«Энциклопедия советской жизни» тимура кибирова.

Новому поколению, которое, очевидно, выберет все-таки кока-колу, трудно представить, что совсем недавно в России была иная эпоха. Люди этой эпохи знали о компьютерах понаслышке, о «видиках» - понаглядке, а о демократии, свободе слова и печати - лишь по Конституции, дополненной руководящими указаниями партии и правительства. Нынешний школьник даже аббревиатуру ВЦСПС толком-то не напишет! А между тем, мудрые говорили, что только умалишенный и дурак не интересуются собственным прошлым!

Новейшая русская поэзия отчасти повторяет ошибки современных школьников, но только отчасти: погружаясь в ностальгию 50-х и 80-х, она находит в ней не только упоминание о «девочке в автомате», но и нечто принципиально иное, заставляющее не всуе вспомнить уже однажды данное определение - «ЭНЦИКЛОПЕДИЯ»!

Можно бесконечно спорить о сути этого определения, которое, по мнению ряда исследователей, уже изначально не соответствовало обозначаемому явлению, но применительно к поэзии Тимура Кибирова, думается, оно обладает достаточной адекватностью и объективностью. Феномен Советского Союза во всех его ипостасях представлен в ней настолько выпукло и точно (если не сказать - любовно!), что даже злейшие недруги поэта будут вынуждены признать его энциклопедичность и достоверность.

Неверующих, пожалуй, может убедить следующий отрывок из вступления к поэме «Сквозь прощальные слезы»:

Пахнет дело мое керосином.

Керосинкой, сторонкой родной,

Пахнет «Шипром», как бритый мужчина,

И как женщина, - «Красной Москвой»

(Той, на крышечке с кисточкой), мылом.

Банным мылом да банным листом.

Общепитской подливкой, гарниром.

Пахнет булочной там,- за углом.

Чуешь, чуешь, чем пахнет? - Я чую.

Чую. Господи, нос не зажму –

«Беломором». Сучаном, Вилюем.

Домом отдыха в синем Крыму!

Пахнет вываркой, стиркою, синькой,

И на ВДНХ шашлыком.

И глотком пертусина, и свинкой.

И трофейным австрийским ковром,

Свежеглаженным галстуком алым.

Звонким штандыром на пустыре.

И вокзалом, и актовым залом

И сиренью у нас на дворе...

И пусть не смущает читателя «обонятельный» принцип компоновки вроде бы нетождественных явлений, позаимствованный поэтом из детского фольклора. Ведь поэт, как известно, - отчасти ребенок!

Тимур Кибиров, несмотря на свои неоднократные заявления, все-таки остается поэтом-концептуалистом, поэтом-ребенком, оценивающим свои впечатления с позиций ретроспективного знания или, как точно определил М.Эпштейн: «Концептуализм - это критика не столько определенной идеологии, сколько идеологизма вообще: постепенно отделяясь от жизни в абстрактно-утопическую даль, идеи потом разделываются с нею вполне конкретно-исторически - подрубая под корень. Трудно соперничать с идеологией, глядя ей прямо в глаза... Разве можно спорить с такими очевидными утверждениями, как «счастье грядущих...» или «каждая кухарка...» Но если посмотреть на эти же истины в их концептуальном преломлении, то они уже не так режут глаза своей правотой, а скорее видятся все более дальним и затухающим призрачным огонькам, «малой искрой», пропадающей «во тьме пустой»».

И совершенно не случайно поэтому огромное количество в творчестве поэта реминисценций, заимствований, парафразов и прямого цитирования, как в этом удивительном по органичности эклектичном тексте из цикла «Песня остается с человеком»:

ПЕСНЯ О ЛЕНИНЕ

Мама, я Ленина люблю!

Мама, я за Ленина пойду!

Ленин - он весны цветенье,

Зори новых поколений –

и за это я его люблю!

К коммунизму на пути

с нами Ленин впереди –

и за это я его люблю!

В давний час в суровой мгле

он сказал, это на земле –

и за это я его люблю!

За фабричной заставой

жил парнишка он кудрявый -

и за это я его люблю!

По военной дороге

шел в борьбе он и в тревоге -

и за это я его люблю!

Он за Волгой и за Доном

загорелый, запыленный –

и за это я его люблю!

Парадоксально в приведенном отрывке не только соединение разнородных тематических пластов в рамках блатного припева, но и способы, которыми поэт добивается этого соединения: так, кроме вполне подходящих по метру и ритму цитат типа «С нами Ленин впереди», в тексте этого коллажа встречаются отредактированные строки анапеста 2-стопного («За фабричной заставой, Где закаты в дыму...» и «По военной дороге Шел в борьбе и тревоге...»), а далее по тексту строки ямба 3-стопного («Нормальный летний дождь» и «Трава, трава у дома») и т.д. Все это заставляет обратиться к рассмотрения метрического репертуаре этого своеобразного поэта.

Прежде всего, обращает внимание преобладание ямбов - около 36 процентов от числа текстов при количестве хореев - 14 процентов, дактилей - пять процентов, амфибрахиев - восемь и анапестов - тридцать один процент. Особое место в репертуаре Кибирова занимают неклассические формы, на долю которых падает около шести процентов от числа текстов. При этом количество метрокомпонентов в репертуаре поэта довольно невелико: всего 24 разновидности, что вместе с каталектическими вариациями составляет 37 форм.

