Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

motroshilova_n_v_poznanie_i_obshestvo_iz_istorii_filosofii_x

.pdf
Скачиваний:
6
Добавлен:
01.01.2020
Размер:
10.8 Mб
Скачать

с/Рио случаев и неосознанным, грядущей эволюции соци­ ального бытия.

Остановимся вначале на самом содержании объектив­ но-исторических технических и экономических измене­ ний, которые характерны для XVII и XVIII столетий, а также на вытекающих отсюда изменениях личности и общественной психологии.

Этот период в Марксовом анализе экономической структуры капиталистического общества характеризует­ ся как время господства мануфактурного этапа и спора­ дического применения машин. Первоначальное накопле­ ние, этап становления капиталистического производства, по существу осталось позади. Каковы же были его со­ циальные итоги?

Первым и главным достижением, которое должно бы­ ло оказать колоссальное воздействие на умы и чувства людей, в особенности тех, кто был крайне чувствителен к соблюдению гуманистических норм и принципов, было падение формального, как бы «от века» закрепленного общественного неравенства, лежавшего в основе феодального способа производства. Причиной, принудившей об­ щество отказаться от внеэкономического, юридически закрепленного насилия над личностью, ее заведомого не­ полноправия, была объективная потребность производ­ ства в «свободном продавце рабочей силы» (Маркс). Из­ бавление от феодальных повинностей, пусть завоеванное в ходе жестокой, мучительно долгой борьбы, в процессе кровавой истории, ниспровержение средневековых цехо­ вых регламентаций было по сравнению с предшествую­ щей эпохой несомненным прогрессом в завоевании чело­ веческой свободы. Благодаря ниспровержению крепост­ ной, феодальной зависимости от другого лица, констати­ рует Маркс, рабочий, теперь уже не прикрепленный к земле навечно, «получает возможность распоряжаться своей личностью» (2, 23, 727).

Процесс отмены юридического неполноправия лично­ сти (сколь бы постепенным и половинчатым ни был он даже в рамках европейской истории) стимулировал раз­ мышления о свободе и равенстве, тем более что он касал­ ся огромного количества людей, непосредственных про­ изводителей. Идея всеобщего равенства и полноправия неизменно шла в общественной мысли XVII в. рука об руку с представлением о «разумном» человеке и «разум­

22

ных» социальных условиях. Подобно тому как эпоха ра­ бовладения и эпоха феодализма порождали представле­ ния о «естественном» характере рабства или феодальной иерархии, так и расширившиеся возможности личности, завоевание формальной свободы вызвали идею о «естест­ венности» всеобщего равенства людей, их предопреде­ ленности к свободному, самостоятельному действию, со­ общив этим принципам ту непререкаемость, аксиоматичность, с которой они высказываются, без дополнитель­ ного и длинного обоснования, в работах классиков бур­ жуазной философии.

Достаточно широко известно то объективное истори­ ческое обстоятельство, что уже начало мануфактурного периода знаменует довольно значительный, а по сравне­ нию со средневековьем неизмеримо возросший уровень разделения труда, которому повсеместное учреждение и усложнение мануфактур дает новый мощный толчок. Но ведь этот экономический факт должен был повлечь и действительно повлек за собой те существенные социаль­ ные изменения, которые к XVII в. становятся явными, те кардинальные перевороты в общественном сознании, которые обязательно должны были уловить философы данного периода, утверждая «естественность» свободы, принадлежность разумности самой сущности человека.

Прежде всего социальные процессы гораздо непосред­ ственнее, быстрее и глубже, чем это было ранее, затраги­ вали каждого отдельного человека, побуждая его быть более инициативным, сознательным, деятельным. На смену сословной предопределенности занятий, к тому же довольно немногочисленных, пришла * общественная по­ требность в разнообразных производственных, экономиче­ ских функциях, необходимость постоянной перемены сфер деятельности. Человек должен был подготовить се­ бя ие только к свободному передвижению, что также представляло разительный контраст по сравнению с на­ сильственной оседлостью средневековья, но и к разным функциям, которые он по мере возникновения новых экономических потребностей и новых отраслей производ­ ства должен был выполнять. В XV—XVII вв. жители Европы были действительно сдвинуты с тех мест, кото­ рые, казалось, были предуготова.ны им привычными заня­

тиями предков, они устремились из деревень в

города,

из «старого» мира — в новые, неосвоенные земли.

