120 Билет. Н.К. Михайловский Герои и толпа

Героем мы будем называть человека, увлекающего своим примером массу на дело.

Толпой будем называть массу, способную увлекаться примером.

Не в похвалу, значит, и не в поругание выбраны термины "герой" и "толпа".

читатель не найдет у нас так называемого культа героев, но не найдет он и отрицательного отношения к героям в смысле великих людей. Без сомнения, великие люди не с неба сваливаются на землю, а из земли растут к небесам. Их создает та же среда, которая выдвигает и толпу, только концентрируя и воплощая в них разрозненно бродящие в толпе силы, чувства, инстинкты, мысли, желания.

При этом специально о великих людях нам трактовать не придется. Да если бы мы и вздумали так специализировать свою задачу, то при самом первоначальном приступе к делу натолкнулись бы на логическое и фактическое затруднение. Что такое собственно великий человек? Полубог, с одной точки зрения, он может оказаться мизинцем левой ноги - с другой. Это и само собой понятно, ибо требования, которые могут быть предъявлены великому человеку мной, вами, пятым, десятым, чрезвычайно разнообразны. Это и в истории случалось, что великий человек для одних был полным ничтожеством в глазах других. Без сомнения, всякий мыслящий человек может и должен выработать себе точку зрения для оценки великих людей в смысле большего или меньшего количества блага, внесенного ими в сокровищницу человечества. Но, имея собственное свое мерило величия, вполне пригодное для тех или других целей, мы не можем им руководиться при изучении поставленного нами вопроса.

Исследователь Должен в этом случае стать на точку зрения тех, кого он изучает. Он может, конечно, отвергать и опровергать эту точку зрения ввиду различных, весьма даже важных целей и соображений.

Задача состоит в изучении механики отношений между толпой и тем человеком, которого она признает великим, а не в изыскании мерила величия. Поэтому заведомый злодей, глупец, ничтожество, полоумный - для нас так же важны в пределах поставленной задачи, как и всемирный гений или ангел во плоти, если за ними шла толпа, если она им искренне, а не по внешним побуждениям, повиновалась, если она им подражала и молилась.

Бывает так, что великий человек своей бессмертной стороной, своей мыслью живет века, и века влияют на толпу, увлекая ее за собой. Но бывает и так, что великий человек мелькнет как падучая звезда, лишь на одно мгновение станет идолом и идеалом толпы, и потом, когда пройдет минутное возбуждение, сам утонет в рядах темной массы.

какая разница, в интересах нашей задачи, между ними? Разницы никакой или весьма малая.

Итак, вот в каком, вполне условном смысле, будем мы разуметь героя. Наш герой просто первый "ломает лед", как говорят французы, делает тот решительный шаг, которого трепетно ждет толпа, чтобы со стремительной силой броситься в ту или другую сторону. И не сам по себе для нас герой важен, а лишь ради вызываемого им массового движения. Сам по себе он может быть, как уже сказано, и полоумным, и негодяем, и глупцом, нимало не интересным.

Сами по себе мотивы, двинувшие героя на геройство, для нас безразличны. Пусть это будет тупое повиновение или страстная жажда добра и правды, глубокая личная ненависть или горячее чувство любви - для нас важен герой только в его отношении к толпе, только как двигатель.

II

Житейский опыт свидетельствует, что бывают такие обстоятельства, когда какая-то непреодолимая сила гонит людей к подражанию. Всякий знает, например, как иногда трудно бывает удержаться от зевоты при виде зевающего……

Всякий знает, наконец, хотя бы из своего школьного опыта, что одинокий человек и человек в толпе - это два совсем разных существа. До такой степени разных, что, зная человека, как свои пять пальцев, вы, на основании этого только знания, никаким образом не можете предсказать образ действия того же человека, когда он окажется под влиянием резкого, энергического примера.

Если этого рода факты до такой степени распространены, то понятно, что, по крайней мере, некоторые отрасли науки не могли не обратить внимания на кое-какие специальные случаи.

