997 Л. С. Выготский

чистой предикативности суждений возникает в двух случаях' когда ситуация, о которой идет речь, ясна обоим собеседникам и тогда, когда говорящий выражает психологический контекст высказываемого с помощью интонации. Оба эти случая совер­шенно исключены в письменной речи. Поэтому письменная речь не обнаруживает тенденции к предикативности и является самой развернутой формой речи. Но как обстоит дело в этом от­ношении с внутренней речью? Мы потому так подробно остано­вились на этой тенденции к предикативности устной речи, что анализ этих проявлений позволяет с полной ясностью выразить одно из самых темных, запутанных и сложных положений, к ко­торому мы пришли в результате наших исследований внутрен­ней речи, именно положение о предикативности внутренней ре­чи, положение, которое имеет центральное значение для всех связанных с этим вопросом проблем. Если в устной речи тенден­ция к предикативности возникает иногда (в известных случаях дЬвольно часто и закономерно), если в письменной речи она не возникает никогда, то во внутренней речи она возникает всегда. Предикативность — основная и единственная форма внутрея¹ ней речи, которая вся состоит с психологической точки зрения из одних сказуемых, и притом здесь мы встречаемся не с относи­тельным сохранением сказуемого за счет сокращения подлежа­щего, а с абсолютной предикативностью. Для письменной речи состоять из развернутых подлежащих и сказуемых есть закон, но такой же закон для внутренней речи — всегда опускать подлежа­щие и состоять из одних сказуемых.

На чем же основана эта полная и абсолютная, постоянно на­блюдающаяся, как правило, чистая предикативность внутренней речи? Впервые мы могли ее установить в эксперименте просто как факт. Однако задача заключалась в том, чтобы обобщить, ос­мыслить и объяснить этот факт. Это мы сумели сделать, только наблюдая динамику нарастания этой чистой предикативности от ее самых начальных до конечных форм и сопоставляя в теорети­ческом анализе эту динамику с тенденцией к сокращению в письменной и в устной речи с той же тенденцией в речи внут­ренней.

Мы начнем с этого второго пути — сопоставления внутрен­ней речи с устной и письменной, тем более что этот путь уже пройден нами почти до самого конца и что нами уже подготов­лено все для окончательного выяснения мысли. Все дело заклю­чается в том, что те же самые обстоятельства, которые создают в устной речи иногда возможность чисто предикативных сужде­ний и которые совершенно отсутствуют в письменной речи, яв­ляются постоянными и неизменными спутниками внутренней речи, неотделимыми от нее. Поэтому та же самая тенденция к предикативности неизбежно должна возникать и, как показыва­ет опыт, неизбежно возникает во внутренней речи как постоян-

998

р явление и притом в своей самой чистой и абсолютной ф_ор-Г Поэтому если письменная речь является полярной противо-«пожностыо устной в смысле максимальной развернутости _и чого отсутствия тех обстоятельств, которые вызывают опус-ие подлежащего в устной речи, внутренняя речь является «же полярной противоположностью устной но только в об-ищ отношении, так как в ней господствует абсолютная и по-нная предикативность. Устная речь, таким образом, занима­ет среднее место между речью письменной, с одной стороны, и внутренней речью, с другой. Просмотрим ближе эти обстоятель­ства способствующие сокращению, применительно к внутрен­ней оечи Напомним еще раз, что в устной речи возникают эли-и и сокращения тогда, когда подлежащее высказываемого суждения наперед известно обоим собеседникам. Но такое поло­жение является абсолютным и постоянным законом для .внут­ренней речи. Мы всегда знаем, о чем идет речь в нащей внутрен­ней речи Мы всегда в курсе нашей внутренней ситуации. Тема нашего внутреннего диалога всегда известна нам. Мы знаем, о чем мы думаем. Подлежащее нашего внутреннего суждения всег­да наличествует в наших мыслях. Оно всегда подразумевается. Пиаже как-то замечает, что себе самим мы легко верим на слово и что поэтому потребность в доказательствах и умение обосно­вывать свою мысль рождаются только в процессе столкновения наших мыслей с чужими мыслями. С таким же правом мы _МОГли бы сказать что самих себя мы особенно легко понимаем с полу-•лова с намека. В речи, которая протекает наедине с собой, мы всегда находимся в такой ситуации, которая время от времени, скорее как исключение, чем как правило, возникает в устном диалоге и примеры которой мы приводили выше. Если вернуть­ся к этим примерам, можно сказать, что внутренняя речь всегда, именно как правило, протекает в такой ситуации, когда говоря­щий высказывает целые суждения на трамвайной остановке одним коротким сказуемым: «Б». Ведь мы всегда находимся в курсе наших ожиданий и намерений. Наедине с собой нам ни­когда нет надобности прибегать к развернутым формулировкам: «Трамвай «Б», которого мы ожидаем, чтобы поехать туда-то, идет» Здесь всегда оказывается необходимым и достаточным одно только сказуемое. Подлежащее всегда остается в у_ме, по­добно тому как школьник оставляет в уме при сложении перехо­дящие за десяток остатки.

Больше того во внутренней речи мы, как Левин в разговоре с женой всегда смело говорим свою мысль, не давая себе трудг облекать ее в точные слова. Психическая близость собеседни­ках показано было выше, создает у говорящих общность ап­перцепции что, в свою очередь, является определяющим мо­ментом для понимания с намека, для сокращенное™ речи. Не эта общность апперцепции при общении с собой во внутренне*