И хо­

23

тя исторически конкретные способы, обеспечившие мас­ совое передвижение, были насильственными, жестокими, перемещение само по себе означало пробуждение от об­ щественного застоя и активизацию больших слоев насе­ ления. Оно требовало, и притом совершенно объективно, пробуждения инициативы и более свободного индивиду­ ального решения. Разнообразие новых ситуаций воспи­ тывало более сложные и более многочисленные социаль­ ные и индивидуальные реакции. Время поставило перед индивидом, и поставило в универсальном смысле, почти неведомую для прежней, социально фатализированной эпохи проблему выбора и индивидуального решения, тес­ но связанного с социальным действием человека. Отсюда, а вовсе не от «вечной склонности к гуманизму» то вни­ мание к человеку, к его эмоциональным и волевым реак­ циям, к его разуму и самосознанию, которое мы находим в общественной мысли X V II—XVIII вв.

Объективные социальные процессы нашли свое вы­ ражение и воплощение в повсеместных социально-психо­ логических изменениях, в формировании личности, обла­ давшей новым эмоциональным и духовным строем. Рас­ ширение производства, все новые и новые возможности для приложения индивидуальной инициативы, открытие новых земель и новых производств в этих землях, раз­ грабление и порабощение Ост-Индии и Африки, торговая война европейских наций — все это социальные явления, делавшие рассматриваемый период европейской истории эпохой предприимчивости, успеха, инициативы. Те на­ строения, которые были следствием перечисленных исто­ рических событий, прекрасно описал Гегель: «Человек стал доверять самому себе, своему мышлению и чувст­ венной природе вне и внутри него. Ему интересно, ему доставляет удовольствие делать открытия в области при­ роды и искусств. На мирском горизонте взошел рассудок, человек осознал свою волю и силы, стал испытывать удовольствие от земли, от своей почвы, от своих занятий, так тсак юн находил в них справедливость и разум» (7, 206). Гегель правильно подчеркивает здесь, что че­ ловек в XV —XVII вв. «открыл» природу и самого себя. Важнейшим социально-психологическим следствием эко­ номических изменений было это восстановление утрачен­ ного средневековьем доверия к себе, к человеку вообще, «восстановление гармонии между умом и вещами», как

24

говорил Бэкон, хозяйски доверительного отношения че­ ловека к великой мастерской природы.

Можно в общем и целом утверждать, что к XVII в. капиталистическое общество не только начало порож­ дать, но в известной степени уже породило тот новый тип «объективной социальности», который был более не­ посредственно и определенно внедрен в деятельность, по­ ведение отдельной личности. Если человек всегда был и останется социальным по своей природе существом, если всегда и во все времена прогресс индивида действительно зависит от социального прогресса и определяется этим последним, то не всегда связь индивида с обществом обладала той мерой разветвленности, сложности, много­ сторонности, а в то же время и непосредственности, ко­ торую сообщила ей капиталистическая эпоха.

В издавна окружавшие человека предметы, как гово­ рит Маркс, «внедрилась теперь новая социальная душа», ио появилось и множество новых, созданных именно в эту эпоху материальных предметов, которые существен­ ным образом перестраивали жизнедеятельность индиви­ да. Характерной особенностью наступавшей капитали­ стической эры было то обстоятельство, что вещи, пред­ меты, концентрируясь в руках их капиталистических собственников, с одной стороны, утрачивали свойствен­ ную прежнему историческому периоду «интимную связь»

с производителем

и

деятельностью его

семейства.

Но

с другой

стороны,

они полнее,

настоятельнее, универ­

сальнее

заполнялись

как раз

своей

«социальной

ду­

шой»; связь вещей с отношениями собственности и с их

собственными «абстрактными» социальными

функциями

объективно становилась более прочной и

всесторон­

ней.

 

Аналогичные изменения происходили в сфере соци­ ального взаимодействия людей. Индивиды во всяком об­ ществе обязательно находятся во взаимной зависимости. Но на заре капитализма здесь появляются специфиче­ ские, неведомые прошлым эпохам особенности. Внутрен­ няя структура производственного организма впервые характеризуется возникновением новой «массовой», «об­ щественной» производительной силы. «...Капиталисти­

ческий

способ

производства,— пишет Маркс,— является

исторической

необходимостью для превращения про­

цесса

труда в

общественный процесс...» (2, 23, 347).