Русский криминалист говорит, между прочим: "Человек есть существо, склонное к подражанию. Совершение смертных казней вызывает в нем эту способность, приучает его наглядным примером к пролитию крови... Таким образом, школа казней есть школа варварства и ожесточения нравов….

Итак, относительно смертной казни и самоубийства значение подражания установлено давно и несомненно. Но до сих пор мы имеем не объяснение, а только описание явления. Самая механика отношений между героем и толпой, между "le premier" и теми, кто за ним следует, остается вполне неизвестной.

III

В третьей главе автор обращает внимание на явление мимикрии(мимичности). Он приводит до хрена примеров исследователей и ученых, которые рассказывают о животных, растениях которые подражают другим ради како то выгоды (жизнь, еда и т.д.)

Он рассматривает разные взгляды на мимикрию от тех, кто говорит что любое подражание имеет смысл и полезно, до тех, кто отрицает это.

и в конце автор говорит что все что он тут наговорил нам пока непонятно но несомненно это поможет нам разобраться в явлении герои и толпа, и обещает объяснить ниже.

IV

В этой главе М. говорит о нервных болезнях, которые выражают подражания. Всякого рода судороги и конвульсии вообще сильно действуют на зрителей и очень часто вызывают целую вереницу подражателей.

Он говорит не только о массовых плясках, судорогах и т.д., но и явлениях более массового характера, как например быстрый рост магометанства или как крестовые походы.

громадные массы народа находились в постоянном ожидании вождя. Вожди, "герои", разумеется, являлись, и толпа окружала их царственным почетом.

Следовательно, в любом массовом движении мы должны различать такие общие условия, которые непосредственно воздействуют на всех и каждого из участников, и такие, которые толкают их к бессознательному подражанию.

Я прошу читателя запомнить эту психопатическую форму, потому что она нам пригодится впоследствии. Она, впрочем, и сама по себе достаточно любопытна уже тем, что в ней элемент подражания является в безусловно чистом виде (а также тем, что указывает на близкое родство подражания и повиновения, покорности).

V

Физиологи, психологи и практические врачи накопили множество фактов, красноречиво говорящих об отражении психических моментов на процессах животной и растительной жизни.

Что под влиянием ожидания, страха и воображения люди чувствуют в определенных местах боль, это до такой степени общеизвестно, что фактических подтверждений в этом отношении не требуется.

Нет ничего невероятного в предположении, что когда мы думаем о каком-нибудь ощущении, то та самая часть чувствительных нервных центров, или близко связанная с ней, приводится в деятельное состояние, точно таким же образом, как в случае действительного впечатления.

Таким образом, в явлениях стигматизации и в других поразительных случаях влияния воображения на растительную и животную жизнь мы нашли переходную ступень между мимичностью, с одной стороны, и проявлениями подражательности в мелких житейских делах и в записанных историей и психиатрией нравственных эпидемиях - с другой.

Как ни разнообразны вышеприведенные факты, набранные и из житейского опыта, и из разных областей научного знания, а каждая их группа имеет все-таки один и тот же центр - бессознательное или мимовольное подражание.

нам остается только разрешить вопрос: при каких условиях складывается то, что мы условились называть "толпой", - податливая масса, готовая идти "за героем" куда бы то ни было.

VI

Из каких людей составляется "толпа"? В чем заключается секрет их непреодолимого стремления к подражанию?

Если мы обратимся с этими вопросами к людям, специально трактовавшим о предмете, то получим в ответ необычайную разноголосицу и целый ряд противоречий.

Для примера – Адам смит.

Говорил что подражаем только положительным явлениям (смех,симпатия и т.д.), тогда как только что было доказано что отрицательные явления имеют большую заразительную силу.

VII

Таким образом, для вызова и обнаружения склонности к подражанию, а следовательно, и для образования того, что мы называем толпой, нужно, по-видимому, одно из двух: или впечатление, столь сильное, чтобы оно временно задавило все другие впечатления, или постоянная, хроническая скудость впечатлений. Соединение этих двух условий должно, понятное дело, еще усиливать эффект подражательности. К проверке этого принципа и дальнейшему его приложению мы теперь и обратимся.

