6.3. «Ловушки внутренней формы»

«Ловушки внутренней формы». Внутренняя форма лексической единицы — это ее внутреннее устройство, структура, образуемая корнем слова (в случае сложного слова — корнями), суффиксами и префиксами или сочетанием не­скольких слов, если речь идет о лексической единице в форме ус­тойчивого словосочетания. Внутренняя форма, если она не стерлась, в результате исторических преобразований, происходящих в языке, способна указать нам, какую из многочисленных характеристик предмета данный язык «избрал» в качестве его «метки», его отличи­тельного признака. Так, русское слово портной образовано от слова порты (штаны, одежда), немецкое слово Schneider— от schneiden (ре­зать), а болгарское шивач — от болгарского глагола шия (шить).

Как показывают данные примеры, лексические единицы, обо­значающие в разных языках один и тот же денотат, могут иметь со­вершенно различную внутреннюю форму. Ловушки для перевод­чика со стороны внутренней формы возникают в случаях, когда лексема ИЯ и лексема ПЯ, имея аналогичные внутренние формы, обладают разным денотативным значением. Так, например, немец­кий футбольный термин Freistoß вопреки родству внутренних форм не соответствует русскому футбольному термину свободный удар, а означает любой назначаемый судьей удар, пробиваемый без помех со стороны противника, чему в русской терминологии соответству­ет и свободный и штрафной удар. Если у немца возникает необходимость более дифференциро­ванного обозначения, он употребляет словосочетания direkter Freistoß (штрафной удар) и indirekter Freistoß (свободный удар). Ло­гика этих терминов такова: direkt означает, что этим ударом можно непосредственно забивать мяч в ворота, indirekt — что этого делать нельзя и гол, забитый (непосредственно) после такого удара, не за­считывается. Что касается немецких футбольных репортажей, то там штрафной удар чаще всего обозначается просто словом Freistoß.

Из сказанного видно, что внутренняя форма сама по себе обла­дает определенной логикой. И эта логика порой заводит в западню даже лингвиста. Встречаются и просто нелогичные сами по себе внутренние фор­мы, т. е. такие внутренние формы, собственный смысл которых не соответствует тому, что они обозначают.

Так, сегодня рядовой носитель русского языка (не языковед) вряд ли распо­знает, что слово стол образовано от глагола стлать (стелить), слово сердце — отслова середина, слово рубль — от рубить, слово мешок — от слова мех (из которого когда-то шили мешки). Во всех этих словах внутренняя форма уже не ощущается. Наличие собственного («дремлющего») смысла у внутренней формы многих слов проявляется при их обыгрывании. К примеру, про бедного портного говори­ли: «Портной, а без порток».

Так жертвой нелогич­ной внутренней формы стал в период Великой Отечественной вой­ны один фронтовой переводчик. В трофейном немецком документе он встретил термин Vergaser, обозначавший некоторое техническое устройство, недавно доставленное на склад. Поскольку Vergaser бук­вально означает «преобразователь (чего-то) в газ», переводчик до­ложил, что на данный участок фронта доставлено оружие для га­зовой атаки. Разумеется, это сообщение вызвало крайнюю обес­покоенность командования, и лишь некоторое время спустя более опытный переводчик обнаружил весьма банальную ошибку: Vergaser — это всего-навсего карбюратор — важнейшая составляю­щая работающих на бензине двигателей внутреннего сгорания, ко­торые по-русски так и именуются карбюраторными двигателями, а по-немецки Vergasermotoren. Нелогичность немецкой внутренней формы в данном случае проистекает из того, что Vergaser (карбю­ратор) вырабатывает вовсе не газ, а только нечто отдаленно сход­ное с ним — смесь воздуха с мельчайшими каплями легкого жид­кого топлива. Правильное название для такого рода смеси воздуха и жидкости — «взвесь».

