Последний год в лагерях

Последний год службы в лагерях я провёл в эскадроне и в большой деятельности. Помимо канцелярских занятий, которых во время лагерного сбора бывает больше, я как унтер-офицер обязательно участвовал на всех эскадронных и полковых учениях и как разведчик – в разведочной службе. Затем перед началом периода манёвров я был назначен помощником к корнету князю Урусову руководить телеграфным делом.

Практической деятельностью по подготовке к телеграфному делу нам приходилось заниматься вне учебных занятий и ночью. Днём мы проводили телеграфные и телефонные линии, телеграфировали посредством гелиографов (зеркал), а ночью посредством особого аппарата – фонаря. В тот, 1894 год в первый раз вышло распоряжение о широком применении телеграфного дела в кавалерийских полках.

На высочайших манёврах близ Красного Села нам удалось протянуть линию на 3 версты в течение 15 минут, и два отряда соединили телефоном, который действовал исправно.

На манёврах, а следовательно, и на войне телефон с успехом может заменить ординарцев и вестовых, обязанность которых, как известно, заключается в том, чтобы перевозить и передавать от начальника в разные отряды его распоряжения и приказания. Посредством телефона как отряды между собою, так и начальники могут переговариваться лично и немедленно. С передвижением отрядов передвигаются и телефонные станции; для этого проволока быстро посредством ручки навёртывается на катушку, и всадники-телефонисты мчатся уже в другое место.

(За ведение телеграфных занятий в качестве руководителя заведующим командой князем Урусовым были предложены мне в награду часы, четвёртые, взамен которых я получил деньгами.)

Считаю не лишним здесь упомянуть о "дружеских беседах", которые происходили между мною и князем Урусовым во время наших путешествий на манёврах. Корнет князь Урусов, в то время молодой, только что произведённый из пажей в офицеры, настаивал на том, чтобы я с ним говорил по-товарищески, не стесняясь, как будто я не солдат. Этими откровенными беседами он, очевидно, хотел поближе узнать миросозерцание простых солдат, которые, особенно в глазах молодых офицеров-аристократов, все без исключения казались манекенами, не могущими ни рассуждать, ни мыслить самостоятельно.

Из наших разговоров "по-товарищески" выяснилось, как мало знают господа офицеры нас, солдат. Это их незнание выказывается в следующем первом попавшемся на память случае: проезжая однажды мимо лагерей Преображенского полка, я вслух восторгался красивой архитектурой построек в древнерусском стиле. Услышав мои восторги и произнесение слов "архитектура" и "стиль", он очень удивился; ему казалось открытием, что я, простой солдат, знаю об архитектуре и стиле. Это удивление он выразил вслух. Я также с удивлением посмотрел на него, и, признаться, выраженное им удивление по поводу моего знания каких-то двух культурных слов немного опечалило меня; я с грустью подумал: вот какое мнение имеют о нас господа офицеры...

Пример князя Урусова, предложившего мне говорить с ним "по-товарищески", я склонен был бы назвать достойным подражания.

Темою разговора у нас сначала были мои "Беседы", которые князь знал по отрывкам, читанным ротмистром Дашковым в офицерском собрании. Князь Урусов соглашался со мною вполне относительно того места, где я писал о нравственности; соглашался также и с проведённой мыслью о необходимости умственного развития солдат; при этом он сам указал как на пример на происходившую в то время войну Японии с Китаем. Развитие и умственное превосходство японцев делало их победителями такого колосса, как Китай, коснеющего в невежестве.

Сначала при разговоре я как-то "спотыкался" на словах и долго не мог отделаться от вошедшего в плоть и кровь солдатского "точно так" и "никак нет", но затем увлёкся и громко высказывал свои мнения и сопоставления относительно того, какая может быть разница между солдатом-манекеном и солдатом более широко развитым; говорил о необходимости серьёзного обучения в полках грамоте тех солдат, которые поступают в полк совсем неграмотными.

Система теперешнего обучения грамоте, говорил я, не достигает вполне своей цели по многим причинам: во-первых, бесцельное сидение в конюшнях отнимает всё свободное время у солдата, и скука, происходящая от этого бездельничанья в конюшнях, парализует всякое стремление к умственному развитию; во-вторых, вахмистры часто в облегчение офицерам, назначенным обучать грамоте, назначают в школу тех солдат, которые уже немного знакомы с грамотой; те же, которые совсем неграмотны, остаются необученными – если только солдат по собственному желанию не подготовится к ней от товарищей заранее. И наконец, в-третьих, не у всех офицеров бывает достаточно рвения к этому довольно скучному занятию. По моему мнению, для обучения грамоте солдат следовало бы организовать в полках школы с учителями из нижних чинов, конечно под наблюдением офицеров.

Нет никакого сомнения в том, что от этой дружеской беседы авторитет князя Урусова как моего начальника ничуть не пострадал; напротив, она сослужила нам ту службу, что дала возможность приятно обменяться мыслями, поближе узнать друг друга и почувствовать общность интересов; почувствовать, что мы, каждый на своём месте, можем принести пользу тому делу, которое венчает благополучие Отечества. А когда чувствуется общность интересов, то рождается в собеседниках ещё и чувство родства – чувство, что мы дети одной матери – России.