VIII

Ерунда какая то…

Примеры,примеры…

IX

Мы видели, что средние века особенно богаты нравственными эпидемиями и в количественном, и в качественном отношении.

в средние века ни одна странность, как бы она ни была нелепа, не оставались без более или менее значительного числа подражателей. Авантюрист, чудак, больной, выскочка тотчас становился героем. Около него тотчас же группировалась толпа и, глядя на него, плясала или молилась, убивала людей или самобичевалась, предавалась посту и всяческому воздержанию или, напротив, крайней разнузданности страстей.

Некоторые из наших образчиков легко подводятся под то объяснение, которое мы пытаемся дать явлениям автоматического подражания вообще. Так, например, эпидемии кусающихся или мяукающих монахинь естественно вытекают из скудости и однообразия монастырской жизни. Доведенные этой скудостью, равномерностью, однообразием впечатлений до состояния приблизительно сходного с якутской олгинджей, монахини бессознательно подражали своей случайно замяукавшей или закусавшейся больной подруге.

почему именно на долю средних веков выпало такое необыкновенное количество нравственных эпидемий, какого ни до, ни после этого времени история не представляет?

находит причину, "отчего средние века пришли в отчаяние": необеспеченность личности.

средневековой человек не только не тяготился зависимостью, а даже, напротив, искал ее. Одной из наиболее выдающихся психологических черт типического тогдашнего человека была какая-то странная потребность повиноваться, отдавать свою волю в чужие руки, чему вполне соответствовала средневековая лестница зависимости, необходимые ступени которой составляли сюзерен, вассал и рабы, колоны, крепостные.

средние века представляют множество образчиков добровольного и вместе с тем совершенно бескорыстного самоподчинения.

средневековый человек добровольно и бескорыстно служил, подчинялся, повиновался папе и женщине, черту и Богу, то можно думать, что и в другие свои отношения он вкладывал немалую долю действительной, бескорыстной преданности и покорности.

средние века были несравненно богаче всякой другой исторической эпохи готовностью людей повиноваться, служить, подчиняться.

возникал вопрос: кому, чему повиноваться? Так, подмастерье или рабочий входил в состав братства, которое заключалось в цехе, а цех входил в состав городского самоуправления.

Но в действительности отношения были бесконечно сложнее и дробнее. Рабочий мог состоять в цехе только, так сказать, одной ногой. В качестве ткача, сапожника он примыкал к цеху, но в качестве работника он туда не допускался. Город мог, дробясь на предместья, участки, улицы, находиться во власти нескольких сеньоров, между которыми могли быть сеньоры светские и духовные; те и другие входили в состав двух иерархий, светской и церковной, постоянно между собой сталкивавшихся. Не было физической возможности повиноваться всем зараз, ибо это значило бы разорваться в буквальном смысле слова, и средневековой человек, именно в силу своей необычайной покорности, должен был сплошь и рядом оказываться непокорным.

X

для средневековых массовых движений чрезвычайно характерно то отсутствие выдержки, плана, цели, направления и то преобладание повиновения и подражания. Средневековая масса представляла, можно сказать, идеальную толпу. Лишенная всякой оригинальности и всякой устойчивости, до последней возможной степени подавленная однообразием впечатлений и скудостью личной жизни, она находилась как бы в хроническом состоянии ожидания героя. Чуть только мелькнет какой-нибудь особенный, выдающийся образ на постоянно сером, томительно ровном фоне ее жизни - и это уже герой, и толпа идет за ним, готовая, однако, свернуть с половины дороги, чтобы идти за новым, бросившимся в глаза образом. Но именно вследствие этой необыкновенной податливости толпы средневековые герои весьма мало интересны, говоря вообще. Чтобы сделаться в ту пору героем, не нужно было обладать какими-нибудь специфическими чертами вожака.

…………..

Таким образом, хотя симпатия и подражание имеют в основании своем нечто общее, но совершенно разнятся по своему направлению. При этом подражание, будучи результатом однообразия впечатлений, наилучше питается общественным строем с резко разделенным трудом. В средние века этот эффект был особенно силен благодаря полному отсутствию в обществе элементов, так или иначе уравновешивающих невыгоды разделения труда.