Глава II

58 сл.]. Археологические материалы рисуют фатьяновцев как носите­лей комплексного хозяйства, включающего скотоводство в его специфи­чески лесных формах, земледелие (преимущественно, очевидно, подсеч-но-огневое), охоту и рыболовство. На территории своего распространения эти племена были, безусловно, пришлыми, причем отношения мигран­тов с прежним населением порой складывались весьма конфликтно: известны случаи захоронения убитых в ходе военного столкновения фатьяновцев непосредственно на территории стоянок, принадлежащих носителям распространенных здесь до их прихода культур; подобные памятники археологическими средствами рисуют выразительную кар­тину древних межэтнических столкновений (см., например: Раушенбах 1960). О воинственном нраве пришельцев свидетельствует и характер­ный для фатьяновской культуры инвентарь. Среди наиболее типичных для него предметов — разнообразные сверленые боевые топоры, извест­ные в огромном количестве, причем не только в погребениях, но и как отдельные случайные находки; очевидно, это следы боевых стычек, в ходе которых топоры, чьи рукояти легко ломались, часто бросали на поле сражения.

Фатьяновские боевые топоры и шнуровая керамика (Авдусин Д. А. Археология СССР. М., 1967. С. 119)

Предыстория народов России ⁵⁷

Время существования и ареал фатьяновскои культуры позволяют, видимо, рассматривать ее создателей как одну из групп носителей древне-европейских языков — тем более, что именно на этой территории фикси­руется широкое распространение балтских по происхождению гидро­нимов и прослеживается влияние балтских языков на языки местных финно-угорских народов [Топоров 1997]. Однако этот ареал может обо­значать лишь крайний — и традиционный с бронзового века — предел расселения индоевропейцев, вклинившихся в финно-угорский, как счи­тает большинство исследователей, массив носителей культур ямочно-гребенчатой керамики в лесной зоне, но не связан с носителями соб­ственно балтских языков, выделившихся значительно позднее — в железном веке [ср. Седов 1990; 1997].

В бронзовом веке — в середине II тыс. до н. э. — в Средней Европе формируется новая общность археологических культур, непосредственно связанная с последующими кельтскими, германскими, балтскими, славян­скими и др. этническими культурами: это т. н. культуры полей погре­бений (культуры полей погребальных урн). Обряд трупосожжения с захоронением кальцинированных костей в урну или ямку без археоло­гически различимого надгробного памятника (на «поле») остается ха­рактерным для этих культур вплоть до эпохи Великого переселения народов в III—VII вв. [ср. Седов 1994, 63 ел., 95 сл.].

О дальнейшей судьбе древнеевропейского населения, в частности о разделении балтов и славян, речь пойдет в следующих главах. Сейчас же ограничимся констатацией того факта, что именно этнокультурные процессы II тыс. до н. э. во многом определили этнический облик лес­ной полосы Восточной Европы на последующих этапах ее истории.

Судя по ряду данных, к этому времени относятся и вторичные, не восходящие к общеиндоевропейскому времени, контакты между разны­ми группами индоевропейцев — к примеру, фиксируемые по языковым данным контакты иранцев с носителями разных древнеевропейских диалектов [Абаев 1965]. Такие контакты представляются вполне воз­можными и в свете данных археологии. Так, известны факты проник­новения далеко на север — вплоть до бассейна Оки — определенных групп носителей срубной культуры, где они наряду с племенами, обитав­шими здесь с эпохи неолита, приняли участие в формировании так на­зываемой поздняковской культуры средне- и позднебронзового века [Попова 1960].