25

Но если сам процесс производства становится соци­ альным по своему характеру и социальность, следователь­ но, более непосредственно и очевидно, чем раньше, опре­ деляют индивида, детерминирует его, «проникает» в не­ го, то познание социальной сущности, общественной оп­ ределенности человеческого разумного действия реально стоит на повестке дня. И познание это начинается, хотя поначалу весьма робко, в зашифрованных, неадекват­ ных теоретических формах, в своем движении оно ис­ пытывает трудности и сомнения.

Философы XVII в., занятые специальными проблема­ ми философской науки, при этом вовсе не безразличны к процессам, происходящим в производстве. Уже Бэкон с вниманием и сочувствием относится к мануфактуре, ко­ торая к XVII в. становится превалирующей ячейкой производства в наиболее развитых странах Европы.

Мануфактура в самом деле заключала в себе новые возможности для развития и совершенствования лично­ сти непосредственного производителя. Маркс в «Капита­ ле» показывает, что эти возможности таит в себе даже такая форма мануфактуры, которая отличается от це­ хового ремесленного производства развю только большим числом занятых ib ней рабочих. Возросшее количество, ко­ операция, дает новое социальное и личностное качество: не только простой эффект соединения многих сил в одну, но «соревнование и своеобразное возбуждение жизненной энергии (animal spirits), увеличивающее индивидуальную производительность отдельных лиц» (2, 23, 337). Повы­

шение производительности труда, как и повышение активности, «дееспособности» отдельных лиц, Маркс

определенно

приписывает

тому

обстоятельству,

что

«человек по самой своей природе

есть животное,

если

и не политическое, как думал

Аристотель, то во

вся­

ком случае

общественное»

(2,

23,

338). Мануф-актура

именно потому и вытесняет предшествующие способы об­ щественной организации производства, что она способ­ ствует повышению производительности труда, совершен­ ствованию производительных сил. Причем в данный пе­ риод более значимый социальный эффект был обуслов­ лен не видоизменением орудий труда, остававшихся на протяжении всей мануфактурной эпохи еще весьма при­ митивными, но трансформацией деятельности, сил, спо­ собностей непосредственного производителя, этой «жи­

26

вой» и важнейшей производительной силы, а также но­ выми — более разумными, более четкими — способами их объединения и организации. Мануфактура, как пока­ зывает Маркс, требует известного «минимума работоспо­ собности», находит способы более или менее точного оп­ ределения этого минимума, т. е. предъявления к отдель­ ному человеку конкретных социально-экономических требований, стимулирующих его активность. С другой стороны, функции, исполняемые отдельным рабочим в мануфактуре, определяются «природными особенностями рабочих» (2, 23, 361), их преобладающими способностя­

ми. «Иерархия рабочих сил» и соответствующая иерар­ хия заработных плат также определяются индивидуаль­ ными способностями, возможностями и навыками рабо­ чих. В целом же производственный процесс в рамках мануфактуры требует освоения таких простейших опе­ раций, которые в принципе доступны каждому человеку. Маркс подчеркивает даже, что мануфактурный период предполагает в людях и объективно требует не высокую квалификацию, но «способность к труду вообще».

Так само производство внутренним образом порож­ дает принципы «естественного» равенства людей, кото­ рые подразумевали в этот период равную готовность и способность индаовидов выполнять простейшие произ­ водственные функции. Эти функции были столь просты и элементарны, что искусный ремесленник, превратив­ шийся в главную фигуру мануфактурного производства, мог без труда их освоить. «Односторонность и даже не­ полноценность частичного рабочего становится его до­ стоинством, коль скоро он выступает как орган совокуп­ ного рабочего. Привычка к односторонней функции пре­ вращает его (в орган, действующий с инстинктивной уве­ ренностью, а связь совокупного механизма вынуждает его действовать с регулярностью отдельной части маши­ ны» (2, 23, 362). То обстоятельство, что базисом ману­

фактуры поначалу остается ремесло, способствует, по словам Маркса, «виртуозности» частичных рабочих. За­ крепление за рабочим механической функции, в дальней­ шем оказавшее столь пагубное влияние на личность, в XVI—XVII вв. еще сочеталось с наследием ассимилиро­ ванного ремесла: в кооперированные условия труда бы­ ли помещены рабочие, обладавшие свободной индиви­ дуальностью и воспитанные в духе уважения к своим

27

родким способностям. Вот почему имеет место недисци­ плинированность свободных рабочих мануфактуры, на которую не перестают сетовать предприниматели. Бун­ тарский дух был следствием соединения традиционной независимости виртуоза-ремесленника и гордого чувства человека, осваивающего столь разветвленное, сложное в целом общественно полезное дело, притом осваивающего его в производственной кооперации с другими людьми.

