Сергей Алексеевич Панчулидзев

род. 1855

Из дворян Пензенской губернии. Воспитывался в Школе, где имя его внесено на мраморную доску.

7 августа 1874 г. из младших вахмистров произведён корнетом в кавалергарды; в 1874 и 1875 гг. состоял помощником заведующего учебной командою. В Турецкую войну 1877-1878 гг. прикомандирован к лб.-гв. Гусарскому полку; участвовал во многих делах и пожалован орденом св. Анны 4-й ст. и св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом.

В 1878 г. поступил в Академию Генерального штаба; в 1881 г. произведён в штабс-ротмистры. По окончании курса академии по второму разряду отказался перейти в Генеральный штаб и вернулся в полк, где с мая 1881 г. по июль 1883 г. состоял делопроизводителем полкового суда; в 1882 г. заведующим учебной командою. В апреле 1884 г. уволен в отставку ротмистром с мундиром.

До 1892 г. был в Саратове уездным и губернским гласным, председателем (с 1887 г.) губернской ревизионной комиссии; в 1891-1892 гг. избирался уездным предводителем. В январе 1899 г. причислен к министерству двора, "причём воспоследовало высочайшее соизволение на сохранение за ним военного чина и мундира". В 1906 г. вновь избран уездным и губернским гласным Саратовского уезда. Состоял членом императорского Исторического общества, Военно-исторического общества, Московского археологического института, а также саратовской и тамбовской архивных комиссий.

Сергей Алексеевич Панчулидзев является составителем и автором многотомной "Истории кавалергардов" (Спб., 1899-1912). (Это издание, как уже отмечалось в предисловии, послужило основой для данной книги - "Кавалергарды").

Николай Андреевич Челищев 1-й

1854-1888

Из дворян Московской губернии, сын кавалергарда.

В службе с 20 февраля 1874 г. юнкером в Кавалергардском полку; в марте 1876 г. – корнетом, в 1879 г. – поручиком. С марта 1879 г. по апрель 1882 г. причислен к посольству в Париже. В мае 1882 г. уволен по болезни в отставку штабс-ротмистром.

"У меня был один близкий знакомый, слишком рано умерший, – писал Сыромятников о Челищеве. – Он был не фабричный рабочий, а блестящий офицер первого кавалерийского полка в России. Сын очень богатых родителей, он воспитывался во Франции и, приехав в Россию лет семнадцати, чтобы поступить в военную службу, мог едва-едва говорить по-русски. Он служил, кутил, писал прелестные поэтические fleurcttes и остроумные басни по-французски, ухаживал за блестящими женщинами, потом как-то поехал в деревню, увидел Россию и вышел в отставку.

Он был человеком очень способным, а воспитывал его не просто классный наставник, а аббат-иезуит, человек глубокой культуры и сильной энергии, который дал ему вкус к историческим изучениям. Мой приятель, помня слова профессора Бестужева-Рюмина, что история России будет создана только тогда, когда будут написаны истории отдельных родов, отдельных городов, областей и земель, принялся за изучение истории своего рода, известного в России со времени битвы на Куликовом поле. Он собирал материалы, читал столбцы и грамоты, знакомился с книгами писцовыми, дозорными, со всеми памятниками старинной русской жизни, начиная от иконы и кончая подьяческой чернильницей.

Он умер слишком рано, всего тридцати четырёх лет; собранные им материалы изданы после его смерти и заключают в себе много любопытных подробностей и сведений за XVI-XVIII века нашей истории. Но дело не в этой книге, в которой собраны материалы для истории одного пятисотлетнего дворянского рода, а дело в том, как изменялся мой знакомый под действием истории своей страны, изучаемой по её источникам. Из блестящего, остроумного космополита он сделался образованным русским, для которого многие события современной жизни получили другой смысл, чем раньше, который увидел, что его народ не есть только стихийная сила, но что-то разумное и способное к развитию, к улучшению своих учреждений, не есть что-то только воспринимающее муштру, но и умеющее отличать одну муштру от другой и отвергающее ту, которая ему негожа.

Одним словом, он сделался образованным русским, понял хотя бы приблизительно историческую эволюцию своего народа и будущее этой эволюции, "Статейный список посольства моего предка в Крым, с объявлением о вступлении на престол Грозного, сделал меня русским", - смеялся он. Ещё более русским сделали челобитные его предков, которые жили около Торопца и охраняли западную границу от Литвы и поляков. Он понял, каких жертв нам стоила наша государственность и как серьёзно и толково служили наши предки. Теперь такая служба считалась бы мученичеством.

Я заговорил о моём покойном приятеле, который был прекрасным человеком и которого все любили, чтобы показать оздоровляющее значение изучения нашей истории для современного русского, воспитанного за границею или по складу своего ума считающего Запад своим духовным отечеством. Спешу оговориться, что я говорю не об истории России, испечённой на постном масле и приправленной противным для русского пафосом, как принято сочинять её теперь нашими византийцами. "Льстиви бо суть греци и до сего дня". Я говорю об истории честной и правдивой, основанной на глубоком знании источников. Только такая история может отвратить человека, пораженного язвами современности, от механического, фабричного мировоззрения, которое поднимается мутными волнами, и направить его к здоровому историческому мышлению..."