновь двух кавалергардских эскадронов". 3 января кавалергарды получили три штандарта, по одному на каждый эскадрон. В церемонии прибивки штандартов приняли участие император, императрица, великие князья Александр Павлович и Константин Павлович, великая княгиня Анна Фёдоровна, великие княжны Александра и Елена Павловны "и многие знатные персоны". Того же числа было отдано в высочайшем приказе: "Его Величество объявляет своё удовольствие генералу от кавалерии графу Мусину-Пушкину за скорое формирование кавалергардов".

Учреждённые Павлом I "новые" кавалергарды появились первый раз в строю (в составе одного эскадрона) на крещенском параде 6 января 1797 г. и стояли сперва вместе с прочими войсками на площади между Зимним дворцом и зданием Главного штаба, а потом во время шествия императрицы и великих княгинь и княжон перешли к парадному подъезду, со стороны набережной Невы. Император лично командовал войсками, а великие князья Александр и Константин Павловичи находились при своих полках (Семёновском и Измайловском). "Первый полк (Преображенский) предводим был Его Величеством, а когда оный прошёл, то Его Величество изволил прибыть в галерею к Её Величеству и оттуда изволил смотреть идущих полков... а когда надлежало следовать коннице, то Его Величество изволил выйти и, сев на верховую лошадь, изволил присутствовать при оном войске".

Получив трёхэскадронный состав, Кавалергардский корпус стал именоваться Кавалергардскими эскадронами, которых штат был издан 26 января 1797 г. Кавалергардам было присвоено обмундирование белого цвета с красным и с серебром, по форме кирасир того времени с кирасирским же вооружением, причём кавалергарды обыкновенно носили треугольные шляпы, но в торжественные дни надевали серебряные кирасы и серебряные же шишаки со страусовыми перьями. Кавалергарды явились в серебряном снаряжении 27 февраля 1797 г., когда часть их конвоировала последнего польского короля Станислава Августа во время торжественного его въезда от мызы графини Скавронской (м. Графская Славянка) в назначенный для его жительства Мраморный дворец.

На коронацию в Москву отправлен был 9 февраля 1-й (единственно сформированный тогда) эскадрон под командою Давыдова, причём государь лично провожал эскадрон. Остальные формировавшиеся эскадроны оставлены в Петербурге под командою полковника Фроловского. В день коронации граф Мусин-Пушкин произвёден в генерал-фельдмаршалы "с пожалованием также 4000 душ крестьян".

Во время пребывания императорской фамилии в Москве и под Москвою кавалергарды, Конная гвардия и лейб-гусары занимали внутренние дворцовые караулы. 1-4 апреля была церемония раздачи вновь утверждённых знаков отличия св. Анны, причём вся гвардия расставлена была от Красного крыльца до дома графа Безбородки, в котором жил государь. Вероятно, кавалергарды участвовали:

1) на молебствии в Успенском соборе 13 апреля, после которого было чтение нового статута орденов, в число которых не были внесены ордена св. Георгия и св. Владимира (но во время чтения статута "государь изустно с престола изрещи соизволил тако: "А орден св. великомученика и Победоносца Георгия остаётся на прежнем своём основании так, как и статут его");

2) на параде в день Преполовения (Преполовение, т. е. половина Пятидесятницы, древнего христианского праздника), когда император Павел, одетый в далматик (род мантии или накидки) и с короной на голове, лично командовал войсками... 6 мая эскадрон выступил из Москвы.

Нам неизвестно, когда вернулся 1-й эскадрон в Петербург, но 9 июня в первый раз мы встречаем название Кавалергардского полка. В высочайшем приказе от того числа читаем: "Кавалергардского полку в лейб-эскадроне быть шефу генерал-фельдмаршалу графу Мусину-Пушкину; во втором – генерал-лейтенанту маркизу д'Отишану; в третьем – полковнику Давыдову. Полковым же командиром быть по шефе генерал-лейтенанту маркизу д'Отишану". Назначение маркиза д'Отишана могло принести большую пользу новоформируемому полку.

Считаясь одним из лучших кавалерийских генералов того времени, он жил уже несколько времени в Петербурге, пользуясь особым благоволением императора Павла, и перед самою коронацией был принят из генерал-лейтенантов французской службы в русскую, в кавалерийские полки, с ношением кавалерийского армейского мундира.

До нас дошли скудные сведения о внутреннем быте Кавалергардских эскадронов. Они, в сущности, до начала лета 1797 г. состояли на бумаге. В феврале двое кавалергардов были выключены из эскадронов: один, Круглов, – " за дурное поведение" определён рядовым в армию; другой, Фёдоров, – "для суждения в дурном его поведении и самовольной отлучке" отдан под суд. И то и другое сделано по высочайшему повелению.