Но

если личность непосредственного производителя —

в силу

целого ряда обстоятельств, о которых мы будем

говорить ниже,— не могла служить эталоном и образцом подлинно свободной индивидуальной деятельности, то социальный, общественный, технический эффект от при­ менения мануфактур, их роль в расширении рамок обще­ человеческой свободы, в нарастании человеческих воз­ можностей, наконец их значение для развития опытной науки — все эти обстоятельства представлялись более очевидными. Мануфактура увеличивала общественное богатство и одновременно помогала рабочему, выражаясь словами Маркса, развивать свои «родовые потенции» (2, 341). Маркс постоянно подчеркивает такие особен­ ности мануфактурного труда и мануфактурной органи­ зации, как наибольшую целесообразность деятельности,

ставшей, правда, более односторонней и примитивной, как систематическое разделение труда, как новую не-

прерьгоно'сть, единообразие, правильность, порядок, ин­

тенсивность труда, значительно более совершенного по своим количественным и качественным характеристикам, чем труд в рамках самостоятельного ремесла и даже в пределах простой кооперации. Мануфактура, бесспорно, предстает как совершенно неведомое предшествующему периоду универсально-общественное средство рациона­ лизации производства, более стройной организация тру­

да, как новая форма, сообщающая большую «разум­ ность» человеческой деятельности.

**

*

В какой же мере и в какой форме сознавали и оце­ нивали мыслители рассматриваемой эпохи суммирован­ ные выше социально-экономические изменения?

Прежде всего следует отметить, что философы XVII

28

столетия, начиная уже с Фрэнсиса Бэкона, отличаются от мыслителей предшествующего периода тем, что воз­ росла мера позитивности их воззрений, мера одобрения конкретных экономических фактов и изменений. Они прямо, определенно ратуют за практическую философию, тесно связанную с развитием техники, с потребностями социальной практики, с материальным благополучием индивида и общества. «...Можно,— уверенно пишет Де­ карт,— достигнуть познаний, очень полезных в жизни, и вместо той умозрительной философии, которую препода­ ют в школах, можно найти практическую философию, при помощи которой, зная силу и действие огня, воды, воздуха, звезд, небес и всех других окружающих нас тел так же отчетливо, как мы знаем различные занятия на­ ших ремесленников, мы могли бы точно таким же спосо­ бом использовать их для всевозможных применений и тем самым сделаться хозяевами и господами природы. А это желательно не только в интересах изобретения бесконечного количества приспособлений, благодаря ко­ торым мы без всякого труда наслаждались бы плодами земли и всеми удобствами, какие на ней имеются, но, главное, для сохранения здоровья, которое, несомненно, является первым благом и основанием всех других благ этой жизни» (9, 305). Определенность, с какой Декарт ратует за практическую философию, за технические со­ вершенствования, непосредственно улучшающие челове­ ческую жизнь, словом, за все то, что помогает человеку стать господином природы, обусловлена очевидностью для мыслителей XVII века непосредственной связи меж­ ду развитием^ техники и экономики и материальным бла­ гополучием человека. Эти идеи впервые с большой чет­ костью выражаются Бэконом. «Механические изобрете­ ния», заявляет он, несравнимы ни с какими духовными

факторами

в

их

«влиянии на человеческие дела» (4,

192).

