http://ihtika.org:8080/?fileid=95140&userid=61797

C 30

Семёнов В.В. ФИЛОСОФИЯ: ИТОГ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ.

ФИЛОСОФСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ.

Пущино. ОНТИ ПНЦ РАН, 2000. 67с.

Semyonov V.V. PHILISOPHY: OUTCOME OF MILLENNIA.

PHILOSOPHICAL PSYCHOLOGY.

Phushchino. ONTI PSC RAS, 2000. 67p.

Разрыв между чувственным познанием реальности и её отражением в логике в истории философии явился причиной возникновения логически несостоятельных концепций дуализма и плюрализма (нарушение закона тождества и закона тождества противоположностей). Логически последовательный монизм выдерживается только в субъективном идеализме, но ведёт к абсурду солипсизма. Механическое объединение монизма и дуализма (плюрализма) бесперспективно, так как в итоге возникает плюрализм. Опираясь на идею сверхчувственного материализма, автор предлагает принцип плюралистического монизма, который преодолевает логическую непоследовательность в описании реальности. Применённый к иерархической (синархической) организации психики он объяснил причины разрыва между чувственным и логическим отражением реальности (при этом наряду с чувственной выделен сверхчувственный вид практики).

Рецензенты: доктор филос.наук, проф. Югай Г.А.

канд. филос. наук, доц.. Краснопольская Л.Н..

Замечания по содержанию работы присылать автору по адресу:

semvlad2004@mail.ru

ISBN 5-201-14411-X © В.В.Семёнов, 2000.

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ПУЩИНСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР

ИНСТИТУТ БИОФИЗИКИ КЛЕТКИ

АКАДЕМИЯ ПРОБЛЕМ СОХРАНЕНИЯ ЖИЗНИ

В.В. СЕМЛНОВ

ФИЛОСОФИЯ:

ИТОГ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ.

ФИЛОСОФСКАЯ

ПСИХОЛОГИЯ

ПУЩИНО · 2000

ВВЕДЕНИЕ.

Конец второго тысячелетия прошёл под флагом общего кризиса философии. С одной стороны, классическая философия при всём напряжении исследовательской мысли не справилась с поставленными всем ходом познания проблемами, и её на этом основании объявили изжившей (или изживающей) себя культурой (как саркастически заметил ещё Аристотель, “когда портится хорошее, оно становится особенно плохим”). С другой стороны, философия ХХ века при всех её постмодернистских устремлениях зачахла к концу века. “Она остановилась в своём развитии. Остановилась на наших глазах завершением экзистенциализма и философской герменевтики, оскуднением позитивизма и трагическим крахом марксистского материализма” [74, c. 34]. Поиски выхода из кризиса, как отмечает автор цитаты В.В. Налимов, весьма разнообразны и разнонаправленны [74, c. 34]. Поражает, правда, в них то обстоятельство, что они связаны с развитием тех самых тенденций в философии ХХ века, о кризисе которых говорится. При этом отсутствует сколь ни будь обстоятельный анализ общего кризиса, последний скорее констатируется без попыток вскрыть его общие корни. Между тем корни оказываются одними и теми же как для классической, так и для неклассической (“постклассической”) философии. А главное лежат они почти на поверхности, и именно к ним всегда обращались крупные критики философии, хотя преодолеть эти трудности известные ещё со времён древних греков пока никому не удавалось. Ввиду сложности проблемы понять её по настоящему можно лишь вскрыв не только философские истоки её, но и психологические. Для этого пришлось обратиться к проблеме уровней психики и иерархическому членению видов практики. Так появился ещё один раздел исследования “Философская психология”.

Начиная с воззрений классического рационализма, рациональное и чувственное противопоставлялись друг другу из-за отсутствия между ними общего звена. Чувственное ускользает из понятия. Каждое слово обобщает. И, как выяснили ещё древние греки (в особенности Антисфен), оно, как обобщение, не в состоянии отразить чувственно воспринимаемый объект, а воспроизводит лишь совокупность некоторых свойств таковых (вид, род, класс и т.п.). Такая совокупность присутствует лишь в нашей голове, но не в реальности (имена вещей существуют только как “звуки голоса”). Единичные вещи воспринимаются лишь чувственно и не отражаются в логике. Все номиналистические тенденции в истории философии, включая новое время, только подтверждали это. Все попытки преодолеть радикально антиредукционный разрыв между чувственным и рациональным исторически оказались несостоятельными. Видит око, да зуб неймёт. После работ И. Канта, его априорного (интуитивного) синтеза чувственного и рассудочного, критика такого синтеза, особенно в работах Гегеля, была самой обстоятельной. Парадоксально, но и это не возымело действия на последующую философию, а в марксистском диалектическом материализме и вовсе как кошмарный сон была забыта эта неприятность, не дававшая покою философам на протяжении двух с половиной тысяч лет.