НАРОДЫ ИНЫХ ЯЗЫКОВЫХ СЕМЕЙ НА ТЕРРИТОРИИ РОССИИ В ДОИСТОРИЧЕСКУЮ ЭПОХУ

Мы охарактеризовали в общих чертах два этноязыковых массива населения этой территории, относящихся к индоевропейской семье, —

58 Глава II

индоиранский и древнеевропейский. Видимо, в это же время индоевро­пейское население Восточной Европы вступало в контакты и с предста­вителями других языковых семей. Для краткого освещения судеб этих последних нам сейчас необходимо вернуться в глубь времен, к эпохе распада ностратической общности, поскольку именно этот процесс пред­определил их возникновение. В первую очередь здесь следует сказать о народах уральской языковой группы.

К ней относятся носители финно-угорских, самодийских и, воз­можно, юкагирского языков. Судя по данным лингвистической рекон­струкции, общеуральская прародина приблизительно в VI—IV тыс. до н. э. находилась в таежной зоне — области распространения ели, сосны, пихты, сибирского кедра или кедровой сосны, лиственницы, а из живот­ных — северного оленя, соболя, куницы. Носители уральского праязыка были рыболовами и охотниками. Рыбу ловили сетями и с помощью запруд, охотились с луком и стрелами. Разведения домашних живот­ных они еще не знали, но держали собак. Из средств передвижения им были известны лодки и лыжи, а также сани для перевозки охотничьей добычи. Эти и другие данные позволили лингвистам локализовать пра­родину уральских языков близ Северного Урала, между нижним тече­нием Оби и истоками Печоры, большей частью в Западной Сибири [Хайду 1985; Хелимский 1989], куда носители этого праязыка проникли, види­мо, не позднее рубежа мезолитической и неолитической эпох с юга, сме­шавшись здесь с каким-то субстратным населением. В дальнейшем происходит распад уральского единства на самодийскую и финно-угор­скую ветви, а затем этой последней — на финно-пермскую и угорскую, причем предприняты попытки соотнести эти языковые процессы с теми, которые прослеживаются по археологическим данным. Так, последнее из отмеченных разделений соотносят с членением существовавшей в Приуралье и Западной Сибири в неолитическую эпоху зоны распрост­ранения так называемой гребенчатой неолитической керамики на два ареала — приуральский и зауральский; предпринимались также опы­ты достаточно детального соотнесения археологических материалов с процессами, характеризующими раннюю стадию формирования языков самодийской группы [см.: Косарев 1987, 314 сл.].

Что касается предыстории засвидетельствованных в историческое время в северных и центральных областях Восточной Европы много­численных финноязычных народов, то ее связывают либо с племенами ряда культур так называемого ямочно-гребенчатого неолита — лья-ловской, рязанской, карельской и др., либо с племенами волосовской культуры. Вообще, если исключить тюркоязычные народы, появившие­ся на обширных пространствах севера Евразии позже, то можно сказать, что основы этнической карты этого обширного региона, известной нам в начале исторического времени, были заложены именно в эпоху позд-

Предыстория народов России 59

него неолита и бронзы: тогда определились основные границы распрост­ранения здесь не только индоевропейских и уральских языковых семей, но и ареалы их более дробных ветвей — индоиранской, балто-славян-ской, финно-угорской, самодийской и т. д. В настоящее время ведется тщательная и кропотливая работа по изучению как историко-лингви­стических, так и археологических данных на этот счет, а также по их согласованию между собой (см. из последних работ [БСИ 1988—1996]).

Из языковых семей, образовавшихся в процессе распада нострати-ческого единства, на территории России представлена еще и алтайская. До недавнего времени ее считали одним из ответвлений урало-алтайской семьи, но сейчас их принято разделять. Судя по лингвистическим дан­ным, носители алтайского праязыка до его распада на рубеже VI—V тыс. до н. э. обитали там, где росли хвойные и дикие плодовые деревья, расте­ния с гибкими ветвями, удобными для плетения, черемуха, орешник, бо­бовые. Зимой выпадал снег. Ландшафт включал чащобы, где водились пушные звери, болота и заболоченные луга, равнины со стадами диких копытных, в том числе оленей и лошадей (для алтайского праязыка реконструируется слово [лошадиная] грива), на которых велась охота. Праалтайцы разводили на полях несколько видов злаков, скорее всего ячмень и просо. Исходя из всего этого, можно предполагать, что праро­дина народов этой семьи находилась на стыке степей и смешанных лесов, вернее всего в Южной Сибири, в районе Алтая и Саян.

