6. «Поединок» а. Куприна. Проблема чести. Основные конфликты и их художественное выражение в произведении.

«Я должен освободиться от тяже¬лого груза моих военных лет. ... На помощь мне придет еще очень мало затронутый мной в рассказах армейский язык, язык солдат, офицеров и старшего командного состава»5, — говорил Куприн еще осенью 1902 г., работая над повестью «Поединок». Работа за¬тянулась. Особенно интенсивно она шла в конце 1904 г., когда с фрагментами рукописи познакомился и дал им высокую оценку Горький.

На восприятие «Поединка» повлиял и ход русско-японской войны. 2 января 1905 г. пал Порт-Артур. В конце мая 1905 г. (в дни выхода повести в свет) русский флот был разбит при Цусиме. «Общество лихорадочно искало разгадки катастрофы. Повесть <...> давала ключ, тем более верный, что она была написана до войны и <...> рисовала широкую, полную и правдивую бытовую картину армейской жизни»1, — писал о причинах успеха «Поединка» С. А. Венгеров. Журнал «Русское богатство» объяснял актуальность «Поединка» для 1905 г.: «Кто они — эти люди, которым еще на днях была вверена "честь России" на полях далекой Маньчжурии? <...> Автор "Поединка" рисует — мастерски рисует: холодно на душе становится — картины морального небытия, которого жаж¬дут временами его персонажи»2.

«Все смелое и буйное в моей повести принадлежит Вам. Если бы Вы знали, как многому я научился от Вас и как я признателен Вам за это»3, — писал автор Горькому (повесть была первона¬чально Горькому и посвящена). Связь новой книги Куприна с позицией «Знания» и Горького подчеркивала консервативная кри¬тика, отмечая, что сборники «Знания» «вычеркивают из списка жизнеспособных одно сословие за другим»4. Но и более благоже¬лательные рецензенты указывали, что повесть порождена «крити¬ческим переходным временем, когда все колеблется и вековые авторитеты падают во прах»5.

Горький в интервью «Биржевым ведомостям» подчеркнул, что «Куприн оказал офицерству большую услугу. Он помог им до из¬вестной степени осознать самих себя, свое положение в жизни, всю его ненормальность и трагизм...»6. Повесть высоко оценили В.В.Стасов и И.Е.Репин.

По чувству глобальной безысходности «Поединок» сравнивали с повестью Л.Н.Андреева «Жизнь Василия Фивейского». Писали о традициях Чехова в «Поединке» (особенно о связи повести с пьесой «Три сестры»). В Ромашове видели черты Вершинина (по¬разительно, но ни разу не был упомянут Соленый!).

Многие личные черты и детали биографии сближают поручика Ромашова и молодого Куприна. По свидетельствам современни¬ков, прототипами Шурочки, Николаева, полковника Шульгови-ча, чудаковатого Брема были люди из полкового окружения Купри¬на начала 1890-х. В 1908 г. Куприн мечтал сделать «воскрешенного»

Ромашова главным героем романа «Нищие», в котором были бы изображены «годы репортерства в страшной бедности и веселой молодости <...> пристань, ночлежки».

Однако «Поединок» нельзя считать беллетризированной авто¬биографией. О социальной точности книги шла речь выше. Но примечательна и ее философия. А это не только наивно-ницшеан¬ские монологи Назанского. .

Во внутренних монологах Ромашова до предела доведены ха¬рактерный для героев ранней прозы Куприна страх перед «Моло¬хом» социума и глубокое недоверие ко всем уровням устоявшего¬ся миропорядка — от катехизиса до полкового устава.

Ромашов приходит к выводу: «огромное большинство интел¬лигентных профессий основано исключительно на недоверии к человеческой честности», деятельность «священников, докторов, педагогов, адвокатов и судей» обязательно вырождается в «халат¬ность, в холодную и мертвую формалистику, в привычное и по¬стыдное равнодушие».

Как вырождается само понятие дуэли от Петруши Гринева и Швабрина до Тузенбаха и Соленого (критики отмечали, что за¬главие повести отсылает к мощной традиции русской словесно¬сти XIX в., упоминали дуэли Онегина и Ленского, Базарова и П.П.Кирсанова), так вырождается и умирает вся система ценно¬стей России XVIII — XIX вв. к эпохе «Поединка».

Кажется, не потому нет смысла в жизни и службе Ромашова, что все окружающее его ужасно. Скорее, наоборот: окружающее представляется ужасным, потому что герой не видит смысла ни в службе, ни в жизни. «Перед нами характерный средний человек своего времени...»1 — писали критики о персонажах Куприна 1900— 1910-х годов. За обличительным пафосом «Поединка» глу¬боко скрыт подсознательный ужас среднего человека 1900-х го¬дов перед близким крушением системы норм, идей и смыслов социума.

Через четверть века Георгий Адамович неожиданно и проница¬тельно сравнит «Поединок» с европейской прозой 1920—1930-х годов, порожденной опытом Первой мировой войны, — прозой «потерянного поколения»2.