Все и любые философские концепции, включая как классические, так и любые постмодернистские можно классифицировать на два типа: монистические и дуалистические (или плюралистические). Третьего в истории философии не было дано, ибо монизм в сочетании с плюрализмом предстаёт в итоге как плюрализм. Но весь парадокс ситуации состоит в том, что оба типа логически несостоятельны. Последовательный монизм ведёт через субъективный идеализм к солипсизму, который абсурден и потому избегается в построениях даже субъективных идеалистов (в силу чего их субъективность и монистичность остаётся чисто номинальной, декларативной). Дуализм утверждает о наличии более одной истины, нарушая принцип единства мира, например, в сопоставлении вещественно-телесного и сверхчувственного (субстанциального, абсолютного, трансцендентного и т.д.), и поэтому входит в противоречие с формально-логическим законом тождества. И дуализмом такое сопоставление оказывается в силу того (доказанного ещё Платоном) положения, что вещественно-телесное и сверхчувственное не объединяются диалектическим законом тождества противоположностей. Та же ситуация возникает и в отношении плюрализма, независимо от того, номинализм это, механистический материализм или постмодернистские интенции философии. По существу мы имеем дело с перманентным кризисом философии.

Неутешительный итог двух с половиной тысячелетий и заключается в том, что какую бы философскую концепцию мы ни подвергли этому дотошному анализу, в контексте проблемы единства мира она нарушает и формально-логический закон тождества и диалектический закон тождества противоположностей. Это два наиболее важных закона мышления, а мыслим мы либо логично, т.е. нормально, либо непоследовательно и ненаучно. И дело вовсе не во взаимоисключении этих законов – каждый из них имеет свою точку приложения, свою область действия в анализе (закон тождества противоположностей как свой обязательный момент включает в себя закон тождества, но не наоборот). Более того, абсолютизация одного из них при анализе устройства мира, реальности, как это можно увидеть уже на примере софистов (Протагор) и античных скептиков, вела только к непоследовательности суждений. Постмодернистская философия ХХ века в анализе реальности попыталась избавиться от обоих законов и получила полную алогичность своих построений, граничащую с патологией мышления.

Оба закона в приложении к миру с разных сторон обосновывают идею его единства, без которого превращается в бессмыслицу любое рассуждение о бытии, истине, реальности (кстати, и об экзистенции тоже). Это было понятно уже на заре истории философии с её поисками критериев истинности философских концепций (элеаты, тропы скептиков, мегарская школа, киники и др.).

Тем и дефектен дуализм (плюрализм), что его не существует в объективной реальности. Если между двумя явлениями нет ничего общего, субстанциального, то они и не существуют друг для друга (нет единого для них мира), а соответственно, их нет и для нас, ибо нет критериев их существования, нет точки отсчёта. Они существуют лишь в нашем воображении, нашей чувственной фантазии, именно поэтому вся история философии есть история борьбы с иллюзиями эмпиризма, сенсуализма, чувственности и обыденного рассудочного мышления. И логика тут проста. В аспекте проблемы единства мира общее не абстрактно, следовательно, оно представляет собой некоторую реальную субстанцию. Но последующий анализ уже показывает, что субстанция как всеобщее находится во взаимоисключающих отношениях с конечным единичным. И логическая цепочка упёрлась бы в тупик, паралогизм, если бы история философии не подсказала выход из ситуации. Единичное есть нечто иное, не то, что дано в ощущении. Эта гениальная гегелевская мысль не получила поддержки ни в идеализме, ни в материализме, который считал себя продолжателем диалектики монизма. А между тем идея сверхчувственного единичного (а равно явления и формы) находится в противоречии только с материализмом механистическим (вещественно-телесным) и открывает возможность создания концепции материализма сверхчувственного.

Несостоятельность монизма и дуализма (плюрализма) создаёт замкнутый круг в философии. Он возникает по той причине, что во всей истории философии, за исключением Платона (и лишь отчасти Лейбница и Гегеля) не предпринималось попыток поиска третьего варианта, т.е. такого синтеза монизма и плюрализма, который не превращался бы в плюрализм и алогизм. Обнаружив этот третий вариант, мы назвали его плюралистическим монизмом. Он выдерживает критику и закона тождества и закона тождества противоположностей. Согласно ему, мы обязаны каждую форму материи в иерархии природы рассматривать как единственную, абсолютную и сверхчувственную, отвлекаясь от существования всех других. И тут мы опираемся на Гегеля, который, стремясь к абсолютному монизму, изменил смысл и содержание прежних метафизических категорий. Онтологическое обоснование ситуации дал Лейбниц (доведя до логического завершения декартовскую идею непосредственно данного), хотя основы её заложил уже Платон. С методологической стороны это радикально антиредукционный подход к анализу уровней материи или форм её.