Есть основание предполагать, что среди собранной со всех концов России дворянской молодежи были и маловоспитанные люди, и даже гуляки. Так, 7 апреля 1797 г. петербургский генерал-губернатор граф Буксгевден дал на имя полковника Фроловского два ордера. В первом из них Буксгевден писал: "Дошло до сведения моего, что больные вверенных вам эскадронов повседневно умножаются... и многие из них присылаются в венерических болезнях, почему и предписываю вам, господин полковник... стараться всячески удержать от вышеобъявленных дурных болезней и от такого распутства сих молодых людей". Во втором ордере значилось: "Ежедневно усматриваю я, что находящиеся под ведомством вашим кавалергарды не только в крайней неопрятности ходят по городу, но и должного почтения не оказывают даже и генералитету; почему и предписываю вам подтвердить, чтобы господа офицеры за своими подчинёнными в сих случаях имели строжайший присмотр, приказав наблюдать должное о предпочтении не только генералитету, но и всем штаб-и обер-офицерам, а в противном случае имеет поступлено быть, яко с ослушниками воинских предписаний".

Граф Буксгевден возлагал на Фроловского задачу совсем не по плечу: удерживать молодежь от дурных поступков, внушать им правила военного приличия Фроловский не мог ни по своему воспитанию, ни по усвоенным им "гатчинским" взглядам на отношения начальника к подчинённым. Фроловский разрешил задачу столь "по-гатчинскому", что даже другой "гатчинец" Давыдов пришёл в некоторое смущение: 22 марта Фроловский донес Буксгсвдену и Давыдову о неисправимо дурном поведении 17 кавалергардов, причём сообщил, что двое из них были им "наказаны розгами". Буксгевден взглянул на применение розг к дворянам снисходительно; Давыдов же в ответ на рапорт Фроловского писал ему, что он поступил "незаконно и с упущением должности", что наказание двух кавалергардов розгами "совсем неприлично, а могли бы не токмо двух, но и более при собрании обоих оставших эскадронов наказать соразмерно их вине фухтелями " (!) (Фухтелъ (от нем. Fuchtel шпага) - вид телесного наказания, когда наказуемых били шомполами или клинком плашмя по обнажённой спине). На донесении графа Буксгевдена государю последовала собственноручная высочайшая резолюция: "Написать всех оных в рядовые к Бекендорфу в полк".

Такова была обстановка, среди которой пришлось появиться на свет первому полку кавалергардов. В основу его была положена верная мысль, которую император Павел попытался вторично осуществить в 1799 г. в виде "стражи гроссмейстера державного ордена св. Иоанна Иерусалимского", или, иначе говоря, второго (по времени сформирования) полка кавалергардов. Мысль заключалась в следующем: заставить действительно служить, а не числиться на службе русскую дворянскую молодежь и, заставив её испытать на себе всю тяжесть службы нижнего чина, этим самым подготовить её к званию офицера армейской кавалерии.

Павлу I по причинам, которые мы увидим ниже, не удалось осуществить этой мысли; привести её в исполнение много лет спустя пришлось его преемнику. Сознавая, что для того, чтобы быть достойным офицером, необходимо кроме твёрдого и всестороннего знания обязанностей службы быть воспитанным в чувствах чести, император Павел решил собрать всю эту молодёжь вместе, поручив её нравственное воспитание и строевое образование французскому эмигранту, кавалерийскому генералу маркизу д'Отишану.

Выбор был одновременно удачный и неудачный. Несомненно, что д'Отишан знал и любил кавалерийское дело и, как руководитель строевого кавалерийского образования, он был на высоте поставленной ему задачи; то же самое мы должны сказать и относительно его нравственных качеств. Неудачным же мы позволяем себе назвать этот выбор в том отношении, что д'Отишан был иностранец, и к тому же эмигрант. Он не знал ни слова по-русски; с другой стороны, огромное большинство кавалергардов не знало ни слова по-французски, и, следовательно, командир полка не мог иметь непосредственного влияния на своих подчинённых. Д'Отишан, как эмигрант, был представителем идей "старого режима" Франции, режима аристократического, совершенно не свойственного ни духу России, ни исторически выработанным государственным началам империи. Вместе с тем такого рода назначение было резким отступлением от завета Петра Великого, не допускавшего иностранцев на главные места в войске, завета, которому так блистательно и плодотворно для развития самосознания, чести и достоинства России следовали обе продолжательницы его великого дела: Елизавета Петровна и Екатерина П.

