1.1.3. Источники формирования жаргона

Главный источник – заимствование (Приложение 1). При этом заимствование может быть внутренним (из других подъязыков, региональных или социальных диалектов) или внешним (из других языков).

В системе внутреннего заимствования ведущим источником пополнения молодежного лексикона традиционно является жаргон деклассированных – блатная музыка с ее яркими, необычными для обывателя, вызывающими номинациями: «…непрестанное искание новых экспрессивных средств в ближайших источниках всегда успешно, когда обращаются к блатному «языковому дну» города». Популярные в молодежной среде разных лет словечки чувáк, бáшли, мáза, безмазняк, кирять, ксива, лабáть, лáжа– не что иное, как воровские экзотизмы, аккумулированные в массовый молодежный сленг. Такие слова воспринимались и продолжают восприниматься вне всякого влияния их внутренней формы или этимологической истории, т. е. исключительно как экзотические звуковые комплексы. Однако такая экзотичность кроме простой новизны несет за собой и «шлейф» специфической блатной эмоциональности. Всё это вместе – новизна, экзотика, блатная эмоциональность – дает таким приобретениям известное преимущество перед «банальными» нормативными обозначениями общеупотребительного языка (ср.: юноша, деньги, удача, невезение, пить спиртное, документ, играть на музыкальных инструментах, фальшь), к которому так стремятся иные говорящие, и особенно в молодом возрасте. Разумеется, заимствуются из речи деклассированных и другие единицы, имеющие ощутимую внутреннюю форму, семантические (ср.: разборка, наезжать), словообразовательные (ср.: динамить, напряг) или семантико-словообразовательные (ср.: кидала, захомутать) криминонимы со стандартными продуктивными морфемами и прозрачными метафорическими образами. Но наибольший эффект жаргонного колорита несут в себе именно лексические экзотизмы с немотивированной корневой частью, которая сохраняется даже при интенсивном морфолого-семантическом освоении криминального по происхождению экзотизма, ср.: тусоваться, тусовка, тусняк, тусовочный, тусовочник и пр².

Насыщенность речи молодежи криминальными заимствованиями достигает, по подсчетам, примерно 25% от общего объема жаргонной лексики. Следует, однако, отметить некоторые особенности этого впечатляющего обстоятельства. Во-первых, криминальные экзотизмы распространены в языке молодежи неравномерно, употребление большинства их ограничено отдельными социально-профессиональными жаргонами молодежи, например армейским подъязыком, лексиконом мелких торговцев; существенно меньше воровских экзотизмов в речи современных подростковых группировок (металлистов, рокеров, панков, фанов) и уже совсем немного их в речевом обороте музыкантов, студентов и тем более программистов-компьютерщиков. Во-вторых, сами номинации, заимствованные из языка деклассированных, в иной, некриминальной среде подвергаются, как уже отмечалось, существенным семантическим изменениям, поскольку обслуживают иную реальность: не воровскую деятельность, не тюремно-лагерный быт и не идеологию преступного мира, а большей частью обычные, бытовые и профессиональные реалии, либо категории массовой культуры. И, наконец, в-третьих, в речи молодежи, в сленге в особенности, происходит функционально-стилистическая трансформация бывших криминонимов.

Еще одним показательным примером массового освоения бывших криминонимов может служить популярное слово кайф. В молодежной речи оно стало своеобразной идиологемой, ценностной номинацией. В. Рекшан в своей публицистической повести с принципиальным названием «Кайф» (1990) придает этому экзотизму «с сомнительным прошлым» текстообразующую эстетическую функцию. Основной пафос повести – ностальгическое описание мятежной музыкальной юности автора и его компаньонов-оркестрантов, а также определенного круга их поклонников, кайфовальщиков.

Внешние, иноязычные источники расширения словаря молодежной речи, также привлекательные для молодых своей эпатирующей экзотичностью, почти исчерпываются в настоящее время английскими варваризмами. Причины этого обстоятельства не нуждаются в особых комментариях, но можно отметить два важных фактора. Во-первых, привлекаемые из англо-американских источников заимствования чаще всего имеют понятную говорящему внутреннюю форму: носители молодежных подъязыков обычно знают содержание конкретных английских прототипов, от которых образуют жаргонизмы, и именно потому их употребляют, что знают, например: олды – «родители» (от англ. old – «старый»), герлá – «девушка» (от англ. girl в том же значении), грины – «доллары» (от англ. green – «зеленый»). Во-вторых, объем и характер таких заимствований нередко регулируется конкретными практическими потребностями частных социально-групповых или социально-профессиональных жаргонных подсистем в речи молодых людей. Так, уровень иноязычных заимствований в подъязыке программистов и активных пользователей персональными компьютерами, имеющих дело с англо-американской компьютерной терминологией и программистскими арготизмами, очень высок. Высок он в настоящее время и в подъязыке студентов и школьников, поскольку изучение английского языка уже связывается с возможностями его практического применения и стимулируется интересом к англоязычной поп-культуре³. В других профессиональных подъязыках уровень иноязычных заимствований низок, в более герметичной армейской жаргонной подсистеме он почти равен нулю. В то же время в интержаргоне, в общеупотребительном молодежном сленге экзотические англицизмы почти не удерживаются.