Принцип плюралистического монизма разрешает противоречие монизма и дуализма (плюрализма), если в качестве реальности будет выступать сверхчувственная материя (сверхчувственные формы материи). Идея сверхчувственной материи в истории философии осталась как-то в стороне от её магистральных течений, но именно она снимает противоположность между материальным и идеальным, сближая многие их черты (атрибуты). Психологическое, идеальное практически ничего не теряет при своём объяснении, будучи представлено в качестве сверхчувственной материи. При этом вещественно-телесное характеризует лишь определённое состояние последней, объясняемое особенностями её иерархических (а точнее, синархических) отношений. Такой панматериализм буквально выбивает почву из под ног идеалистических и иррационалистических концепций.

Радикально антиредукционное отношение к уровням психики человека объяснило разрыв между рассудочным и чувственным (перцептивным) её компонентом. У каждого из них оказалась своя качественно особая практика – производственная и перцептивная. У человека в отличие от животных появляется ещё один уровень психики – разумный (именно поэтому Гегель радикально антиредукционным образом разделил рассудок на два вида: обыденный рассудок и рассудок разума). Его практика – это особая сверхчувственная сфера (нечто сверх обычной мышечной деятельности), сфера государственной деятельности – этика, политика, право, идеология и т.п. (эти сверхчувственные сферы практики выделял ещё Платон).

Диалектическая логика и философия науки с её формальной логикой описывают различные уровни психики и их историческая конфронтация, с одной стороны, результат незнания особенностей мышления человека, а с другой, - нововременной воинствующий дух концепций с попытками уничтожить противоположные. Эти попытки особенно сильно выражены со стороны философии науки. Необоснованные претензии на идею разума привели к возникновению совершенно ложной концепции об исторических типах рациональности, в которой смешалось то, что не имеет к разуму никакого отношения.

Глава I. Итог тысячелетий.

§ 1. Проблема единства мира.

История философии явление поистине парадоксальное, само себя отрицающее. На всём её протяжении монистические концепции постоянно доказывали несостоятельность дуалистических и плюралистических за их нелогичность, паралогизмы, но тем не менее, сменялись дуалистическими или ещё худшим вариантом - плюралистическими, которые, в свою очередь, обнаруживали абсурд, игнорирование очевидных фактов со стороны последовательно проведённого монизма. В итоге мы имеем два несостоятельных варианта философских концепций: монизм и дуализм (плюрализм), третьего не дано, по крайней мере его специально не искали. Не одно тысячелетие эта история движется словно по заколдованному кругу, подтверждая известное высказывание Гегеля о том, что она учит только тому, что ничему не учит.

Уже элеаты пришли к выводу, что единственной реальностью, имеющей право быть действительной (истинной), является сверхчувственное Одно. Но это понимание мира оказалось в вопиющем противоречии с естественным миропониманием, где исходной реальностью является чувственно воспринимаемое множество (плюрализм) единичностей. В итоге возник плюралистический античный атомизм, сделавший акцент на чувственно воспринимаемом – истинен воспринимаемый чувствами многообразный изменчивый мир. Ответом на этот механистический подход было появление диалектического субстанциального монизма Платона, отмежевавшегося от плюрализма вещественно-телесного мира как неистинного. Его, в свою очередь, сменила попытка Аристотеля восстановить единство дуалистически разорванных областей реальности. Практически и всю последующую историю философии также можно представить как цепь попыток разрешить противоречие чувственно воспринимаемого и сверхчувственного (субстанциального, абсолютного, трансцендентного и т.п.). В одних концепциях отказывались от чувственного, в других – от сверхчувственного, в третьих, несмотря ни на что, пытались реализовать их синтез. Итогом этих попыток стало появление концепций монизма, дуализма и плюрализма мира, реальности.

