«Из иерусалима в иерихон»: исследование ситуационных и диспозиционных переменных, влияющих на оказание помощи
Джон М. Дарли и К. Дэниэл Бэтсон
John М. Darley, С. Daniel Batson. «From Jerusalem to Jericho»: A Study of Situational and Dispositional Variables in Helping Behavior. — Journal of Personality and Social Psychology, 1973, 27. P. 100-108. Приводится по изданию: Пайнс Э., Маслач К. Практикум по социальной психологии. – СПб.: Питер, 2000. С. 457-469.
Оказание помощи другим людям, испытывающим дистресс, кроме всего прочего является еще и этическим поступком. Это означает, что, совершая этот поступок, люди руководствуются этическими нормами и правилами, которым детей учат дома, в школе и в церкви. Если исходить из теории Фрейда и других теорий личности, то можно ожидать, что при интернализации этих норм возникнут индивидуальные различия, которые приведут к тому, что для разных индивидуумов вероятность оказания помощи другим людям будет разной. Но ученые, которые недавно провели исследование на тему о вмешательстве очевидцев в чрезвычайные ситуации, не смогли обнаружить личностных детерминант оказания помощи. Количественная оценка тех личностных переменных, которые, как можно ожидать, могли бы коррелировать с оказанием помощи (макиавеллизм, авторитаризм, социальная желательность, отчужденность и социальная ответственность), показала, что по этим переменным нельзя прогнозировать поведение, связанное с оказанием помощи. Такой результат не был обусловлен общей непредсказуемостью исследуемой ситуации, поскольку при изменении условий эксперимента, например при появлении других людей, которые также могли оказать помощь, происходили заметные изменения в уровнях оказания помощи. Эти результаты напоминают о работе Хартшорна и Мэя (Hartshorne, May, 1928), в которой показано, что сопротивление искушению, которое тоже относится к этическим поступкам, по-видимому, не является постоянной характеристикой индивида. Под этим подразумевается, что человек, который вел себя честно в одной ситуации, вовсе не обязательно будет столь же честным в другой.
<...>
Тот факт, что попытки обнаружить корреляции между традиционным для социально-психологических исследований набором личностных переменных и оказанием помощи в чрезвычайных ситуациях оказались довольно-таки безуспешными, говорит о необходимости нового подхода к выявлению факторов, по которым можно было бы прогнозировать оказание помощи, и поиску ситуаций, в которых возможна проверка этих прогнозов. Поэтому в поисках источника идей мы обратились к Библии, к классической для иудейско-христианской традиции истории об оказании помощи, то есть к притче о добром самарянине. С помощью анализа этой притчи нам удалось выдвинуть гипотезу о том, какие личностные и ситуационные переменные влияют на оказание помощи.
... а кто мой ближний? На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставивши его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился. И подошед, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же (Евангелие от Луки, 10: 29-37).
Психологам, размышляющим над этой притчей, кажется логичным предположить, что между не оказавшими помощь священником и левитом и самарянином, который ее оказал, существуют ситуационные и диспозиционные различия. По каким делам шел каждый из них и о чем мог думать, когда встретился с жертвой разбойников на той пустынной дороге? Какие это были люди?
Можно предположить, что они мыслили по-разному. Как священник, так и левит были церковнослужителями, и можно ожидать, что их мысли были заняты религиозными предметами. Роль священника в религиозной деятельности очевидна. Роль левита, будучи менее очевидной, столь же важна: левиты были обязательными участниками храмовых церемоний. Что касается самарянина, то судить о его мыслях можно с гораздо меньшей степенью уверенности, но, в отличие от остальных, он вряд ли думал на религиозные темы, поскольку самаряне были отщепенцами, не приверженными иудейской религии.
По сравнению со священником и левитом самарянин, наверное, не только думал о более земных делах, но вполне вероятно, обладая меньшей социальной значимостью, действовал в другом временном режиме. Можно представить себе, что священник и левит, будучи заметными общественными фигурами, торопились успеть на все собрания и встречи, записанные в их маленьких черных записных книжках, и украдкой поглядывали на свои солнечные часы. Самарянина же к определенному сроку ждали в условленном месте значительно меньше людей, и эти люди были гораздо менее важными персонами, поэтому можно ожидать, что он не торопился так, как занимавшие видные должности священник или левит.
