7. Ю. Лотман и тартуско-московская школа

Тартуско-московская школа (ТМШ) семиотики и структуральной поэтики представляла собой междисциплинарное направление гуманитарных исследований в советской науке 1960-80-х гг. Она была создана в г. Тарту Эстонской ССР при Тартуском университете усилиями профессора, заведующего кафедрой русской литературы Ю. М. Лотмана – бессменного лидера и вдохновителя всех исследований в рамках этого проекта. ТМШ объединяла представителей самых разных гуманитарных дисциплин (среди которых преобладали литературоведы, лингвисты и фольклористы) из разных уголков СССР, хотя доминировали ленинградцы и москвичи, для которых «Тарту оказался выгодным местом встречи на нейтральной территории» (Ю. Лотман).

Наиболее известные представители ТМШ – Ю. Лотман, Б. Успенский, Б. Гаспаров, А. Пятигорский, В. Топоров, А. Жолковский, И. Смирнов, И. Ревзин и др. Встречи организовывались в формате научных конференций и семинаров, из которых наибольшую известность в международном научном сообществе приобрели «Летние школы по вторичным моделирующим системам», которые устраивались регулярно – раз в два года, с 1964 по 1973 гг. За это время состоялось пять школ, целью которых можно считать совмещение научных интересов представителей самых разных дисциплин в рамках структурно-семиотического подхода на основе исследований знаковых систем, отличных от естественного языка.

Школы проходили на спортивной базе Тартуского университета в местечке Кяэрику на юге Эстонии, окруженном лесами и озерами, что естественным образом ограничивало круг присутствующих. Такую географическую изоляцию можно рассматривать как «первый уровень посвящения», как это делает Б. М. Гаспаров [см. 67], описывая происходящее следующим образом: сообщество в несколько десятков человек за несколько дней совместной жизни, отгороженной от внешнего мира, работало и общалось в интеллектуальной атмосфере, уникальной по своей интенсивности. Это были, как правило, уже добившиеся определенной известности и обладающие различными взглядами на те или иные проблемы молодые люди, которым в результате плодотворных дискуссий удавалось добиться компромисса и найти общий язык друг с другом. Таким языком (точнее – метаязыком) стал язык семиотики как универсальный инструмент описания «вторичных моделирующих систем», и овладение этим языком стало «вторым уровнем посвящения» [67, с. 285].

Примеры из этого «эзотерического» языка можно найти в серии «Труды по знаковым системам», выходящей с 1964 г. в рамках «Ученых записок Тартуского университета» – малотиражного академического издания, не поступавшего в книжные магазины и распространявшегося по спецзаказам. Это определенный дискурс, «социолект» (сленг или жаргон), используемый в замкнутом сообществе для кодирования информации, ее «шифровки», облегчающей взаимопонимание в группе и отделяющей ее от всего остального мира. Шифровались даже названия статей, когда, например, игральные карты описывались как «одна семиотическая система», религиозные ритуалы – как «некоторые примеры элементов знаковых систем» и т.п.

Такая своеобразная «конспирация» возникла в силу общественно-политической ситуации в Советском Союзе, когда наука была вынуждена адаптироваться к требованиям коммунистической идеологии. Только позитивистская ориентация на «чистую науку» могла хоть как-то смягчить давление тоталитарной системы. Роль такой науки играла в то время семиотика, предоставляющая советским гуманитариям возможность приобщения к наиболее прогрессивным научным разработкам и достижениям западной культуры, в силу чего Эстония воспринималась как «островок Запада», дающего шанс на «глоток свободы».

Семиотика трактовалась и использовалась в ТМШ как универсальный метод познания, позволяющий описать и объяснить всевозможные «механизмы» истории и культуры. Кроме современных советских реалий (на которые накладывалось вето), объектом изучения для семиотики могло быть все, что угодно, любые формы деятельности и культуры – общение на вербальном и невербальном языке, создание и восприятие произведений искусства, религиозные обряды и магические ритуалы, формы повседневной жизни, индивидуальное и коллективное поведение, игры, мода, знаки личных взаимоотношений и социального престижа и т.п. Все это трактовалось как текст, построенный в соответствии с определенной системой правил языка или кода. Основная задача исследователя – реконструировать этот код в научном описании и понять «грамматику» создания данного текста, а в идеале – построить общую модель культуры как знаковой системы, в которой каждый конкретный аспект человеческой деятельности выступает в качестве механизма (подсистемы), взаимодействующей с другими механизмами в составе всего культурного устройства в целом [см. 67, с. 287].