Почти каждый из англоязычных экзотизмов в языке молодежи представляет собой пример проявления стёба – иронической игры, эпатажа, шутки. Особенно тогда, когда такой экзотизм по форме и содержанию уходит от прототипа, ср.: сайзы – «женская грудь» (от англ. size – «размер»), фейсовать – «бить по лицу» (от англ. face – «лицо»), обхайраться – «остричь длинные волосы» (от англ. hair – «волосы»).

Образование и использование экзотизмов англо-американского происхождения осуществляется в языке молодежи в соответствии с общей социально-психологической установкой жаргонного словотворчества – «выделяющее протестное поведение», которое удовлетворяется любыми формами «соединения несоединимого», противопоставления группового общественному, субстандартного – стандартному. Всему этому способствуют эффекты неожиданной новизны и эпатажа в экзотических номинациях. Очень часто объектами таких шутливо-иронических экзотизмов оказываются взрослые в определенных социальных ролях: «родители» - парентá (от англ. parent в том же значении), «взрослые» - олдовые мэны (от англ. old man – «старый человек»), «милиция»- полисá (от англ. police – ‘полиция’) и пр⁴.

Юмористический эффект употребления экзотизмов усиливается при использовании продуктивных словообразовательных моделей русского языка на основе все тех же английских корней, ср.: перенайтать – «переночевать» (от англ. night – «ночь»), фрилавник – «сторонник идеи свободной любви» (от англ. free love – «свободная любовь»), продаблиться (от англ. w. c. – «туалет») – «сходить в туалет» и т.д.

В то же время англо-американские варваризмы явно выделяются в общем жаргонном лексиконе молодежи экзальтированностью форм и придают речи экзотическую раскраску нарочито небрежными и семантически немотивированными заимствованиями, не имеющими перспективы закрепления в массовой речи.

Специфический опыт англо-американской варваризации речи отечественными хиппи и некоторыми другими молодежными группировками 1970-1980-х гг. кажется ныне наивной языковой игрой на фоне массового проникновения англицизмов в живую речь. Писатель В. Паперный в связи с этим пишет:

«Когда в 1981 году я приехал в Америку, меня поразил русский язык, на котором разговаривали мои бывшие соотечественники. Это был язык московских фарцовщиков 60-х годов, но с поправкой на новые реалии. Они шопались, драйвали, окэшивали, заиншуривали и пикапали… Когда попадаешь после долгого перерыва в Москву, кажется, что центр эмиграции переместился именно сюда. Как будто фарцовщики пришли к власти и сделали свой жаргон государственным языком… Художественный руководитель теперь называется креативным менеджером, сбыт – маркетингом, а консультации – консалтингом, за этим видно желание порвать с прошлым, то есть типично российский импульс все сжечь и начать все заново».

И чем более расходятся смыслы, тем эффектнее считается переделка, ибо ее целью на самом деле является пародирование аналогии, своеобразное передразнивание экзотизма, обычно путем оценочного снижения, например, англ. cash («наличность») - каша; lady («дама») - бледи; e-mail («электронная почта») - емеля или мыло. Это явление отчасти сходно с так называемой народной, или ложной «этимологией» (ср.: пиджак - спинжак, микроскоп - мелкоскоп, гувернантка - гувернянька, капитал - копитал, от «копить» и пр.), но в отличие от последней, которая характеризует наивную речь и встречается в просторечии у людей, недостаточно образованных, прием ассоциативно-фонетической мимикрии отражает сознательное искажение, языковую игру, первопричиной которой является «протестное речевое поведение» и его позднее порождение – стёб: отторжение нормы, сопровождаемое юмором, насмешкой, эпатированием приверженцев чистоты языка и языковой нормы. Для достижения этих традиционных целей более всего годятся неожиданные ассоциации, «сопоставление несопоставимого», приводящее к максимальному эффекту, который внешне кажется обратным остранению. «Странный» иноязычный экзотизм становится как бы своим, но на самом деле это лишь игра, насмешливо-ироничная переделка с обычным в этом случае снижением, упрощением, а иногда