9.3. Пределы преобразований институциональной среды

Каковы же пределы институциональных изменений? Почему в одних случаях заимствование альтернативных институциональных форм приводит государства к кризисам и провоцирует затем революции, а в других случаях способствует их дальнейшему развитию и процветанию? Означает ли это отказ от внедрения форм, развитых иной институциональной средой или, наоборот, настоятельно требует их агрессивного встраивания в общественную жизнь? Как проложить курс между Сциллой вероятной революции и Харибдой возможного загнивания нереформируемого общества?

Практика социальной деятельности различных государств имеет ответы на эти вопросы, свидетельством чего является их успешное экономическое и социальное развитие. Каковы же эти ответы с точки зрения науки и как может быть абстрагирована эта практика в категориях и понятиях с тем, чтобы менее успешные страны смогли применить этот опыт?

В теории институциональных матриц критерием успешности институциональных заимствований является такое встраивание альтернативных форм в хозяйственную, политическую и идеологическую среду, которое не противоречит природе институциональной матрицы государства. Это означает, что при внедрении новых форм необходимо «сохранение опор», приоритета матричных институциональных структур, задающих направления эволюции страны.

Опыт западных стран, внедряющих институциональные формы, соответствующие редистрибутивным экономикам, унитарным политическим системам и коммунитарным идеологическим институтам, демонстрирует понимание этого подхода. Никогда, насколько нам известно, в этих странах не ставилась задача изменения природы западного общества. Даже монумен­тальный анализ капиталистического общества, выполненный в свое время К. Марксом, показавшим пороки и причины кризисов рыночной экономики и призывавшим к социальной революции, не убедил народы этих стран в необходимости изменения природы базовых общественных институтов. Более того, свойственные западному обществу институты там полагаются наиболее развитыми и целесообразными для распространения во всех странах мира. Глубже поняв особенности своего общественного устройства, народы и правительства западных государств сконцентрировали свои усилия на поиске компенсаторных механизмов, призванных уменьшить разрушительные последствия объективно присущих им негативных тенденций, и весьма в этом преуспели. Более того, в отличие от XIX века, свойственные западному обществу институты полагаются в ряде современных доктрин наиболее развитыми, а потому целесообразными для распространения во всех странах мира.

Что касается стран с Х-матрицей, то здесь ситуация не столь однозначна. С одной стороны, известны примеры достаточно корректного встраивания заимствуемых западных институциональных форм, когда бережно сохраняется присущая обществу природа матрицы и доминирующее положение ее базовых институтов. Одним из таких примеров является современный Китай. Как отмечают специалисты, его реформы являются чрезвычайно продуктивными. Уже на протяжении двух десятилетий КНР поддерживает прирост своего ВВП на уровне 10% в год. Успех реформ, стабильность и постепенность при их проведении связывается с сохранением здесь базовых общественных институтов. Так, в экономической сфере рынку отведено место преимущественно на микроуровне, что позволяет распространить конкуренцию на условия хозяйствования (Портяков, 1998б), но обеспечить целостность экономической среды. Сохраняется и приоритетное положение базовых политических и идеологических институтов. «Китай осуществляет свои реформы при сохранении мощной «пирамидальной» основы общественного устройства, руководящей роли компартии и идеи «Великого Кормчего» (Ядов, 1999, с. 70). Другим положительным примером являются такие страны Юго-Восточной Азии, как Япония, Тайвань, Гонконг, Южная Корея, Сингапур, Таиланд. «После длительных и незавершенных попыток осуществить либеральную модель преобразований в своей стране, Япония, а затем и Таиланд, сделали подлинный скачок, обратившись к применению западных технологий и собственной инновационной деятельности при сохранении тех социокультурных основ, которые всегда рассматривались как препятствия на пути перехода этих стран к современному состоянию» (Федотова, 1997, с. 71). Таким образом, можно говорить о том, что на практике доказана возможность и полезность такого синтеза восточных и западных институциональных моделей, когда отдельные элементы чужого исторического опыта западных стран успешно встраиваются в институциональную среду государств с восточной институциональной матрицей.

В то же время известны примеры «десятков развивающихся государств (особенно в Тропической Африке, но не только), которые послушно следовали на протяжении не одного десятилетия рекомендациям МВФ и МБРР и оказались в глубоком и затяжном структурном кризисе, были маргинализированы, т.е. остались на обочине мирового хозяйства» (Симония, 1999, с. 16). В данном случае речь идет об агрессивном навязывании западных институтов и институциональных форм странам, характеризующимся Х-матрицей, без учета ее природы. Следствием этого является не рост экономического и социального развития, как в странах, приспосабливающих альтернативные формы к исходным, базовым институтам, а, наоборот, ухудшение параметров развития.

Теория институциональных матриц позволяет очертить лишь методологические рамки, ограничивающие характер и глубину институциональных изменений, целесообразных для той или иной страны. Дальнейшая работа связана с тем, чтобы сформировать количественные индикаторы, позволяющие определить пропорцию институциональных форм, соответствующих базовым и комплементарным институтам, при которой можно ожидать успешного и поступательного экономического, политического и социального развития.

Различное сочетание в институциональной структуре общества форм и процедур, соответствующих базовым и дополнительным институтам, определяется множеством факторов разной степени важности – условиями внешнего окружения, геополитической ситуации, фазой исторического развития, характером траектории – восходящей, стабильной или ниспадающей – в тот или иной период времени. Большое значение имеют и культурные факторы. Можно предположить, что соединение теории институциональных матриц с исследованиями культуры и достижениями мировой культурологии является чрезвычайно плодотворным для решения этой практически очень важной задачи.

На нынешнем этапе работы можно высказать лишь предварительные соображения относительно вероятных пропорций базовых и комплементарных институтов. Исходя из некоторых общих положений, отдельных, разрозненных пока наблюдений, анализа некоторой статистики по истории экономического развития зарубежных стран и России, можно ориентировочно предположить, что критическим уровнем для внедрения альтернативных институциональных форм является уровень в 30–40%. При превышении этого значения возрастает угроза потери доминирующего положения базовых институтов. Если же доля альтернативных институциональных форм становится слишком мала, то их компенсирующая роль в преодолении стихии действия базовых институтов не проявляется в должной мере, и это также ведет к кризисным состояниям общества. Подтверждение этого предположения необходимыми статистическими и эмпирическими данными составляет основную задачу, которую автор ставит перед собой на предстоящие годы.

Понимание логики институциональных изменений в терминах теории институциональных матриц дает дополнительный шанс движения общества к его действительной свободе, понимаемой как «осознанная необходимость». Согласно точному замечанию Ф.И. Шеллинга, основной характер истории любого человеческого общества состоит в том, что в ней объединяются свобода и необходимость, и она возможна лишь благодаря этому единству (Schelling, 1979, s. 242). Свобода предполагает выбор народом пути в соответствии со своими культурными, экономическими, политико-правовыми, идеологическими условиями. Необходимость проявляет себя в том, что целенаправленное общественное развитие протекает в объективно существующих рамках, накладываемых свойствами институциональной матрицы, которая лежит в основе социальных состояний конкретных обществ.