Прохождение службы

При учреждении корпуса в 1762 г. кавалергарды, начиная с вице-вахмистра и до нижних чинов, «для приращения интереса» расписаны были по одному и по два человека по полкам, причём последним вменялось в обязанность, “когда кавалергардам по тем полкам доходить будет к перемене, тогда об оных в Военную коллегию присылать с прочими именные списки, дабы пред служащими в полках ни малейшей обиды не имели”.

26 сентября 1764 г. императрица по докладу графа Чернышёва “изустно указать соизволила кавалергардов распределить не по одним кавалерийским полкам, но и по пехотным полкам, дабы оных не больше одного в полку счислялось”. Извещая о сем высочайшем повелении, Военная коллегия писала в Кавалергардский корпус, “чтоб оный благоволил каждого из кавалергардов спросить, в который кто точно кавалерийский и пехотный полк желает определён быть”. Кавалергарды при производстве в капитаны выпускались из корпуса в тот полк, в котором числились, хотя бывали случаи (но не иначе как с особого высочайшего повеления), что некоторые кавалергарды и при производстве в капитаны оставляемы были в корпусе.

Однако Военная коллегия не допускала переводов из одного полка в другой; так, когда кавалергард Николай Беклемишев просил перевести его из Таганрогского драгунского полка в Воронежский пехотный на том основании, что он “по слабости здоровья кавалерийской службы нести не может”, Военная коллегия отказала, весьма резонно мотивируя свой отказ тем, что Беклемишев, “находясь теперь в Кавалергардском корпусе, при полку кавалерийской службы не несёт”. Получить отпуск на продолжительное время было затруднительно вследствие незначительного состава корпуса и сравнительно большого ежедневного расхода людей в наряде; за просрочками зорко следили и принимали энергичные меры к возвращению к команде просрочивших; так, в 1767г. новгородская губернская канцелярия доносила в корпус, что “находящийся в отпуску в доме своём кавалергард Иван Менделеев от болезни своей хотя малую свободу и имеет, только за слабостью его здоровья к команде ему ехать ещё никак не можно”.

Прошло три месяца, а Менделеев ни из отпуска не возвращался, ни нового “доношения” о нём не поступало. Тогда от Кавалергардского корпуса послан был в новгородскую губернскую канцелярию «указ» о том, чтоб

“Менделеева чрез нарочных, посланных из оной канцелярии в дом его, по самой сущей справедливости освидетельствовать и, буде он здоров, то в самоскорейшем времени, обязав его подпискою, выслать в Кавалергардский корпус, а ежели паче чаяния он, Менделеев, и поныне одержим болезнью, то выслать его тотчас по получении облегчения, и дабы он, получа свободу, праздно не находился в доме, иметь той канцелярии наивсегдашнее о нём сведение и чрез каждые две недели в Кавалергардский корпус рапортовать”.

В 1775 г. кавалергард барон Фабиан фон Врангель просил о продлении ему отпуска, но ему было отказано на том основании, что “ныне Кавалергардский корпус состоит не в комплекте”, а при том писалось, что “в бытность вашу вы более находились в отпуску, нежели против прочей своей братии несли службу”. На этом основании Врангелю предписывалось “неотменно” явиться в срок, а в противном случае ему угрожали тем, что, “не приемля от вас никаких отговоров, о высылке вас к команде послан будет в ревельскую генерал-губернскую канцелярию указ”.

Кавалергард Григорий Бибиков в 1763 г. просрочил отпуск на 22 дня, “за которую просрочку подлежал он быть в силу военного артикула штрафован, но оное при первом его проступке ему упускается”. Но в 1790 г. мы встречаемся с такого рода наказанием за просрочку: “...прапорщика и кавалергарда Антона Сируча, который сверх данного просрочил 4 месяца, из списка кавалергардов яко нерадивого к службе исключить”.

При производстве в капитаны кавалергарды переводились на службу в тот полк, в котором они числились, но многие из них предпочитали службу по гражданскому ведомству. Мы должны здесь заметить, что в те времена военная служба не была резко отделена от гражданской, и военным весьма нередко давались назначения или командировки по делам чисто гражданского управления.

Императрица высоко ценила те качества, которые, несомненно, вырабатываются у военных под влиянием особых условий военной службы: способность к инициативе, отсутствие буквоедства и крючкотворства. Недаром говаривала она: “В нужных случаях он (военный) решим и может две недели прослужить no-военному. Скорее определю гусарского поручика, нежели ключника придворного”.

