975 Л. С. Выготский

кий характер моей речи в воображаемом примере. С точки зре­ния развиваемой нами гипотезы положение здесь окажется го­раздо более сложным: психологически речь ребенка является в функциональном и структурном отношении эгоцентрической речью, т.е. особой и самостоятельной формой речи, однако не до конца, так как она в отношении своей психологической приро­ды субъективна, не осознается еще как внутренняя речь и не вы­деляется ребенком из речи для других; также и в объективном отношении эта речь представляет собой отдифференцирован­ную от социальной речи функцию, но снова не до конца, так как она может функционировать только в ситуации, делающей со­циальную речь возможной. Таким образом, с субъективной и объективной стороны эта речь представляет собой смешанную, переходную форму от речи для других к речи для себя, причем — и в этом заключается основная закономерность развития внут­ренней речи — речь для себя, внутренняя речь, становится внут­ренней больше по функции и по структуре, т.е. по своей психо­логической природе, чем по внешним формам своего проявления.

Мы, таким образом, приходим к подтверждению выдвинуто­го нами положения, гласящего, что исследование эгоцентричес­кой речи и проявляющихся в ней динамических тенденций к на­растанию одних и ослаблению других ее особенностей, характе­ризующих ее функциональную и структурную природу, есть ключ к изучению психологической природы внутренней речи. Мы можем теперь перейти к изложению основных результатов наших исследований и к сжатой характеристике третьего из на­меченных нами планов движения от мысли к слову — плана внут­ренней речи.

Изучение психологической природы внутрени мощью того метода, который мы пытались обосновать экспери­ментально, привело нас к убеждению в том, что внутреннюю речь следует рассматривать не как речь минус звук, а как совер­шенно особую и своеобразную по своему строению и способу функционирования речевую функцию, которая именно благода­ря тому, что она организована совершенно иначе, чем внешняя речь, находится с этой последней в неразрывном динамическом единстве переходов из одного плана в другой. Первой и главней­шей особенностью внутренней речи является ее совершенно особый синтаксис. Изучая синтаксис внутренней речи в эго­центрической речи ребенка, мы подметили одну существеннук особенность, которая обнаруживает несомненную динамиче кую тенденцию нарастания по мере развития эгоцентрической речи. Эта особенность заключается в кажущейся отрывочност! фрагментарности, сокращенное™ внутренней речи по сравн< нию с внешней.

В сущности говоря, это наблюдение не является новым. I кто внимательно изучал внутреннюю речь даже с бихевиорист»

988

Мышление и речь

ческой точки зрения, как Уотсон, останавливались на этой осо­бенности как на ее центральной, характерной черте, присущей внутренней речи. Только авторы, сводящие внутреннюю речь к воспроизведению в образах памяти внешней речи, рассматрива­ли внутреннюю речь как зеркальное отражение внешней. Но дальше описательного и констатирующего изучения этой осо­бенности никто, сколько мы знаем, не пошел. Больше того, даже описательный анализ этого основного феномена внутренней речи никем не был предпринят, так что целый ряд феноменов, подлежащих внутреннему расчленению, оказался смешанным в одну кучу, в один запутанный клубок благодаря тому, что во внешнем проявлении все эти различные феномены находят свое выражение в отрывочности и фрагментарности внутренней речи. Мы попытались, идя генетическим путем, во-первых, расчле­нить запутанный клубок отдельных явлений, характеризующих природу внутренней речи, и, во-вторых, найти ему причины и объяснения. Основываясь на явлениях короткого замыкания, наблюдающегося при приобретении навыков, Уотсон полагает, что то же самое происходит несомненно и при беззвучном гово­ре или мышлении. Даже если бы мы могли развернуть все скры­тые процессы и записать их на чувствительной пластине или на цилиндре фонографа, все же в них имелось бы так много сокра­щений, коротких замыканий и экономии, что они были бы неуз­наваемы, если только не проследить их образования от исходной точки, где они совершенны и социальны по характеру, до их ко­нечной стадии, где они будут служить для индивидуальных, но не для социальных приспособлений. Внутренняя речь, таким об­разом, даже если мы могли бы записать ее на фонографе, оказа­лась бы сокращенной, отрывочной, бессвязной, неузнаваемой и непонятной по сравнению с внешней речью.

Совершенно аналогичное явление наблюдается в эгоцентри­ческой речи ребенка с той только разницей, что оно растет у нас на глазах, переходя от возраста к возрасту, и, таким образом, по мере приближения эгоцентрической речи к внутренней на поро­ге школьного возраста достигает своего максимума. Изучение Динамики его нарастания не оставляет никаких сомнений в том, что, если продолжить эту кривую дальше, она в пределе должна привести нас к совершенной непонятности, отрывочности и со-кращенности внутренней речи. Но вся выгода изучения эгоцент­рической речи в том и заключается, что мы можем проследить шаг за шагом, как возникают эти особенности внутренней речи от первой до последней ступени. Эгоцентрическая речь тгпсже оказывается, как заметил Пиаже, непонятной, если не знать той ситуации, в которой она возникает, отрывочной и сокращенной по сравнению с внешней речью.

Постепенное прослеживание нарастания этих особенностей эгоцентрической речи позволяет расчленить и объяснить ее за-