1003 Л. С. Выготский

В сущности во внутренней речи всегда существует та ситуация, которая в устной речи является редкостным и удивительным ис­ключением. Во внутренней речи мы всегда находимся в ситуа­ции разговора Кити и Левина. Поэтому во внутренней речи мы всегда играем в секретер, как назвал старый князь этот разговор, весь построенный на отгадывании сложных фраз по начальным буквам. Удивительную аналогию этому разговору мы находим в исследованиях внутренней речи Леметра. Один из исследован­ных Леметром подростков 12 лет мыслит фразу «Les montagnes de la Suisse sont belles» в виде ряда букв: L, m n, d, 1, S, s, b, за ко­торым стоит смутное очертание линии горы (41, с. 5). Здесь мы видим в самом начале образования внутренней речи совершенно аналогичный способ сокращения речи, сведения фонетической стороны слова до начальных букв, как это имело место в разго­воре Кити и Левина. Во внутренней речи нам никогда нет надоб­ности произносить слова до конца. Мы понимаем уже по самому намерению, какое слово мы должны произнести. Сопоставлени­ем этих двух примеров мы не хотим сказать, что во внутренней речи слова всегда заменяются начальными буквами и речь раз­вертывается с помощью того механизма, который оказался оди­наковым в обоих случаях. Мы имеем в виду нечто гораздо более общее. Мы хотим сказать только то, что, подобно тому как в уст­ной речи роль речевых раздражений сводится до минимума при общей направленности сознания, как это имело место в разгово­ре Кити и Левина, — подобно этому во внутренней речи редуци­рование фонетической стороны речи имеет место как общее правило постоянно и всегда. Внутренняя речь есть в точном смысле речь почти без слов. Именно в силу этого и кажется нам глубоко знаменательным совпадение наших примеров; то, что в известных редких случаях и устная, и внутренняя речь редуциру- • ют слова до одних начальных букв, то, что там и здесь оказыва­ется иногда возможным совершенно одинаковый механизм, еще •Золее убеждает нас во внутренней родственности сопоставляе­мых явлений устной и внутренней речи.

Далее, за суммарной сокращенностью внутренней речи срав­нительно с устной раскрывается еще один феномен, имеющий также центральное значение для понимания психологической природы всего этого явления в целом. Мы называли до сих пор предикативность и редуцирование фазической стороны речи как два источника, откуда проистекает сокращенность внутренней речи. Но уже оба эти феномена указывают на то, что во внутрен-печи мы вообще встречаемся с совершенно иным, чем в уст-отношением семантической и фазической сторон речи. Фа-зическая сторона речи, ее синтаксис и ее фонетика сводятся до минимума, максимально упрощаются и сгущаются. На первый план выступает значение слова. Внутренняя речь оперирует пре­имущественно семантикой, но не фонетикой речи. Эта относи-

1002

Мышление и речь

тельная независимость значения слова от его звуковой стороны проступает во внутренней речи чрезвычайно выпукло. Для выяс­нения этого мы должны рассмотреть ближе третий источник ин­тересующей нас сокращенное™, которая, как уже сказано, явля­ется суммарным выражением многих связанных друг с другом, но самостоятельных и не сливающихся непосредственно фено­менов. Этот третий источник мы находим в совершенно своеоб­разном семантическом строе внутренней речи. Как показывав исследование, синтаксис значений и весь строй смысловой сто­роны речи не менее своеобразен, чем синтаксис слов и ее звуко­вой строй. В чем же заключаются основные особенности семан­тики внутренней речи?

Мы могли в наших исследованиях установить три такие ос­новные особенности, внутренне связанные между собой и обра­зующие своеобразие смысловой стороны внутренней речи. Пер­вая из них заключается в преобладании смысла слова над еп значением во внутренней речи. Полан оказал большую услуг психологическому анализу речи тем, что ввел различие межд; смыслом слова и его значением. Смысл слова, как показал По­лан, представляет собой совокупность всех психологически: фактов, возникающих в нашем сознании благодаря слову. cmhcj слова, таким образом, оказывается всегда динамическим, теку чим, сложным образованием, которое имеет несколько зон раз личной устойчивости. Значение есть только одна из зон топ смысла, который приобретает слово в контексте какой-либо ре чи, и притом зона наиболее устойчивая, унифицированная i точная. Как известно, слово в различном контексте легко изме няет свой смысл. Значение, напротив, есть тот неподвижный неизменный пункт, который остается устойчивым при всех из менениях смысла слова в различном контексте. Это изменени смысла слова мы могли установить как основной фактор при се мантическом анализе речи. Реальное значение слова некой стантно. В одной операции слово выступает с одним 3H34CHHeN в другой оно приобретает другое значение. Эта динамичност значения и приводит нас к проблеме Подана, к вопросу о cooi ношении значения и смысла. Слово, взятое в отдельности в лек сиконе, имеет только одно значение. Но это значение есть и более как потенция, реализующаяся в живой речи, в которой эт значение является только камнем в здании смысла.

Мы поясним это различие между значением и смыслом слс ва на примере крыловской басни «Стрекоза и Муравей». Слов «попляши», которым заканчивается эта басня, имеет соверше? но определенное, постоянное значение, одинаковое для любо! контекста, в котором оно встречается. Но в контексте басни он приобретает гораздо более широкий интеллектуальный и аффе! тивный смысл. Оно уже означает в этом контексте одновреме! но: «веселись» и «погибни». Вот это обогащение слова смысле»