Наконец, следует остановиться на тех языках, которые не восходят к ностратической общности. На территории России к их числу относит­ся прежде всего большинство языков, распространенных у народов Кав­каза. Как уже говорилось, недавно была видвинута фундаментально обоснованная гипотеза, что ныне столь территориально удаленные друг от друга языки, как китайский и адыгский, изначально принадлежали к одной макросемье, сложившейся в зоне, располагавшейся неподалеку от области формирования ностратической общности. Эта макросемья получила название синокавказской. В восточных областях России одну из восходящих к ней особую семью ныне представляет язык кетов, обитающих в бассейне Енисея. Что же касается языков северокавказ­ской семьи, распространенных много западнее и генетически связан­ных с той же древней макросемьей, то, вопреки ее названию, данному по области нынешнего распространения входящих в нее языков, их праро­дина находилась в переднеазиатском регионе. Об этом говорят контак­ты прасеверокавказских языков с языками других семей, а также то, что древнеписьменные северокавказские (по лингвистической класси­фикации, а не по ареалу) языки — восточнокавказские хурритский и урартский и западнокавказский хаттский — были распространены к югу от Кавказского хребта. Само разделение этой семьи на западную и восточную ветви произошло, очевидно, там же на рубеже VI—V тыс. до

60 Глава II

н. э., и на Северный Кавказ они проникали уже по отдельности. Из современных языков к первой ветви относятся языки нахско-дагестан-ской группы, а ко второй — абхазо-адыгские. Прасеверокавказцы, судя по реконструируемой лексике, занимались земледелием — выращива­ли злаковые культуры, а также разводили крупный и мелкий рогатый скот, свиней, знали лошадей и ослов. Им были известны некоторые ме­таллы и колесная повозка.

Уверенно соотносить разные этапы истории этой языковой семьи с определенными археологическими культурами пока преждевременно [Мунчаев 1975, 412; Андреева 1990]. Достоверно можно сказать, что в эпоху бронзы восточная и западная области Северного Кавказа четко различались по облику материальной культуры. Археологически про­слеживаются и достаточно длительные связи этого региона с Закав­казьем и Передней Азией. Так, прослежен процесс проникновения на Северо-Восточный Кавказ в середине III тыс. до н. э, сложившейся к югу от Кавказского хребта куро-аракской культуры эпохи энеолита [Мун­чаев 1975, 195], которую некоторые исследователи связывают с народа­ми — носителями языков хурритской группы. К «кругу переднеазиат­ских позднеэнеолитических культур» археологи относят известную майкопскую культуру, распространенную в III тыс. до н. э. в западных областях Северного Кавказа — в основном на левобережье Кубани [Анд­реева 1977], но вопрос об этноязыковой принадлежности ее носителей является предметом острых дискуссий, в ходе которых высказывались и довольно фантастические суждения; пока что он далек от разреше­ния. Майкопская культура в истории древних народов Восточной Евро­пы представляет особый интерес по иной причине: знаменитый Боль­шой Майкопский курган, давший название самой культуре, представляет одно из древнейших на территории России погребений, в котором чрез­вычайно богатый инвентарь был призван подчеркнуть высокий социаль­ный статус захороненного здесь человека. Детальная же археологиче­ская идентификация народов, принесших сюда языки северокавказской семьи, — очевидно, дело будущего [Марковин 1990].

Таковы некоторые приемы и результаты реконструкции ранних этапов этнической истории территории России на протяжении огромно­го периода — от заселения ее человеком до конца бронзового века. Для следующих эпох и имеющиеся в нашем распоряжении материалы, и методика работы с ними, и степень детализации получаемой картины приобретают качественно иной характер.