Считалось, что в основе функционирования всех механизмов культуры лежит единство структурных принципов, которым подчиняется любая система знаков, используемая в обществе, из чего следовала возможность построения «универсальной теории» знакового кода. Различия и детали (окружающая среда, динамика ситуации, опыт участников и пр.) в рамках этой теории становятся несущественны, поскольку акцент делается на сходстве, приводящем нас к утопической возможности создания единого метаязыка описания и объяснения всего сущего. Вера в существование такого языка и приобщение к его поискам приводит ученого к ситуации, когда его миссия осознается им как религиозная.

Ю. М. Лотман (1922-1993) – основатель ТМШ, начинавший свою научную деятельность с разработки в начале 60-х гг. ХХ века структурно-семиотического подхода в анализе художественных произведений, что привело к появлению «советской версии» структурализма. Основными работами Ю. Лотмана считаются «Лекции по структуральной поэтике», «Структура художественного текста», «Семиотика кино и проблемы киноэстетики», «Семиосфера», «Культура и взрыв» и др. Можно выделить три основных периода в творчестве Ю. Лотмана: 1) доструктуралистский (1950-е – 1960-е гг.), связанный с исследованиями в области классической филологии, литературоведения и стихосложения, изучением творчества Пушкина и Карамзина, жизни русских декабристов. В этот период можно отметить смещение творческих интересов Лотмана от литературы к искусству; 2) структуралистский (1960-е – 1970-е гг.), для которого характерен поиск «универсальных» принципов организации текстового материала самых разных масштабов – от структуры литературных произведений и бытового поведения до сообщений в межличностной коммуникации и даже бинаризма левого и правого полушарий головного мозга человека, а в целом происходил переход от искусства к культуре; 3) постструктуралистский (1980-е – начало 1990-х гг.), когда состоялся выход за рамки структурализма, произошло «смягчение» жесткой позитивистской установки в стремлении прояснить специфику не механизмов, но процессов культуры в ее динамике, осмыслить исторические изменения в жизни общества и цивилизации. Тем самым был совершен переход от культуры к истории [см. 16].

Если обобщить все указанные этапы развития научных представлений Ю. Лотмана, делая акцент на семиотике, то в целом он подчеркивал необходимость изучения не отдельного знака, но отношения как минимум между двумя знаками. Это позволяет иначе взглянуть на фундаментальные основы семиозиса: объектом анализа оказывается не единичная модель, но все смысловое пространство культуры, в котором реализуются коммуникационные процессы и производится новая информация.

Важнейшим для Лотмана становится понятие семиосферы как динамично изменяющейся информационной среды, в которой осуществляется деятельность человека. Семиосфера организована как концентрическая система, в центре которой находится базовый набор ключевых понятий (концептов), позволяющих упорядочить мир, наделив его смыслом в мифах и ритуалах, в науке и искусстве. Однако движение от центра к краю повышает степень неопределенности в системе, за счет чего трансформации подвергаются основные понятийные конструкции. Далее идет «буферная зона», за пределами которой начинается хаос и неопределенность, но также появляется возможность контакта с другой семиотической средой [см. 35, с. 379].

На границах разных семиосфер происходит непрерывный обмен смыслами и производство нового знания. Возникают новые тексты, которые превращают семиосферу в пространство диалога и ставят на первый план проблему переводимости с одного языка на другой. При этом любое общество всегда нуждается в «Другом»: в другом языке, культуре, субъекте. Ведь именно столкновение противоположных знаковых систем приводит к информационному «взрыву», в процессе которого старые понятия могут обогащаться новыми смыслами.