11. Последние поиски

Иван Библов, замещавший командира в отряде, по серьезным, молчаливым лицам вернувшихся из оче­редного похода товарищей видел, что расспрашивать не о чем. Все же, когда он остался у шалаша наеди­не с командиром, спросил:

• Что, Саша, опять неудача?

• Неудача — одно, Иван Андреич, беспокоит другое, — ответил Шлыков, устало опускаясь на широкий пень, — Боюсь, попадет Батя в лапы ка­рателей.

• Ну, это ты напрасно...— медлительно и спокой­но заговорил несколько флегматичный по характеру Библов.— Сам же рассказывал, что его в гражданку лосем прозвали. Нет, такой им в руки не дастся, — убежденно заключил он.

• Лесовика мы там одного встретили,— продол­жал Шлыков, упирая носок сапога в задник и стяги­вая другой, тесный сапог.— Кулундук по фамилии, добрый такой, хорошей души человек... Говорил, каратели у него три дня стояли. А Батя был у него на хуторе... до и после гитлеровцев. Причем, второй раз появился там чуть ли не через час после их ухода.

• Так чего же расстраиваться, раз был и после карателей... Он своих ищет и к другим отрядам, ви­дать, не желает выходить. Понимаешь? Иначе обяза­тельно где-нибудь объявился бы.

• Это я понимаю, друг, а вот ты понимаешь, что это такое — один? Нарвался на засаду — конец.

• Нет,— помолчав немного, с той же убежден­ностью произнес Библов,— по всем слухам выходит, что жив-здоров наш командир. Вчера тут из отряда, что неподалеку от нас стоит,— Щербина, что ли, у них командир? — несколько человек к нам заявилось. Так вот, говорили эти ребята,— там тоже кто-то Батю встречал.

• Эх, тюлень! Так чего же ты молчал?! — Шлы­ков вскочил на ноги и быстро натянул сапог.— Давно видали-то? Кто? Где? В каком месте?

• Вот этого я тебе не могу сказать,— развел ру­ками Библов.— Ты сам с ребятами поговори.

Шлыков бросился к бойцам из отряда Щербины, но они толком ничего не могли рассказать. Тогда он, расспросив, как пробраться на их базу, прихватив пять человек десантников, сам отправился туда, но и там не смог получить точных сведений, Капитан

Щербина подтвердил, что кто-то из его бойцов дей­ствительно встретил однажды в лесу человека, вы­дававшего себя за командира парашютистов, но сам капитан, видимо, не придавал этому серьезного зна­чения. Мало ли всякого народу бродило в эти дни по лесным просторам?! Бойцов, встретивших парашюти­ста, в отряде не оказалось, и Шлыков ушел ни с чем, взяв с капитана слово, что он подробно расспросит своих людей о приметах человека, называвшего себя Батей.

* * *

Четыре дня я провел в лесу под Кушнеревкой в томительном ожидании. Никто из моих ребят не по­являлся. Васьки тоже все еще не было. Очевидно, он, не зная дороги, блуждал где-нибудь в лесах, но Васькины друзья, окруженцы, уже начинали подозревать меня в предательстве. Они переставали верить, что я жду каких-то^- своих людей, и готовы были распра­виться со мной при первом удобном случае. Мои то­варищи должны были прийти вечером девятого октяб­ря. Они не пришли и десятого и одиннадцатого. Зна­чит, ушли на озеро Домжарицкое. Значит, и мне нуж­но снова итти туда, без карты и компаса, полуразде­тым и безоружным,

Вырезав хорошую дубовую палку и сунув в карма­ны по булыжнику, я в третий раз направился в район заветного озера.

Ночь была светлая, слегка морозило. Шел боль­шей частью напрямую, в обход деревень, направление определял по луне и звездам.

Но Белоруссия не Казахстан, где по сухой песча­ной степи можно проехать без дороги сотню километ­ров на автомашине. В Белоруссии ручеек — курице напиться, а грязи целое озеро, то непролазная заросль крапивы, то топкий вязкий луг. Вот так и в эту ночь. Одно селение я обходил часа два, болотам нет конца и края. Бреду по самым огородам, а деревня явно незнакома. Вдоль улицы кто-то бродит с колотушкой, подозрительного не слыхать. Собаки тоже спят, или их постреляли полицейские по приказу оккупантов.

Решил пройти около крайней хаты. Удары колотушки тоже подвигались к этому концу. Тихонько подобрал­ся к уголку крайнего дома, остановился. Высунулся из-за хаты — передо мной, метрах в десяти, стоит че­ловек, он явно слышал, как я шел. Теперь он первым увидал меня. Кто он? Сторож или полицейский? Пря­таться бесполезно. Бежать — завязнешь. Минуты две мы стояли молча, я опирался на дубину, у него в ру­ках было что-то короткое — не рассмотришь: хотя и светлая, а все же ночь.

«Может, в деревне партизаны? — полезла мне в голову мысль.— Может, передо мной партизанский часовой? Уж не мои ли здесь остановились? Очень по­чему-то смел этот неизвестный страж».

Я потихоньку кашлянул, достал из кармана кусок газеты и начал отрывать на закрутку. Стоявший про­тив меня тоже подкашлянул и медленно стал подхо­дить ко мне. Теперь я рассмотрел его лицо в отра­женном свете луны. Это был пожилой белорус, с ко­лотушкой в руках. Не доходя шага три, он снова остановился и стал рассматривать меня с ног до головы.

• Здравствуйте! — сказал я первым.

• Здравствуй,— ответил сторож.

• Немцы в деревне есть?