Вроде бы понятно, что мир должен быть един, но на деле оказывается, что вещественно-телесная его компонента даётся человеку в восприятии и представлении, а сверхчувственная воспроизводится только в логике. Онтогенетически мышление возникает после чувственного восприятия, однако между этими двумя способностями человека не обнаружено ничего общего [102]. И более того, не только логика разума (который наряду с рассудком выделял уже Платон [83, c. 319 – 320]), но и описывающий эмпирические явления рассудок оказываются оторванными от вещественно-телесного. Несовместимость логического и чувственного способов видения мира была открыта в контрадикторной, апористической форме Зеноном (например, в чувственном восприятии Ахилл догонит черепаху, а логически – никогда, если, конечно, за логику не принимать механическое описание чувственного процесса). Между восприятием и его логическим выражением находится непробиваемая стена. Чувственное ускользает уже из первых обобщающих абстракций [95, с. 179 - 180], что обнаружил ещё Антисфен. Отсюда “невыразимость чувственно-единичного” [68, c. 174]. Каждое слово обобщает, но обобщение не в состоянии отразить чувственно воспринимаемый объект, оно воспроизводит лишь совокупность некоторых свойств таковых (вид, род, класс и т.п.). Такая совокупность не обозначает конкретный самостоятельно существующий объект, она присутствует лишь в нашей голове, но не в реальности. Не существует подобного вещественно-телесного образования (в природе нет дерева как такового, животного как такового и т.д.). Понятие не сохраняет образности даже в редуцированном виде, - доказывал Гегель, поэтому дедукция (переход от общего к частному) принципиально неспособна восстановить в нём чувственное (конкретно-всеобщее не имеет к этому никакого отношения). Опыт, конечно, можно и описывать такими, оторванными от чувственно воспринимаемого понятиями или, используя, например, формальную логику. Однако результат описания будет являться известной корреляцией (параллелизмом) между логикой и описываемым явлением, но ни в коем случае не отражением последнего. Попытки преодолеть этот дуализм в истории философии, как правило, не опираются на доказательства, они носят либо механистический характер (как, например, в марксистской философии или в идее согласования языков формальной логики и чувственной практики у неопозитивистов), либо (что в сущности то же самое) интуитивный, т.е. постулируются априорные формы связи или синтеза (как у Канта).

Дуализм чувственного и сверхчувственного доведён до осознанной логической неразрешимости в рационализме Платона, Декарта, Мальбранша, Лейбница, Канта. Все попытки затушевать несовместимость, взаимоисключаемость этих противоположностей вели только к псевдомонизму, т.е. к скрытому дуализму [104]. Довольно образно проблему дуализма обрисовал Э.В. Ильенков: “Сравнивать и сопоставлять можно только однородные вещи. Бессмысленно сравнивать пуды с аршинами, а вкус бифштекса – с диагональю квадрата” [41, c. 23]. Две стороны дуалистичности не имеют никакого отношения друг к другу, а их объединение в нечто общее – не что иное как паралогизм. Наиболее выпукло представлен дуализм в проблеме соотношения телесного и духовного (Платон, Декарт). Духовное, как известно, обычно гипостазируется и видимо потому, что адекватно может быть представлено как отдельный мир (Спиноза не гипостазировал духовное, но ему пришлось ввести в концепцию равнозначную дуализму онтологическую независимость, параллелизм двух атрибутов субстанции: “всякий атрибут познаётся сам через себя независимо от всякого другого” [113, с. 406]). Таким образом, получается, что мы имеем дело с двумя несоизмеримыми, несопоставимыми субстанциями (реальностями): одна телесная – другая бестелесная, одна имеет измеряемую протяжённость – другая нет и т. д. (т.е. живут, существуют по разным законам [65, с. 340 - 341]). Между ними нет ничего общего, объединяющего их, и потому вопреки результатам наблюдений (эмпирическим фактам) логика доказывает, что они не существуют друг для друга. А чтобы их объединить, необходимо чудо (у Платона – мировая душа, у Декарта – Бог). Но в том то и дело, что это чудо – явление опять - таки идеального порядка и потому дуализм телесного и духовного, чувственного и сверхчувственного не снимается. А мы, чтобы не противоречить себе, должны быть либо по одну сторону дуализма, либо по другую, ибо одна из сторон для нас не существует и сами мы далеко не чудо (логически последовательно мы не можем даже предполагать существование Бога, потому что никак с ним не соотносимся, - считал Блез Паскаль [82, c. 186]). Из чего следует полагать, что без нарушения логики мышления, т.е. без паралогизмов, мир может быть представлен только монистично (65, с. 341).

