2.5. Вытеснение человека из системы разделения труда

Задумаемся над одним совершенно поразительным фактом. В античной Греции насчитывались сотни и сотни непохожих друг на друга самостоятельных городов-государств (по некоторым оценкам их число простиралось до двух тысяч), но если мы говорим об искусстве, то в первую очередь вспоминаются Афины. Этот удивительный полис размером своего вклада в художественную культуру Древней Эллады, да и Европы двух с лишним тысячелетий в целом, превосходит все другие города едва ли не вместе взятые. Меж тем, даже если брать в расчет всю Аттику, мы получим территорию менее трех тысяч квадратных километров. В сущности, это совершенно ничтожная площадь, сопоставимая по своим размерам с той, которую занимает современный мегаполис (площадь Москвы занимает около 1 тысячи кв. км), но именно на этом до чрезвычайности ограниченном пространстве сконцентрировалось все лучшее, что было создано классическим греческим искусством.

Никогда в истории всей огромной планеты не было (и, наверное, уже не будет) такого, чтобы община, насчитывавшая, включая младенцев, немногим больше 100 тысяч свободных граждан, другими словами, вполне сопоставимая с численностью населения Васильевского острова, сделала столь огромный вклад в историю мировой цивилизации. В сущности, ничто из созданного за двадцать с лишним веков европейской культурой, уже не было оригинальным,— начало всему было положено именно здесь.

Меж тем именно в Афинах, как мы знаем, принципы демократии получают наиболее глубокое развитие.

Случайно ли это совпадение? Но совпадение существует не только в пространстве, не менее удивительно и стечение во времени. Пробуждение античного духа, высший его взлет хронологически полностью совпадает с расцветом все той же демократии, то есть с периодом от конца персидских войн до подчинения Греции македонскому владычеству (470—338 до н. э.). Есть ли здесь хотя бы какая-то причинная связь? Возможно, прямой и не существует, но опосредованная действием известных условий несомненно наличествует. А это значит, что при господстве каких-то иных форм государственного правления в военно-политических центрах, видевших свою цель в установлении панэллинской гегемонии, культура Греции (а с нею и всей Европы) приобрела бы совершенно другие черты.

Кроме всего прочего, демократическое преобразование общества означает, что человек, единственной обязанностью которого становится выполнение функций охранного контингента, обеспечение безопасности своего города, вытесняется из непосредственного производственного процесса. А следовательно, и из системы разделения труда. Едва ли не каждый гражданин становится обладателем рабов. Аристотель говорит о том, что только бедняку быки заменяют рабов. А это значит, что человек обретает досуг...

Соединение эти факторов (воспитание человека как господина над другими народами, принадлежащего «высшей расе», как гражданина, обязанного творить «прекрасные дела» во имя своего города, наконец, обретение избавление от забот материального обеспечения, обретение досуга) и дали тот результат, который сегодня поражает всех искусствоведов мира.

Рим и Спарта имеют отличия. Рим долгое время не знает рабов. Он лишь ограничивает в правах население завоеванных городов, но не обращает людей в неволю. Поэтому римский гражданин продолжает трудиться на своем поле.

Спартиат же обязан всю жизнь заниматься одним — повышением своего военного мастерства.