• Вечор выехали в Лепель.

• А полицаи?

• Полицаи, мабудь, остались.

Я инстинктивно попятился в тень к хате.

• Да ты ж не бойся, у нас их нету.

«Вот болтун старый»,— чуть было не сорвалось у меня с языка. Но я сдержался и, подавив раздраже­ние, спросил:

• А где же, вы говорите, остались полицейские?

• Вот в Лукомле, — сторож, подойдя вплотную, указал мне рукой на темневшие метрах в трехстах по­стройки.

Мы оба сели в тень за хатой и, затягиваясь само­садом, долго говорили о Лукомле и о полицейских, об оккупантах, старостах и сторожах, которых немцы обязали охранять деревни от партизан, о том, как пройти мне безопасней напрямую к Ковалевическому лесу.

В какой-то раз я дал себе слово — напрямую не ходить, тем более с таким «оружием», которое было у меня на этот раз. Общение со своим человеком под­крепило силы, и я уверенней пошел дальше.

12 декабря утром я вышел к хутору Кулундука. Лошади наши паслись в лесу на острове; теперь им было не выбраться отсюда без помощи человека, по­ка не замерзнут болота.

Я снова обошел условленные пункты встречи. Ве­тер гудел в пустых проемах окон заброшенных до­мов Ольхового, — нигде ни души. Вечером встретился с Кулундуком.

• Никак я не пойму, что у вас происходит,— за­явил Андрей, пожимая мне крепко руку и пристально вглядываясь в лицо.

Мне ничего не оставалось, как только пожать пле­чами.

• Вы разве не знаете, что еще были ваши лю­ди? — спросил Кулундук.

«Кто же это? Неужели комиссар или снова успел побывать капитан со своими людьми?..» — подумал я и откровенно признался:

• К сожалению, не знаю. А вы можете сказать, кто это был?

• Какие-то новые семь человек — все молодые ребята. За командира у них был тоже молодой высо­кий блондин. Слышал — они называли его Сашей.

• Ну и что же?..

• Спрашивали, не видел ли я людей в такой одежде, как у них. Ну, я понял, что это ваши люди,— рассказал им, что здесь были и вы и ваш начальник штаба... Они направились на Ольховый, пробыли там несколько часов и ушли.

В голову снова полезли тягостные мысли: «Я по­терял своих людей и больше их не найду. Не лучше ли перейти фронт, с новым отрядом выброситься вто­рично, начать все сначала?» Но я отогнал эти мысли, и в сознании прошло другое: «Да, я много пережил тут, и, может быть, там, на родине, поймут мои стра­дания и даже пожалеют меня. Но ведь не для пере­живаний и приключений, а для боевых дел послала меня партия в тыл врага, и я должен или выполнить задание, или погибнуть».

Даже Андрею я не сказал, что из-под полы у меня торчала пустая колодка от маузера, что единствен­ным моим оружием оставалась дубовая палка да па­ра гладких камней болталась в кармане вместо гра­нат, оттягивая полы телогрейки.

Я отказался зайти в хату к Кулундуку и, побла­годарив за вынесенный кусок хлеба, отправился сно­ва на Ольховый.

К вечеру повалил мокрый снег. Сырость и холод пронизали меня до костей. Я поймал в лесу одну из оставленных нами лошадей и сел на нее верхом. Ехать было еще холодней, чем итти, но какое-то тре­вожное чувство заставляло меня торопиться. Возле Стайска конь провалился в болото. Я с трудом вы­брался сам и около часу бился, вытаскивая лошадь. Здесь ехать верхом было уже невозможно, и я повел коня в поводу.

После снега ударил крепкий мороз, а я был по пояс мокрый. Выбравшись на сухое, я опять сел на коня и начал нахлестывать его. Но грузный, хорошо, упитанный конь и не думал бежать рысью. Упорство этой немецкой лошади я испытал две недели назад, когда ехал на ней с бойцом Васькой. Теперь я обломал об ее бока полдюжины березовых палок, но ни­чего не помогало. Ленивое, как мне казалось, живот­ное продолжало итти спокойным мерным шагом. В легких облаках плыл большой круглый диск луны, и этот мерный стук копыт о подмерзшую землю был похож на условную сигнализацию...

Около тридцати километров я ехал почти всю ночь. Уже начинало светлеть на востоке, а мне еще нужно было проехать около пятнадцати километров, чтобы добраться на дневку в Кажары, к Зайцеву, как я наметил. На моем пути было еще четыре деревни, в их числе Амосовка, где, как сообщил мне Попков, карателями недавно были расстреляны какие-то пять человек. Что это были мои десантники, я тогда и не подумал: в группе Архипова было шестеро, у Шлыко­ва — семь. «Эта пятерка, видимо, к ним не относи­лась», — думал я. Да у меня еще было сомнение и в достоверности этого сообщения.

«Что делать? — раздумывал я. — Не оставаться же на дневку в поле — безоружному, голодному, про­мерзшему до костей».

Я не верил, что эта немецкая лошадь не в состоя­нии была бежать хотя бы небольшой рысью. В голове мелькнула мысль: «Может быть, тренировка на ма­нежном кругу?» Я вырезал два сухих дубовых сука наподобие шпор и привязал их к сапогам. Результаты были изумительны. Когда я пришпорил коня острыми дубовыми сучьями, он легким прыжком метнулся вперед и помчался галопом. От быстрой езды я начал согреваться. Настроение поднялось. На такой ско­рости я мог проскочить любую засаду.

На рассвете я уже привязывал коня у кажарских сараев.