Самым распространенным в поэзии Кибирова является Я5 - около 21 процента от числа текстов, представленный, кстати сказать, наибольшим количеством каталектических разновидностей, среди которых, несомненно, выделяется белый Я5, используемый поэтом в основном для произведений лиро-эпического характера:

Он видел вечный путь над головой

и слушал пенье птиц ночных и думал

под гул мотора: «Интересно, как

прошел смотр-конкурс... Надо бы назавтра

собрать актив... Двадцатого субботник

в подшефной школе... До чего ж некстати

пришлось уехать мне, не вовремя, ей богу»

Приведенный отрывок из поэмы «Жизнь К.У.Черненко» - весьма показателен. Обилие переносов, неупорядоченное чередование мужских и женских окончаний, спорадической появления строк Я6 - все это, вместе с тем обстоятельством, что среди размеров именно этот встречается чаще остальных (около 12 процентов от числа текстов. тогда как Я5 рифмованный с каталектикой МЖ и ЖМ составляет всего лишь шесть процентов), выводит его на первый план, напрямую соединяясь с драматической и философской семантикой этого размера в истории русской поэзии. Особое положение белого Я5 подтверждается и его ритмическими характеристиками: так, процент ударности стоп в среднем по Я5 составляет 1-я - 83%, 2-я - 59%, 3-я -. 84%, 1У-я- 44%, У-я - 100%; в обычном рифмованном Я5 1-я – 83%, 2-я -56%, 3-я – 85%, 1У-я - 44%, У-я – 100%, а в белом Я5 1-я – 82%, 2-я –60%, 3-я – 83%, 1У-я - 43%, У-я - 100%. Нельзя не отметить, что ударность стоп в белом Я5 несколько понижается к концу строк, что доказывается распределением ритмических форм.

Рифмованный Я5 используется Кибировым в самых разнообразных жанровых образованиях: от романса, вызывающего опять-таки ряд ассоциаций («О доблестях, о подвигах, о славе КПСС на горестной земле») до сложных жанровых форм, выполненных терцинами («Воскресение») и даже октавами («Сортиры»).

Вообще же использование классических форм твердой строфики в сочетании с концептуалистской тематикой текстов, подчас поражающей и даже шокирующей воображение читателя, - один из ведущих принципов поэтики Тимура Кибирова. Даже самый консервативный русский размер - гекзаметр - превращается под пером поэта в нечто принципиально новое, в чем-то знакомое, но постоянно ускользающее от определения:

Здесь, где царит романтизм развитой, и реальный, и зрелый,

здесь, где штамповщик любой, пэтэушник, шофер и нефтяник,

и инженер, и инструктор ГУНО, и научный сотрудник,

каждый буквально позировать Врубелю может, ведь каждый

здесь клеветой искушал Провиденье, фигнею, мечтою

каждый прекрасное звал, презирал Вдохновенье, не верил

здесь ни один ни любви, ни свободе, и о глупой усмешкой

каждый глядел, и хоть кол ты теши им - никто не хотел здесь

благословить ну хоть что-нибудь в бедной природе.

Модернистская графика сочетается в большинстве текстов Кибирова с суперноваторской рифмой (соотношение точных, приблизительных и неточных среди женских форм здесь 5:6:7, подобного показателя не найти даже у Маяковского!), в составе которой особое предпочтение отдается поэтом каламбурной рифме с использованием аббревиатур-советизмов; числительных, написанных цифрами (традиция, плохо усвоенная современной поэзией от модернизма), и даже игровых созвучий: НАТО-надо, сфер-СФСР, ИТРы-пионеры, дыша-ВПШ, засвистел-СССР, вместе-№200, М-да-стыда, портвейн-Рубинштейн и пр. Активное участие в создании «новой» рифмы принимает и обсценная лексика, которой, вообще говоря, довольно много в творчестве Кибирова. Но не следует видеть в этом стремление следовать современной моде, в которой при всем при том есть своя логика: язык, как и экономика, - не терпит насилия чад собой и, развиваясь нелигитимно, выплескивается в литературную среду лишь в качестве последствий запретов. Для Т.Кибирова «мат» - лишь факт нашей «культурной обстановки», избежать которого или затушевать который поэт-энциклопедист просто не может. Так же, как не может пройти мимо культурных стереотипов и феноменов, до недавнего времени составлявших наше единственное богатство:

Шаганэ ты моя, Шаганэ,

потому что я с Севера, что ли.

по афганскому минному полю

я ползу с вещмешком на спине...

Шаганэ ты моя, Шаганэ...

Шаганэ-маганэ ты моя!

Бензовоз догорает в кювете.

Мы в ответе за счастье планеты.

А до дембиля 202 дня.

Шаганэ ты, чучмечка моя.

Шаганэ ты моя, маганэ!

Там, на Севере, девушка Таня.

Там я в клубе играл на баяне.

Там Есенин на белой стене...

Не стреляй, дорогая, по мне!

Неожиданно-трагический пафос этого концептуалистского тексты заставляет видеть в стремлении поэта «переиграть» классический текст не попытку принижения и осмеяния, а, вслед за обэриутами, - тенденцию к пересемантизации феномена, направленную на возвращение тексту реального значения, очищенного от идеологических и прочих наслоений.

Демократичнее этого ничего придумать, очевидно, просто невозможно. Именно так, путем самоанализа и беспощадного отношения к собственным маразмам. Т.Кибирову удается выйти на тот уровень духовного самостояния, когда человек получает право говорить о вещах неприятных, болезненных и даже пошлых, но... составляющих, к сожалению, и доныне нашу российскую действительность!