 

 

 

Богатство

постепенно становится — ов противовес аске­

тическому

идеалу

средневековья — вполне «позитивной»

общественной и человеческой ценностью. Так, в отличие от бедных, отказавшихся от частной собственности оби­ тателей Утопии, жители бэконовской Новой Атлантиды высоко ценят богатство, главным источником которого, по убеждению Бэкона, является неизмеримо возросший уровень техники и науки. Если утопия Томаса Мора

га

во:шикаот из отрицания собственности и всех тех следотпий, которые обусловливаются ее существованием, то для характеристики «идеального» общества Бэкон берет и возводит в степень все то, что в существующем обще­ стве и его политической системе представлялось англий­ скому философу «благотворным» и «гуманным»: речь идет о технике, науке, частной собственности, религии, правда очищенных от сопутствующих явлений, которые могут приносить зло человеческой личности. Техника Новой Атлантиды используется исключительно на поль­ зу обществу и индивиду; то же относится и к науке, ос­ вобожденной от всякой таинственности и шарлатанства и потому понятной каждому человеку.

Производственные и технические возможности иде­ ального общества Бэконом неизмеримо расширены, но все-таки их изображение представляет собой почти абсо­ лютно позитивное описание, почти безоговорочное одоб­ рение технического развития существующего социально­ го организма. «Есть у нас дома механики,, где изготов­ ляются машины и приборы для всех видов движения.— Так рассказывает представитель Дома Соломона, техни­ ческого и научного общества, концентрирующего в своих руках изобретения, применение техники, научные откры­ тия и их популяризацию.— Там получаем мы более быс­ трое движение, чем, например,, полет мушкетной пули или что-либо другое, известное вам; а также учимся по­ лучать движение с большей легкостью и с меньшей за­ тратой энергии, усиливая его при помощи колес и дру­ гих способов,— и получать его более мощным, чем это умеете вы... Есть у нас суда и лодки для плавания под водой и такие, которые выдерживают бурю; есть плава­ тельные пояса и другие приспособления, помогающие держаться на воде. Есть различные сложные механизмы, часовые и иные, а также приборы, основанные на вечном движении. Мы подражаем движениям живых существ, изготовляя для этого модели людей, животных, птиц, рыб и змей. Кроме того, нам известны и другие виды движения, удивительные по равномерности и точности» (3, 40). В фантастической для того времени картине, начертанной Бэконом, нет тем не менее ничего утопи­ ческого, за исключением разве мечты о пресловутом «вечном двигателе», картина будущих открытий дана со строгим учетом реальных технических возможностей.

30

Позитивное отношение к современному экономическо­ му отрою вообще весьма характерно для взглядо!в Бэ­ кона и ряда его современников: Бэкон приветствует рас­ ширение колоний, давая подробные советы, касающиеся наиболее «справедливой» и безболезненной колонизации;

непосредственный

участник

экономической

политики

Англии, он высоко отзывается

о

деятельности

торговых

и промышленных

компаний;

его

сочувствие

вызывает

личность «честного» дельца, инициативного предприни­ мателя; Бэкон дает немало рекомендаций относительно наиболее «предпочтительных», гуманных способов лич­ ного обогащения и т. д. Противоядие против бедности, а значит, против массовых смут и беспорядков Бэкон усматривает не только и не столько в гибкой и тонкой политике (которая его, конечно, весьма привлекает), сколько в экономическом пресечении бедности и в уве­ личении общественного богатства. Конкретные способы, рекомендуемые Бэконом,— мудрое экономическое и на­ логовое регулирование, но в особенности «открытие тор­ говых путей», «усовершенствование земледелия» и «по­ ощрение мануфактур».

Что касается Декарта, то его в мануфактурно-ремес­ ленном труде пленяет не только общий материальный эффект, им достигаемый, но и внутренняя разумность, це­ лесообразность, упорядоченность, систематичность дейст­ вий самого рабочего. Мы видели, что Маркс, характери­ зуя значительно усложнившуюся и более прогрессивную

общественную

систему (капитализм), постоянно говорит

о достигнутой

здесь большей

простоте индивидуальных

действий. Философы XVII в.

в соответствии с этой осо­

бенностью своей эпохи оценивают -простоту как одно из главных свойств подлинного разума, вооруженного пра­ вильным методом познания. И они сознательно восходят от абстрактных рассуждений о разуме к практическим, техническим и экономическим явлениям.

Формулируя одно из правил своего метода, рекомен­

дующее начинать

с простых, легких, доступных вещей,

«в которых более

всего господствует порядок», Декарт

далее пишет, что «примером последнего может служить искусство ткачей и обойщиков», которое он даже уподо­ бляет арифметическим действиям: «все эти искусства удивительно хорошо развивают ум, если только мы по­ стигаем их не с помощью других, а самостоятельно. Не

31