Каждое перемещение по службе кавалергарда производилось не иначе как или с высочайшего указа, или по крайней мере с ведома императрицы, и мы из дошедших до нас документов можем видеть, что государыня входила во все подробности дела и правильно оценивала службу, безошибочно налагала справедливые резолюции, причём боевой службе отдавала преимущество далее перед службою участников переворота 28 июня.

Так, одним и тем же докладом граф Г. Орлов в 1766 г. ходатайствовал о назначении согласно их желанию кавалергардов Мих. Афан. Долгова-Сабурова и Никит. Ефим. Мартьянова к статским делам: Сабурова при конторе Невского монастыря, а Мартьянова в петербургскую экономическую контору. Сабуров не участвовал в перевороте, но, “быв в Прусском походе на разных баталиях, ранен в шею и прострелена нога пулею навылет”, а Мартьянов был участником переворота. Императрица наложила на вышеупомянутый доклад следующую резолюцию: “Сабурова определить по его желанию с награждением чина, а Мартьянова отослать в Сенат для определения по его рассмотрению к статским делам”.

При увольнении кавалергардов в отставку соблюдалось следующее: всем участникам 28 июня 1762г. жаловался чин и неимущим давался пенсион в размере половины получаемого ими жалованья; остальным чин жаловался только по особой милости. В 1766г. Орлов вошёл с всеподданнейшим докладом о семи кавалергардах, бывших лб.-кампанцах и принимавших участие в возведении Екатерины II на престол, ходатайствуя о награждении их следующим чином “и по крайней их бедности по желаниям их определить с армейским жалованьем, с рационы и денщичьи по поданным от них челобитным, иных к местам, а иных, уволя от статской и воинской службы, всемилостивейше отставить с пенсионом”, т. е. на тех же основаниях, как и прочих лб.-кампанцев, бывших при восшествии на престол и пожалованных в кавалергарды. Императрица написала на докладе: “Которые просят к статским делам – тех для награждения чином и определения с штатным жалованьем к местам отослать в Сенат; равномерно и тех, кои просят в отставку, наградя чином... удовольствовать пенсионом против прочих, прежде отставленных”.

Единственное исключение было сделано для четырёх кавалергардов, пожалованных в корпус из нижних чинов (не дворян) гвардии, а именно: Андрея Стволова, Осипа Миронова, Афанасия Меньшова и Алексея Кузнецова; им при отставке в 1778г. была назначена пенсия в размере получаемого ими жалованья.

Постоянные военные действия, продолжавшиеся почти без перерыва во все царствование Екатерины II, влекли некоторых из кавалергардов на боевое поприще; одни сами просились “в рассуждении военных обстоятельств продолжать службу в полках армии”, другие же были командируемы от корпуса на театр военных действий; так, например, в 1788 г. Григорий Меньшов, Густав фон Брюммер, Фабиан Вреде и Владимир Шеншин “в сходственность Её И. В-ва соизволения, по их желанию быть волонтёрами на кораблях в Средиземном море”, были отправлены к адмиралу Грейгу. Первые двое поступили на корабль «Дерис» и, по отзыву командира капитана Фёдора Ломена, “присмотрены в поведении весьма хорошего, порученную должность исправляли с успехом и рачением и во всех случаях в действии против неприятеля оказывали себя мужественно”. Бреде не удалось участвовать в военных действиях, а Шеншин попал в Балтийский флот и, находясь на корабле «Кир Иоанн» капитана Тета, “в сражении 6 июля со шведским неприятельским флотом оказал себя храбрым и расторопным, также был и при сожжении в 26-й день июля месяца шведского корабля «Кронпринц Густав Адольф» и в бывших оказиях в 4-месячном пребывании при флоте оказал себя к службе усердным с желаемым успехом”.

Отправление ординарческой службы кавалергардами заключалось, во- первых, в том, что они доставляли в губернии и провинции высочайшие манифесты, во-вторых, – что они состояли “в числе положенных для разных случающихся посылок при свите Константинопольского посольства”; иногда же на них возлагались особые поручения, так, например, Грибовский заносит в свой дневник: “О беспорядках по ночам от худого освещения улиц; посылка кавалергардов для освидетельствования освещения”.