Из истории военного перевода известен еще один случай, когда неадекватная иносказательная внутренняя форма лексической еди­ницы сыграла злую шутку с переводчиком. Немецкое словосоче­тание spanische Reiter обозначает один из видов инженерных заграж­дений — ежей из колючей проволоки. Однако переведено оно было дословно и поэтому ошибочно: испанская кавалерия. (Хотя дело было на советско-германском фронте во время Второй мировой войны, когда кавалерия почти не применялась.)

Иногда затемня­ющая значение слова внутренняя форма избирается специально для того, чтобы «облагородить» то или иное не очень популярное яв­ление либо не очень приятное название. Так, например, в бывшей ГДР дома для престарелых с определенного момента стали имено­ваться Feierabendheim (вместо прежнего Altersheim). «Логика» этого нового наименования была такова: Feierabend (время после рабо­чего дня) → Feierabend des Lebens (послетрудовой период жизни) → Feierabendheim (дом, где живут люди, честно отработавшие свое). Однако эта «красивая» логика переименования была совсем не оче­видна для тех, кто, не зная новых «социалистических» реалий ГДР, встречал в тексте это слово в первый раз. Руководствуясь более про­стой логикой, неопытные переводчики переводили это сложное слово словосочетанием однодневный дом отдыха или вечерний дом отдыха (профилакторий).

Все эти примеры подтверждают уже сказанное —логика внут­ренней формы слова, ее собственный «смысл» могут вступать в про­тиворечие с его денотативным значением.

Если бы мы в переводе следовали только логике внутренней формы, то немецкое Brustkorb надо было переводить не словосочетанием грудная клетка, а сло­восочетанием грудная корзина, слово стрелки (часов) — не словом Zeiger, а словом Pfeilchen. Но мы не делаем этого и ориентируемся не на внутреннюю форму, а на де­нотат. Последнее не связано с особыми трудностями. Но когда в тексте фигурируют понятия из специальных областей, суть которых переводчику недостаточно понятна или же более или менее понятна, но переводчик не знает терминологических соот­ветствий ПЯ, ему приходится «цепляться» за внут­реннюю форму терминов как единственную данность. Именно по­этому наиболее часто переводчики попадают в «ловушки внутрен­ней формы», имея дело со специальными текстами, содержащими специальную терминологию.

Было бы неверным считать, что «ловушки внутренней формы» подкарауливают переводчика только при переводе текстов, осна­щенных специальной терминологией. Такое случается и при пе­реводе совершенно обычных (например, газетных) текстов.

В 1970-е и 1980-е годы в газетах очень часто встречались понятия разрядка и разоружение. Их немецкие соответствия Entspannung und Abrüstung. Однако студенты — будущие переводчики при переводе этой пары слов на немецкий постоянно сбивались на Entspannung und Entrüstung (Entrüstung - возмущение). Причем эта ошибка была отнюдь не случайна. С помощью приставки ent- в немецком регу­лярно выражается семантическая идея отделения, освобождения от чего-то, сравните: entminen (разминировать), entfärben (обесцвечивать), entfernen (удалять), entrechten (лишить прав), entwürdigen (обес­честить) и т.д. С этой же приставкой есть и глагол, означающий «разоружать» — глагол entwaffnen, но он используется в ситуациях, когда речь идет о конкретном отнятии у кого-то оружия (einen Verbrecher, ein Bataillon entwaffnen), а когда речь идет о военно-по­литической акции, употребляются слова с другим корнем и другой приставкой — (sich) abrüsten, Abrüstung. Студенты забывали об этом, однако нельзя не признать, что сбиваясь с Abrüstung на Entrüstung, они следовали определенной словообразовательной логике. К со­жалению, логика этого сорта (логика абстрактно-возможного, ло­гика языковой системы) отнюдь не всегда реализуется в языке. Как уже говорилось ранее, не все, что возможно в плане языковой сис­темы, проходит «сито» языковой нормы.