Ещё до назначения командира Кавалергардскому полку император Павел непосредственно сам входил в мелкие подробности службы кавалергардов, чем, несомненно, умалял значение шефа графа Мусина-Пушкина. С назначением д'Отишана командиром полка значение шефа ещё более умалилось: д'Отишан имел или прямо доклад у государя, или же представлял государю свои доклады через великого князя Александра Павловича.

Обязанности службы кавалергардов при императоре Павле были те же, что и в предшествовавшие царствования, – составлять ближайшую охрану Их Величеств. Желая воздать царские почести польскому королю Станиславу Августу, Павел I приказал и во дворцы, где жил король, посылать караул от кавалергардов. Во время пребывания императора или императрицы в загородных дворцах туда посылалась команда кавалергардов.

Мы видели, что Павел I желал, чтобы кавалергарды, продолжая исполнять свои прежние обязанности, явились бы вполне организованной строевой кавалерийской частью, для чего им были даны лошади, чего не было со времени распущения Кавалергардского корпуса императрицей Анной Иоанновной.

Лето 1797 г. застало Кавалергардский полк в полном разгаре формирования, и потому кавалергарды не принимали участия в манёврах в Гатчине, но эскадрон, находившийся в Павловске, участвовал в фальшивых тревогах, происшедших 2 и 4 августа. Очевидец-современник так рассказывает об этих тревогах: "Однажды вечером (это было 2 августа), когда государь, окружённый двором и своим обычным обществом, прогуливался в саду Павловска, услышали вдруг звуки барабана, на которые обратили особое внимание, так как для вечерней зори было ещё рано. Изумлённый государь остановился. Звуки барабана раздавались уже повсюду. "Да это - тревога!" - вскричал Павел и быстрыми шагами возвратился ко дворцу, сопровождаемый великими князьями и военными. Императрица с остальною частью общества следовала за ним издали. Приблизившись ко дворцу, нашли, что одна из ведших к нему дорог занята была частию гвардейских полков; кроме того, со всех сторон и со всевозможною поспешностью стекались ко дворцу и кавалерия, и пехота. Спрашивали, куда нужно было идти, сталкивались, и на дороге, недостаточно широкой для скопления войск, кавалерия, пожарный обоз, военные повозки прокладывали себе путь с ужасными криками. Императрица, опираясь на руку одного придворного, пробиралась чрез эту толпу, спрашивая об императоре, которого она потеряла из виду. Беспорядок наконец сделался так велик, что некоторые дамы, именно великие княгини, принуждены были перескочить чрез забор, чтобы не быть раздавленными. Вскоре войскам дан был приказ разделиться. Повернули ко дворцу. Император был взволнован и в дурном расположении духа. Аллей было много, и войска продолжали прибывать ко дворцу в течение всего вечера. Подобное и без всякой уважительной причины скопление войск, имевших репутацию беспокойных, коими были гвардейцы, могло только встревожить такой подозрительный и недоверчивый характер, каким был характер императора. После долгих розысков открыли, что вся эта суматоха произведена была трубою, на которой играли в конногвардейских казармах. В ближайших казармах вообразили, что это сигнал к тревоге, повторили его, и таким образом тревога распространялась от одного полка к другому. Войска думали, что это была действительно тревога, испытание... Через день, почти в тот же час, когда двор прогуливался в другой части сада, прилегавшей к большой дороге и отделённой от неё лишь оградой, вдруг услышали звук трубы, и несколько кавалеристов во всю прыть прискакали по тропинке, прилегавшей к большой дороге. Император в гневе бросился на них с поднятою палкой и принудил возвратиться назад. Великие князья и адъютанты торопились последовать его примеру. Все были очень удивлены этой второй сценой. Императрица в особенности потеряла голову... На этот раз войскам помешали собраться, по никогда не узнали достоверно истинной причины этой второй суматохи: никто не мог или не хотел объяснить её. Говорили, что, убеждённые в том, что суматоха, происшедшая за день до того, была тревогой, произведённой по приказанию императора, гвардейцы были ежеминутно наготове ко второй и что лёгкий шум показался им сигналом; другие утверждали, что сигнал дан был шутником с целью произвести смятение, подобное предыдущему. В конце концов некоторые были наказаны, и затем ничего подобного более не повторялось".

В сущности, всё это дело само по себе не имело серьёзного значения: смятение было, несомненно, только результатом нервного состояния гвардии и всех лиц, бывших при особе государя, который военные забавы и упражнения считал самым важным делом монарха и весьма часто подвергал опасности своё достоинство самодержца, превращаясь в самого заурядного и мелочного экзер-цирмейстера.