Понятие «идея» у сократиков

Итак, если Сократ обрисовал лишь контуры объективного противоречия между идеей – обобщенным образом предмета и множеством разнообразных предметов самих по себе, то его ученики и последователи задавались вопросом: « Что же представляют собой понятия, с помощью которых мы изучаем предметы?». Платон объяснял сущность идеи в рамках античного миросозерцания. Оно было по преимуществу чувственно-образным. В процессе созерцания образ формировался в сознании человека путем первоначально-целостного отражения предмета. Иначе говоря, целостное представление о предмете складывалось в уме человека путем комбинации отдельных качеств предмета: пространственных, звуковых, вкусовых. По аналогии с образом предмета Платон объясняет образ эйдосов. Они, по Платону, отличаются от предметов своей сущностью, по-древнегречески: «ούζία», т.е. своим собирательным характером. Так, эйдос человека – один, а реальных людей много. Эйдос прекрасного – один, а прекрасных предметов много… И человеческий ум созерцает эйдосы так же, как органы чувств воспринимают чувственные вещи, вплоть до понимания эйдоса как эталона вещей.

Если вещи существуют в повседневном мире и поэтому доступны человеческим чувствам, то эйдосы существуют над ними, в особом умопостигаемом мире и доступны только хорошо натренированному человеческому уму, который в состоянии видеть за массой случайных явлений вещи ее сущность. Материя как подвижное бытие есть мир вещей. Эйдосы же пребывают в неподвижном мире.

Платон использует образ пещеры. Человек как узник заключен в мирскую суету, живет словно в пещере. Пещера так глубока, что человек не может ничего знать о живом, подлинном мире, т.е. о мире эйдосов. Он дан человеку лишь косвенно, в образе теней. Над человеком протекает бурная жизнь: летают птицы, ходят люди, играет красками и формами природа, но он, как узник пещеры, не видит ничего, кроме черно-белого отражения этих подлинников в виде тех теней, которые они отбрасывают на противоположную стенку. Мы настолько сживаемся с этим тусклыми пещерными образами, что если нас поднять на поверхность, в истинный мир, т.е. мир эйдосов, то наши глаза и другие органы чувств, притупленные пещерной жизнью, окажутся не в состоянии видеть подлинный мир эйдосов в его подлинных пропорциях. Значит, созерцание эйдосов должно осуществляться особым, сверхчувственным образом, для чего необходим соответствующий метод познания.

Учение о методе познания

Ответ на этот вопрос последователи Сократа, прежде всего Платон, ищут на пути объяснения таинственной способности человека познавать эйдосы. Как каждый человек имеет душу, так и каждый предмет имеет душу, в которой раскрывается его сущность. Душа предмета как бы скрыто вселяется творцом этого предмета в материю, из которой предмет сделан. По чувственной аналогии, согласно которой мыслят древние греки, можно предположить, что и в человека вселяется душа, которая составляет его тайную, скрытую способность понимать суть вещей – эйдосы. Здесь Платон использует популярное и сегодня учение о переселении душ, согласно которому в душе уже содержится истинное представление об идеях предметов. Но, вселяясь в суетное тело, душа как бы забывает обо всем. И затем в процессе жизни в теле припоминает то, что знала до вселения в это тело. Так осуществляется, по Платону, истинное познание идей как эталонных образов вещей (эйдосов).

Аристотель о государстве

Античная философия была интеллектуальной реакцией на политическую действительность, пытаясь в пределах своих возможностей «исправлять», т.е. стабилизировать ее. Для Сократа это было уразумение, мы бы сказали, – просвещение, для его учеников, особенно для Платона – наставление государей. По Платону, идеальное сообщество основывается на добродетели, т.е. добродетельно-разумном правителе, который не даст себя увлечь ни толпе, ни олигархам, ни другим слоям населения, представляющим из себя антидобродетель, разрушающую основы общежития и уничтожающую лучших представителей граждан (например, и прежде всего, Сократа). Правитель способен утвердить повиновение, т.е. состояние стабильности, что приводит к соблюдению гармонии всех начал и интересов, если он ориентируется на мир эйдосов, искаженными копиями которых, как и всякие копии, являются отдельные объекты (люди, государства и т.п.).

Аристотель, в противоположность Платону, примыкая к Сократу, полагал, что задача философа не ограничивается наставничеством государя, привитием ему «мудрости». Правителю необходима опора в среде жителей полиса. Власть не удержать, если у государя не будет надежной социальной опоры в лице такого сословия, в основе быта и мировоззрения которого лежит «умеренность». Такой идеальной опорой государства является сословие воинов, а идеальной моделью – образ воина-стратега, мудрого воина. Он может отстоять независимость Родины от внешних врагов и умерить притязания «внутренних» (олигархов, черни). Он по складу жизни и характера умерен в своих потребностях. Он не богат и не беден. «Умеренные», средние слои, не обеспокоены отсутствием собственности (источника существования), или чрезмерными ее размерами, провоцирующими борьбу за власть, разрушение устойчивости полиса, приводящего его к гибели. Идеалы воина: патриотизм, спокойствие, порядок, – как раз то, чего так не хватало античному полису-государству. Такая идеология и политика, согласно Аристотелю, позволила бы удержать стабильность, утвердить состояние гармонии. Сам правитель, по Аристотелю, это воин, «первый среди воинов»: «Именно по сущности и по понятию, определяя суть ее бытия, добродетель есть обладание срединой, а с точки зрения высшего блага и совершенства – обладание вершиной». Аристотель доказывал, что мудрость, в конечном счете, есть божественное знание, т.е. возвышенно углубленное знание «первых начал и причин» бытия. И как таковая мудрость сама есть первые начала и причины, есть своего рода «квинтэссенция» всего сущего.