Можно предположить, что кроме этих ситуационных переменных на поведение персонажей притчи оказывали свое влияние и личностные факторы. Среди них центральное место занимали типы религиозности, о различиях между которыми, очевидно, и пытался сказать Иисус. Священник и левит оба чрезвычайно «религиозны». Но, по-видимому, именно религиозность такого типа и подвергается сомнению в этой притче. Встает вопрос о мотивации принадлежности человека к определенной религии и его этичного поведения. Иисус, вероятно, думает, что религиозные лидеры его времени, будучи несомненно уважаемыми и честными людьми, могли быть «добродетельными», рассчитывая что-то за это получить: как поклонение своих ближних, так и одобрение Бога. Исследователь Нового Завета Р. У. Фанк отмечал, что самарянин занимает противоположную позицию:
Самарянин любит, не поглядывая украдкой на Бога. Нужды ближнего для него самоочевидны, и самарянин откликается на них, не имея никакой другой мотивации (Funk, 1966, 218-219).
Имеется в виду, что самарянин реагирует на ситуацию спонтанно, и его не особенно занимают этические или организационные правила и нормы религии, о соблюдении которых, по-видимому, заботятся священник и левит. Это не означает, что самарянин изображается как неверующий. Создается впечатление, что главная цель притчи заключается в том, чтобы в лице самарянина привести пример истинной религиозности и этичности и в то же время противопоставить этот тип религиозности другой, более распространенной концепции религиозности, которую представляют священник и левит.
Таким образом, в данной притче предполагается, что на оказание помощи влияют такие ситуационные переменные, как содержание мыслей человека и количество времени, которым он располагает в пути. Главными диспозиционными переменными, вероятнее всего, являются различные типы религиозности. Конечно, это далеко не все переменные, которые можно предложить, исходя из анализа притчи, но с помощью этих переменных можно выдвинуть несколько экспериментальных гипотез.
Гипотеза 1. В притче подразумевается, что люди, размышлявшие на религиозные и этические темы в то время, когда потребовалась их помощь, будут не более предрасположены к оказанию помощи, чем люди, думавшие о чем-либо другом. Такая гипотеза вроде бы противоречит теории, согласно которой детерминантами оказания помощи являются нормы, поскольку, исходя из этой теории, можно ожидать, что мысли о религиозных и этических примерах приведут к повышению значимости норм, предписывающих помогать ближнему, а следовательно, и к более активному оказанию помощи.
Гипотеза 2. Если люди спешат, когда они столкнулись с ситуацией, в которой требуется их помощь, то они будут менее склонны предложить помощь, чем люди, которые никуда не спешат.
Гипотеза 3. Что касается типов религиозности, то люди с религиозностью такого же типа, как религиозность самарянина, будут помогать чаще, чем люди с религиозностью такого типа, как у священника и левита.
Очевидно, что в такой формулировке последнюю гипотезу едва ли можно операционализировать. Однако, использовав результаты одного из предыдущих исследований типов религиозности, мы смогли выделить три различных варианта религиозности: а) человек выполняет религиозные нормы ради того, чтобы что-либо за это получить; б) религиозные нормы являются для человека самоценными; в) выполнение религиозных норм как реакция на повседневную жизнь и поиск ее смысла. Сторонники двух последних концепций предполагают, что они ближе к «истинной» религиозности доброго самаритянина. Поэтому если согласиться с одним из этих двух теоретических положений, то последнюю гипотезу можно сформулировать одним из следующих способов: люди, для которых а) религия обладает внутренней ценностью или б) религиозность возникает из поиска смысла повседневной жизни, будут более склонны остановиться и предложить помощь жертве.
Из притчи о добром самарянине мы взяли также способ оценки того, как люди оказывают помощь — это оценка их реакции на незнакомого человека, упавшего на краю дороги. Жертва должна иметь несколько сомнительный вид — это плохо одетый человек, которому, может быть, требуется помощь, но возможно, он пьян или даже потенциально опасен.
Кроме того, из притчи следует, как устроить так, чтобы происшествие воспринималось в качестве реального события, а не как часть психологического эксперимента, во время которого поведение испытуемого находится под наблюдением и может формироваться под влиянием требуемых характеристик, понимания испытуемым, что его поведение оценивается, или других детерминант оказания помощи, являющихся потенциальными источниками артефактов. Испытуемый должен встретиться с жертвой не в контексте эксперимента, а по дороге, между выполнением двух заданий.