Важно уяснить, что дуализм касается не только духовного, но и вообще субстанциального, которое может быть рассмотрено и как сверхчувственное материальное у того же Платона, например, у Аристотеля или Спинозы. Материя сверхчувственная, в отличие от чувственно воспринимаемой, явление из области всеобщего. Но всеобщее – это один закон, а конечное отдельное – совершенно иной. Уже Платон подчёркивал, что законы существования части и целого не просто противоположны, а несопоставимы [“Парменид”, 145d]. Не может один и тот же мир существовать, подчиняясь двум несовместимым, взаимоисключающим (несопоставимым) законам. Налицо нарушение единства мира, т.е. тот самый дуализм, игнорирование которого делает концепцию логически несостоятельной.

Преодолеть логическое несоответствие несовместимых противоположностей попытались в диалектике субстанциального монизма (Платон, Спиноза, Гегель) путём исключения из рассмотрения вещественно-телесного мира, отмежевания от него как неистинного. Платон, исторический вклад которого в философию наиболее весомый в диалоге “Праменид”, поскольку именно здесь в субстанциальный мир идей проникает не только гераклитовский мотив (взаимодействие противоположностей), но и диалектика тождества противоположностей, стал действительным родоначальником этой диалектики. Но ещё в диалоге “Пир” он выступал против главного дефекта гераклитовской диалектики – против раздвоения единого на несогласованные начала. У Гераклита “единое, “расходясь, само с собою сходится” …, но из начал различных, покуда они различны между собой, согласия не получается” [“Пир”, 187 – b]. Тождественность гераклитовских противоположностей фиктивна, ибо возникнув из “единого” вначале, они затем нарушают единство, превращая его в пустую декларацию (то, что “по природе” есть “одно”, эмпирически обнаруживается как “два”). Их дуализм есть в конечном счёте утверждение абсолютного агностицизма. Чтобы не нарушать единство мира, противоположности должны иметь нечто общее, среднее – тождественное им звено (тождественное не только в исходном начале, а постоянно), в котором они опосредуются и совпадают. Поэтому Платон и пришёл к выводу, что сама по себе идея тождества противоположностей абстрактна, тождество должно реализоваться в субстанции (в сверхчувственном мире идей) – только это позволяет выдержать принцип монизма. Лишь в отношении друг к другу, а не в отношении к чувственным вещам идеи обладают сущностью [“Парменид”, 133с – d] (дихотомия идей и вещей превращена автором “Парменида” в параллелизм: вещи имеют отношение только друг к другу, и идеи – только друг к другу [“Парменид”, 133d – 134]). Диалектика тождества противоположностей, тождества, которое справедливо лишь для субстанции, - вынужденное и единственно возможное движение философии монизма, ибо без этого нет никакой возможности не противореча себе, т.е. без паралогизмов, объяснить мир.

Не может существовать мир, подчиняющийся двум несовместимым (логически несостыкующимся, взаимоисключающим) законам. Не может он быть представлен физически конечным и в то же время бесконечным, как не может быть он вечным и в то же время преходящим, как не может человек быть мёртвым (трупом) и одновременно биологически живым – это абсурд для реальности и паралогизм в логике. Противоположности могут быть тождественны только в том случае, когда имеют нечто общее, равное (субстанцию, сущность). Как показал Гегель, диалектическая бесконечность тождественна диалектической конечности, потому что не имеет никакого отношения к физическому представлению о “дурной” бесконечности, а её образ скорее можно сравнить с кругом, линией, которая “замкнута и всецело налична”, “бесконечна в пределах своей сферы”. Он, как и Платон, рассматривает диалектику не части и целого, а частей (т.е. в совокупности всеобщего) и целого. И дискретность частей слитного целого при этом оказывается “непрерываемой непрерывностью”, “сливающейся дискретностью”. А вечное, абсолютное существует у него “ни до сотворения мира, ни после его гибели, а … есть “теперь” без “до” и “после”” [29, с. 27]. Как видим, в диалектике тождества противоположностей (тождества их в субстанции) меняется смысл и содержание метафизических категорий.

Не всем легко было согласиться с Платоном, ведь с чувственным восприятием связана наша сознательная деятельность (именно в горизонте эмпирического опыта мы помещаем собственное “я”). И вот, начиная с Аристотеля, выстраивается другая линия философии, пытающаяся объединить вещественно-телесное и субстанциальное, нередко использующая для этих целей идею тождества противоположностей. Хорошая идея, но одно приобщение к ней на словах (т.е. по гераклитовски) не решает проблемы. Именно об этом предупреждал Платон, уже предвидя такой вариант “преодоления” дуализма [“Парменид”, 128e - 129b]. Объективный идеализм (сопоставляющий духовное, идеальное и чувственно воспринимаемую материю), умеренный реализм схоластики средних веков и последующего времени, неотомизм, и даже марксистская философия – типичные примеры неудачных попыток проверки на прочность правильности выводов Платона